Манит меня в гуттаперчевом марте
След подозрительно странных людей.
Порохом чувствую – сам Мориарти
Ключи подбирает от наших идей.
Ватсон следом ползёт, шевеля клюкой,
Но сегодня глаза его так ленивы…
Он не сыщик матёрый, совсем другой.
Вот затих у ствола побледневшей ивы.
Я к нему подбежала, а вдруг вспорхнёт.
Не на ветку повыше, а ближе к раю.
Я сказала «не надо», что он не умрёт,
От поцелуев, ведь, не умирают.
Только правду щебечет поэт весной,
Хоть становится бешеным канареем.
Мне соврать не позволит сэр Конан Дойл,
А тем более – дактилем или хореем.
Как в засаде, нам тесно от наших глаз,
Нас раздевающих напропалую.
Ну, вот опять, уж в который раз,
След потеряли мы в поцелуях.
Блеск и суть
Тайный блеск – это жизнь, это путь
(Это – голая суть, я согласна!) –
Потому и раздвоена грудь,
Что не все до конца мне тут ясно.
Юнна Мориц
Поэтессе так важно раскрыть свою суть
(Не в толпе, а в стихах, я согласна!).
Но я смолоду очень боялась за грудь,
Потому, что не всё было ясно.
Не слыла недотрогою в личных боях,
Не боялась читать на заборах,
Но раздвоенность юная эта моя
Была хуже, чем пуля и порох.
Я стонала во сне, прислонялась к стене,
Папе с мамой заснуть не давала.
Я замкнулась, и вот уже виделись мне
Блеск и холод стального кинжала.
Обращаюсь к врачу: «От чего эта жуть?
Всё раздвоено тут и неясно».
«У всех женщин – сказал он – раздвоена грудь,
Но, по-моему, это прекрасно».
Исписанными колготками
Отписано – зарубцовано
И заперто – на потом…
Мужчины, зачёты, трудности,
Балконы в цветном белье – –
Я буду судить о юности,
Как опытный сомелье.
Вера Полозкова
Исписанными колготками,
Подгузниками и клёцками,
Слезами, словами хлёсткими,
И пенками на молоке –
Отрыгано, оттанцовано,
Всё детство перелицовано,
Записано, зарифмовано,
И заперто в сундуке.
Прогулки в джинсовом рубище,
И танцы в цветном белье –
Я стала судить о будущем
Как опытный кутюрье.
Смешные порывы юности,
Хмельную – шальную! – муть,
Мужчин, их машины, глупости –
Мне тоже пришлось замкнуть.
Что двигалось, тихо ёкало,
На горьких живых губах,
Скрепя, примостила около
В заброшенных погребах.
Там всё, что в себе итожила,
Всё тайное и моё!
Я стала судить о прожитом,
Как герцог де Ришельё.