Белый конь. Высокобезнравственная повесть

Машина рассекала загустевающий воздух. Не вру, пространство становилось плотным и звуконепроницаемым – по крайней мере мне так казалось.

– Мы не туда едем, – пыталась я вырваться из кисельных берегов и молочных рек. Я кричала, как недорезанная, рвалась расколотить лобовое стекло, а на самом деле робко шептала, обмахиваясь вспотевшей ладошкой.

Да, мы ехали не туда, не к площади Юности… Я вообще не понимала, где мы. Насыпи, железнодорожные пути, разбитые вагоны, и справа, и слева, словно кровеносные артерии, а посередине ползущий автомобиль с тонированными стеклами. Нас не разобрать, зато все вокруг отлично видно, как из танка. Хотелось скомандовать: «Огонь!», а можно и не командовать – атмосфера накалялась сама по себе. Нет, Геннадий Михайлович не гладил меня по открывшемуся бедру, богатый перстень продолжал сверкать на баранке, но я знала, сейчас должно вспыхнуть и сгореть к чертовой матери. Насыпи лоснились от жира, шпалы пышно набухали, рельсы отливали пурпуром, а раззявленные вагоны, причмокивая жевали густой воздух. Сейчас это покажется странным, а тогда – вполне естественным, ведь мы приближались к тупику!

Были у меня мужчины… К двадцать трем годам как не случится мужчине? Даже неприлично в мои лета оставаться в девицах. Пусть будет еще один – ха-ха-ха! – на этот раз – с голым черепом…

А дальше я перестала что-либо понимать. Трикотажная кофточка слетела и закружилась по салону, следом осенним желтым листом поплыл топик. Я не голливудская звезда, лифчик порой надевать не обязательно… На работу мини – ни – ни, юбка обязана придерживаться строгих линий… Кстати, где она?! Надежно подтянутые колготки растворились прямо на ногах, о стрингах и говорить нечего – исчезли. Желтый шар оторвался от туловища и оказался у меня между ног. Что это, язык? Язык!!! Фитилек затрепетал, словно к нему поднесли факел! Медленный огонь пополз по распахнутым бедрам, пробрался внутрь живота, зажигая каждую клеточку, доводя до кипения каждую капельку крови. Но вот у дымящейся, как торфяник, груди он вырвался наружу и помчался по телу, по высушенной длительной засухой степи, оставляя за собой выжженные алые пятна. Рот исказился, то ли от жажды, то ли от крика. Наконец, где-то наверху, в голове, взорвалась тьма… Даже в кончиках пальцев отозвалось эхо. Но я еще не умерла! Огонь гас, как гул благовеста, как волчий вой, уплывая к луне. А оттуда, с небес, снисходила благодать: сожженную кожу охватывала прохлада, по исстрадавшейся плоти потекли ручейки – в последний момент меня сняли с костра и аккуратно сложили в холодильник. Как тут не задрожать? Сознание, прихрамывая, возвращалось, как побитый за углом хулиганами отличник. Боже, неужели это со мной случилось?! Первый раз! Лодочка, покинув узкое русло тела, вынесла меня, неразумную, в океан.

По тому океану греб навстречу Геннадий Михайлович.

Он сидел рядом, обхватив руль, и искоса поглядывал на меня. Господи, абсолютно одетый! В пиджаке, штанах, в перстне на безымянном пальце. А я распласталась, как морская звезда, и ни в чем! Ни в чем, и не шевелилась – нагота сковывала меня, словно кандалы.

И вдруг этот лысый черт заскулил:

– О что я наделал, соблазнил невинную девушку и теперь она на меня напишет заявление в милицию…

В мгновение я скукожилась на заднем сиденье. Как там очутилась – без понятия! Забилась в уголок, как русалка, вся в пупырышках и зеленая. Или синяя? Не уверена, меня в тот момент дальтонизм прохватил.

– Одежку ее измахратил. Как она теперь домой пойдет? Голая, без колготок, а кругом люди.

Я же не врубилась, что надо мной прикалываются. Оно хоть и случилось, но с первого раза еще ни одна сходу умной не становилась. Тут скорее глупеешь…

Трусы, как ни странно нашлись, и, путаясь в тонких веревочках, я их с грехом пополам напялила.

– Ну что, Машенька, в милицию? Там и заявление напишешь.

А мне не до милиции, ни до чего – побыстрее тряпки свои найти.

Но дальше, вообще, фигня началась.

– А может, без органов обойдемся?

Вдруг Геннадий Михайлович достает бумажник, выуживает оттуда тысячу и сует мне в кармашек сумочки. У меня на сумочке, на задней стороне карман с молнией. Так вот, он расстегивает эту молнию и кладет зеленую бумажку, да не одну.

– А это за покореженные трусики и за поцарапанные бедра, я сегодня неважно побрился.

Короче, издевался надо мной, как хотел. Пока назад ехали, только глазами хлопала и мычала нечто невразумительное. А остановились, смотрю, вовсе это не милиция, а наш дорогущий «Пассаж».

– Идемте, Мария Владимировна, колготки вам выбирать и еще что-нибудь по мелочи…

На другой день – все, как обычно: звонки, бумажки, посетители, для кого чашки с конфетами, кому рюмки с бутербродами. Однако работа секретарши не такая уж простая. Потому что с одной стороны начальство, а с другой – персонал. А это значит, слухи, инсинуации, интриги. Хоть недели не проработала, но уже первые узелки начала вязать. Если откровенно, в тот день как-то случилось не до служебных хитросплетений, некоторые предметы даже из рук падали – этот лысый гад не позвонил и не появился. И потом… А выходные тянулись, как жвачка.

В понедельник, перед перерывом, зашла к шефу и среди прочих вопросов, как бы в проброс, поинтересовалась, мол, что за птица Геннадий Михайлович.

У Николая Петровича аж глаза засветились:

– Отличный мужик, Маша, директор завода, наш подрядчик, вполне надежный партнер, – собрался и уехал на обед.

Я осталась одна. Того и надо! Ширк по бумагам, записям, ведь знала, что искать и почти сразу добилась успеха. Через минуту я звонила в приемную лысого.

– Кто спрашивает?

– Секретарь Николая Петровича.

– У него сейчас совещание. Узнаю, возьмет ли трубку?

Моментально!

– Мария Владимировна, вы?! Прекрасно! Передайте Николаю Петровичу, к концу дня подъеду…

Мы расстались через четыре года. Женатый мужчина никогда не будет принцем, а «Волга», пусть и белая – белым конем.

Вторая ночь

Все из-за проклятого пустыря! С одной стороны замызганный забор комбината, а с другой остатки старой деревни – какие-то полусгнившие срубы. Тропинка ближе к бывшему жилью. А так, в ширину метров двести, да от остановки до дома минут пять-шесть пешком. Можно, конечно, дальше проехать и там – культурно, по асфальту… Но, во-первых, ни одного магазина, во-вторых, идти в два раза дольше. Кто торопиться, предпочитает через пустырь.

Утром, даже в мороз, нормально: все же на работу отправляются, не тропинка – главный проспект микрорайона. А народу! Обязательно знакомых встретишь, соседей, сослуживцев или с кем в очереди когда-то стоял – редко, когда не с кем в транспорте перемолвиться, за болтовней и дорога короче.

Вечером, особенно поздним, другое дело. Тут рабочий график не действует, добираешься, как правило, в одиночку. На пустыре всегда темно, от прожекторов с комбината больше теней, чем освещения, даже в безветренную погоду воздух, кажется, шевелится и кишит призраками. Просвежиться сюда не тянет, хотя несчастные любители домашнего собаководства именно тут выгуливают питомцев. Тем, видать, тоже дискомфортно, быстро делают дела и скулят, просятся домой. Одна забота, как бы в собачье дерьмо не угодить – на пустыре его достаточно.

А зимой! Снег, ветер, мороз… Чего только ни надето! Скороговоркой: сапоги, носки, рейтузы, колготки, юбка, кофта, теплая кофта, бабушкина шаль, надо всем – шуба, шапка, капюшон, а все равно бежишь, как голая. Нету места, где б тебя не общупали ледяные, скользкие, скорые пальцы. А дома чайничек, а там воды – чуть-чуть, чтоб тут же вскипело, заварилось и шубу, шапку, варежки – долой, и шмыг за стол, и на всю квартиру: швырк – чавк, швырк – чавк! Звиняйте, господа, не до политесу…

К тому же чертов пустырь не отпускает, как ни беги – скорость не прибавляется, лишь запыхиваешься и дышишь через раз. А как не задохнуться, когда в одной руке сумочка и сколько она весит, говорить не надо? Конечно, ее тяжести не замечаешь – привычка, но это при прогулочном шаге, а когда несешься, чувствуешь себя революционным матросом с пулеметом за спиной. Кроме сумочки, в той же руке пакет из химчистки, и пакет с приятной обновой, а в другой, понятное дело, жратва. Нет, я худею, постоянно на диете, так что делов-то: пара яблок, апельсин, кефир, еще кое-чего. В общем, с этим «еще кое-чего», четверть пуда набегает, хочешь, не хочешь – прешь! И родной дом, кажется, за чертой горизонта, а ты сама – то ли Миклухо-Маклай, то ли капитан Грант.

Наконец добралась – уф! Вновь скороговоркой: согрелась, разделась, поужинала… Так нет же, продолжает привлекать! У меня одна сторона как раз на него выходит. Ночью он похож на Марианскую впадину – бездонный и бесконечный, а днем – всегда на осень. Даже зимой в его белизне чудится что-то ямщицкое, заунывное. Сколько раз ловила себя – стою у окна и пялюсь…

Короче, достал меня этот полигон! Чтоб каждый день по нему не шастать, решила купить машину. Чтоб культурно – сразу к дому, чтоб с вывертом хлопнуть дверцей, и, чтоб не торопясь, нога за ногой, словно ступая по подиуму, идти к подъезду.

Готовилась к этому событию, как Красная Армия к взятию Берлина. Сначала выучилась на права. Поднатужилась и к осени набрала до необходимой суммы. Через добрых знакомых вышла на мужика, продававшего неновую «Хонду», как раз то, что нужно. Гараж? Нет, на гараж я пока не потяну. Зато рядом с домом платная стоянка, а зимой можно договориться об аренде.

Наступил октябрь и прощай, пустырь! Ну, не совсем прощай, но хотя бы…

Я давно заметила, в году есть два абсолютно мистических месяца – май и октябрь. Природа меняется на глазах! В мае, еще вчера голые ветки – вдруг все в зелени, яблони в белом, а кусты сирени взрываются бутонами. В октябре наоборот – обнажение! Причем не сходу, как из предбанника в бассейн, а постепенное, по высшему классу: изумрудные одежды сменяет желтое с оторочкой или сексуально-красное белье, и лишь потом открывается стыдливая веточка и белое, в родинках березовое плечико.

Даже пустырь по-своему прихорашивается, распластывается во всю ширь и разве что не постанывает.

Вот тогда-то все и случилось, в начале октября, под шелест опадающей листвы. Чего я через него поперлась? Собиралась ведь проехать еще остановку и отправиться домой по цивильному тротуару. Пусть дольше, зато безопаснее. Видимо, задумалась, размечталась, как последняя идиотка, и по привычке вышла на своей остановке. Спохватилась, с полсотни метров отшлепала. Возвращаться? Подумала, себе дороже: пока назад дойду, пока транспорт дождусь – у нас не проспект, захолустье, и не час пик, не скоро дома буду. Решилась – вперед! А как же, мы же смелые, хотя вокруг, будто чума прошла – ни души…

Дело в том, что завтра с утра я должна стать владелицей автомобиля, а мужик, продающий «Хонду», требовал без всякого задатка только наличные, да еще капризничал, мол, заждался, у него желающих – очередь. Вот и торопилась. В сбербанке тоже козлы, сразу сумму не выдавали, требовалась заявка и два-три дня ожидания, словно они сами дензнаки печатают. И вот сегодня вечером я наконец их сняла и, прижимая накопленное к груди, в смысле битком набитую сумочку, пробираюсь, как партизан с гранатой, через, будь он неладен, пустырь. Даже собаководы куда-то сгинули. Где их песики-барбосики? Тявкните, голубушки! Как назло – тишина… Ветер и тот сгинул, закрался в кусты и оттуда украдкой подсматривает. А бедная женщина склонила голову и, словно сквозь ураган, – напролом. Вот уже и ветхие срубы сбоку замаячили. Ага, значит, половину пути пролетела. Соберись, подруженька, ты же можешь, прибавь шагу! Зря, конечно, в школе с уроков физкультуры сачковала…

И тут я оказалась в чьих-то лапах!

– Гра-абят!!!

Бесполезно! Кто услышит? Ни собачки кругом. К тому же рот запечатан ладонью, хорошо нос остался открытым, могу дышать. Его вторая рука крепко обхватила за талию, оторвала от земли и он по воздуху понес беззащитное, обвисшее тело в руины. Мои руки тоже заняты – из всех сил прижимаю к груди драгоценный ридикюль.

Рот освободился, видимо посчитал, что уволок меня достаточно далеко. Господи, да куда здесь ни тащи – все глушь и мрак. Чувствую, начинает задирать юбку. Кажется, это не ограбление… Не знаю почему, но я ему помогаю?