Последняя крепость

Файтер осторожно обронил:

– Вы про эллинствующих?

– Совершенно верно, господин президент, – ответил Бульдинг и решил немножко польстить. – Я счастлив, что вы знакомы с вопросом настолько глубоко.

Файтер устало кивнул:

– Приходится. Хотя настоящая работа президента – это красиво играть в гольф, устало и мудро улыбаться в телеэкраны и гладить по головке детей. Опять же перед телекамерами, а так вообще пошли они к черту.

– Нам тоже приходится, – сказал Бульдинг, – делать многое из того, что приходится. Потому я и так настойчив…

От лифта звякнуло, но двери не открывались, Бульдинг в недоумении оглянулся на президента, но Файтер уже поднялся, вышел из-за стола. Створки лифта раздвинулись, вышли улыбающиеся Джордж Гартвиг, Уоррен Ваучер, министр экономического развития, Малькольм Герц, начальник Управления национальной безопасности, Грехем Олмиц, глава ЦРУ, и даже Уильям Бергманс, госсекретарь, на лице которого Файтер прочел сдержанное неодобрение.

Файтер пожал всем руки, жестом пригласил к столу, а Бергманса придержал за рукав.

– Дорогой Уильям, я берег твою репутацию. Ты госсекретарь, лицо страны. Тебе лучше было не знать о некоторых… деталях.

Бергманс нервно дернул щекой.

– Думаете, – огрызнулся он, – я не догадывался?

Файтер развел руками:

– Догадываться – одно, а быть прижатым к стене фактами – другое. У тебя, как у госсекретаря такой огромной страны, есть одно прескверное качество… ты совсем не умеешь врать.

Он проводил его к столу, усадил, придвинув ему стул, все смотрят с ожиданием, лица достаточно решительные, хотя и взволнованные, а Ваучер так и вовсе потеет почище Бульдинга.

Бульдинг, кстати, сразу сделал вид, что они тут с президентом уже все решили, а их, бедных ламеров, просто введут в курс дела. Олмиц даже взбледнул от ревности, засопел, нахмурился.

– Вы знаете проблему, – сказал Файтер. – Она была всегда, но, пока мы занимались Россией, Китаем, Азией и арабскими странами, она оставалась на заднем плане. Сейчас, увы, приходится заниматься… хотя всем нам хотелось бы, чтобы все разрешилось само собой. Господин Гартвиг, вы успели подготовить какие-то соображения?

– Да, – ответил Гартвиг коротко.

Он начал выкладывать на стол бумаги, раздал всем пронумерованные экземпляры с пометкой «Секретность ААА». Герц и Олмиц придвинулись, все трое комментировали по ходу дела. Файтер, несмотря на инстинктивное отвращение ко всей этой затее, постепенно начал проникаться величием момента: всего один шаг отделяет его страну от абсолютного мирового господства. Войска США стоят по всем ключевым местам планеты, все местные армии расформированы и распущены, стратегическое оружие уничтожено, а все правительства, по сути, – управляемые из Вашингтона губернаторы с очень ограниченной собственной властью.

Остался только Израиль. Крохотный по занимаемой территории и невероятно мощный по военному потенциалу, по финансам, по связям, по дипломатии. В прошлом – единственный верный союзник на Ближнем Востоке, как его называли в те времена, хотя и тогда всем было понятно, что у Израиля, с его доктриной расового превосходства евреев над всеми остальными народами, не может быть верности в отношении людей, которых ставят на один уровень с говорящими свиньями и которых всегда честно обманывать и предавать.

Он ощутил, что вскипает, кровь пошла в голову мощными толчками, горячая боль отступила, в мозгу прояснилось. Он глубоко выдохнул, ощутил, что в самом деле может сосредоточиться на деталях операции. Гартвиг предложил задействовать всю мощь армии, включая и военно-космические силы орбитального базирования: когда имеешь дело с евреями, лучше перестраховаться, Герц представил план одновременного взятия под стражу и депортации в особые охраняемые лагеря всех ортодоксальных евреев, благо с этим трудностей не будет: по черным шляпам и пейсам их видно издали.

– Кроме того, – добавил он, – вот отдельный список владельцев газет, телеканалов, журналов, наиболее влиятельных обозревателей, которые являются яростными сионистами. Они поддерживают Израиль в любом случае, а на собственное правительство… я имею в виду правительство той страны, где живут…

Олмиц хмыкнул:

– Очень своевременное уточнение. Правительство той страны, в которой живут, но которое не считают своим… и не считают нужным ему повиноваться, когда не считают нужным.

– И на которое, – добавил Герц, – всегда набрасываются с яростной бранью.

Бульдинг зашевелился, чувствуя, что влезают в сферу его деятельности, но лишь вставил:

– Чувство вины, господин президент, как я вам уже говорил. Они пытаются навязать нам чувство вины перед еврейским народом.

Гартвиг хмурился, недовольный, что прервали, наконец уловил паузу и сказал веско:

– Этот план, господин президент, в строжайшей тайне разрабатывается у нас уже последние пару лет. В целях полнейшей безопасности даже среди круга допущенных лиц пущен слух, что это лишь военно-учебная игра, призванная проверить мощь последнего поколения компьютеров, что нам поставили яйцеголовые.

– И что выдают компьютеры? – уточнил Файтер.

Военный министр впервые широко улыбнулся:

– Быстрая и бескровная победа. Почти бескровная. Все-таки, господин президент, наше превосходство во всем просто подавляюще. Как в технике, так и в людях. В Израиле всего пять миллионов человек населения, включая женщин и детей, из них половина – арабы, что ненавидят израильтян, а мы можем в первые же минуты ввести на территорию Израиля хоть миллионную армию!

Файтер поморщился:

– Надеюсь, израильтяне это тоже поймут.

– Конечно, господин президент, – поспешно сказал Гартвиг. Он оглянулся на членов правительства, бросил беглый взгляд на госсекретаря, что ловит каждое слово, заговорил громко: – Это так, демонстрация наших возможностей. А будет лишь захват определенных ключевых точек, арест правительства и депутатов кнессета… да и то не всех, блокирование казарм израильской армии. Мы учитываем, что подавляющее большинство израильтян хотят жить в светском государстве, а не в том средневековом, которое навязывают хасиды. Потому на захват власти побурчат, но тут же успокоятся, когда мы передадим эту власть им же, евреям. Но – светской власти. На определенных условиях, конечно, в которых не будет ничего дискриминационного! Если Англия, Франция, Германия, Россия, вся Азия и весь Восток держат открытыми для нас все арсеналы и все разработки в институтах, могущие послужить оружием, то почему Израиль должен быть исключением? Все разумные евреи в США это принимают. Признает нашу правоту и большинство населения в самом Израиле. Я не обещаю увеселительную прогулку, но все пройдет молниеносно, без лишних жертв. Главное, что закончится в тот же день, в который начнется.

Герц кашлянул, сказал:

– Все будет закончено настолько быстро, что нигде не успеют поднять голос в защиту Израиля. А если кто-то где-то и восхочет это сделать, то опоздает. В Израиле будет приведено к присяге временное правительство. И сразу же будут объявлены точные сроки президентских выборов. Настоящих демократических. За строгим соблюдением норм пригласим наблюдать представителей всех стран, которые пожелают контролировать чистоту и прозрачность выборов.

Файтер слушал внимательно, взгляд его пробегал по лицам, снова опускался на бумаги с четко расчерченными графиками, таблицами, колонками цифр.

– Я вижу, – сказал он суховато, – вы проработали все достаточно детально.

Гартвиг развел руками:

– Господин президент, необходимость ликвидации Израиля назрела еще в те годы, когда мы сломили режимы последних арабских стран. Израиль должен был тут же ликвидировать свой ядерный потенциал, распустить армию и заниматься тем, что умеет лучше всего, – торговлей, банковскими операциями, медициной, исследованиями в области хай-тека. Но он сохранил армию и оружие, а секретность его научно-исследовательских институтов наводит на недобрые подозрения.

Файтер вздохнул, откинулся на спинку кресла и на минуту опустил веки. Некоторое время все почтительно молчали, каждый ощущал значимость исторической минуты, наконец Файтер открыл глаза и сказал чужим голосом:

– Операции присвоим, как я уже сказал военному министру, кодовое название «Эллинизация». Все должно происходить так, словно мы на самом деле готовимся напасть на Израиль!.. Кстати, надеюсь, о высшей степени секретности вам говорить не нужно? Приступайте к выполнению. Надеюсь, Господь не допустит, чтобы мы спохватились слишком поздно!

Стивен с некоторым стеснением остановил машину перед роскошным особняком Дугласа. Директор департамента ЦРУ может позволить себе дорогие апартаменты и машины в полмиллиона долларов: он из клана Макмилланов, владеющего десятками газет, тремя телеканалами, сетью бензозаправок и одной авиалинией, потому его оклад идет только на карманные расходы.

У Дугласа даже слуги выглядят значительнее, чем сенаторы, и Стивен, входя в его дом, чувствовал себя так, словно входит в крепость противника, где на каждом шагу ловушки. Возможно, потому в доме Дугласа все и всегда в восторге от него, Стивена, что он никогда не расслабляется, не говорит то, что думает, а только то, что надо, что от него ждут или что надеются слышать.

Дуглас вышел навстречу, в длинных полотняных шортах, Т-рубашке, что подчеркивает его тренированную фигуру и открывает взорам внушительных размеров бицепсы, загорелый и белозубый, крепко пожал руку.

– Пойдем в кабинет, туда принесут выпить… Должен прибыть Джон, но по дороге авария, на шоссе пробка, чуть задержится…

Стивен насторожился:

– Джон? Один?

– Без жены, – подтвердил Дуглас со смешком. – Удивлен?

– Еще бы, – ответил Стивен. – Она и на службу к нам пыталась устроиться, чтобы не спускать с него глаз.