Последняя крепость

Дуглас ответил серьезно:

– Ты всегда все замечаешь точно, Стивен. Сейчас мы тоже на службе, потому наши жены… заняты своими делами. Кабинет этот не прослушивается, кстати.

Он взялся за дверную ручку, на миг помедлил, что могло быть истолковано по-разному, но Стивен знал, что примитивные сенсорные пластины недавно убрали, снабдив ими дверные ручки. Теперь в помещение с такими ручками могут зайти только те, кому открыт доступ.

Незримый страж счел Дугласа своим, щелкнули, убираясь в пазы, длинные штыри замков, Дуглас толкнул дверь, взглядом предлагая Стивену войти, сам вдвинулся следом, Стивен слышал, как все штыри снова наглухо заблокировали дверь.

В кабинете по-старому, Дуглас хоть и отпрыск богатой семьи, но сохранил студенчески-солдатские привычки некоего пренебрежения комфортом и уютом: комната обставлена по-деловому, а обязательный добротный диван для траханья секретарш выглядит просто уступкой этому правилу. Но понятно, что использует его Дуглас как вот сейчас: сиденья не видно под кипой папок, бумаг, буклетов и даже нераскрытых конвертов с солидными печатями.

– Что будешь пить? – спросил Дуглас.

Стивен ответил вопросом на вопрос:

– А ты как думаешь?.. Конечно, виски. Неразбавленное.

– Понятно, – ответил Дуглас. Он вытащил из холодильника большую бутылку свежеотжатого апельсинового сока, налил в высокий стакан. – Держи свое виски. А я, пожалуй, выпью рому…

Стивен наблюдал, как он льет в свой стакан густую жидкость кирпичного цвета.

– Куда тебе столько морковного? От него кожа желтеет.

– Вот и хорошо, – согласился Дуглас. – В стране столько мексиканцев да китайцев, что уже безопаснее выглядеть на них похожим.

Стивен пожал плечами:

– А что делать? У тебя сколько детей?.. Вот и у меня один. Вернее, одна. Скоро выйдет замуж, будет рожать мексиканцев или пуэрториканцев… А все эти, что заполонили Америку, как и всю Европу, размножаются быстрее птичьего гриппа… Я вот вчера впервые раскрыл Ветхий Завет…

Дуглас широко раскрыл глаза, чуть не поперхнулся морковным соком.

– Зачем это тебе?

– Если мне в Израиль, – ответил Стивен, – то надо бы знать…

Дуглас отмахнулся:

– Достаточно и справочника туриста. Ты всегда был слишком добросовестным!.. Ну и что вычитал?

Стивен зябко передернул плечами:

– Куда там гуннам или татарам до иудеев по жестокости! Ты знаешь, что они сделали с народом завоеванной Палестины?

Короткая усмешка скользнула по губам Дугласа.

– Случайно знаю. Читал в детстве. Особенно поразило, что, зверски уничтожая всех, в том числе женщин и детей, они рубили сады, виноградники, убивали скот, птицу и даже сожгли все запасы зерна!

Стивен ощутил, как в нем в глубине души нечто ощетинивается, как злой дикобраз.

– Они, сволочи, этим еще и хвастаются!

Дуглас бросил на него короткий оценивающий взгляд.

– На самом деле, – произнес он медленно, – это не считалось тогда такими уж особенными жестокостями. И позже, то есть ближе к нашему более милосердному времени, упомянутые тобой гунны и татары стирали с лица земли целые деревни, сжигали дома и жителей убивали поголовно, не разбирая, кто из них стар или млад. Христианствующие крестоносцы стирали с лица земли целые города мусульман. Убивали и насиловали без разбора, заодно подвергли ужасающему разгрому и христианский Константинополь… однако, Стивен, люди того времени смотрели на мир более цельно, чем мы сейчас! Это мы в нелепой ловушке нашего мировоззрения. Дескать, каждый человек – это целый мир, потому надо к нему так и относиться. Но для жителей того времени все люди были только частицами своих миров: степного, оседлого, христианского, исламского… Даже Константинополь – чужой мир, ибо принадлежал враждебному православию! Потому крестоносцы честно и без угрызений совести постарались ослабить его как могли во славу и возвышение своего католического мира.

– Вообще-то нашего, – сказал Стивен.

– Верно, – кивнул Дуглас. – Мы так далеко ушли от тех взглядов, что даже не знаю, хорошо ли это…

– Мясо другое, – согласился Стивен. – А как насчет костей?

Дуглас улыбнулся, но – чиновник высшего эшелона! – даже наедине и даже с другом смолчал, лишь хитро улыбнулся, но улыбку к делу не пришьешь.

Стивен пил мелкими глотками, смаковал, согласился без особого пыла:

– Интересный взгляд. Да, интересный…

– Верный! – сказал Дуглас.

– Может быть, – сказал Стивен мирно. – Готов согласиться… Да, конечно. Но, зная тебя, я бы не сказал, что вот так просто выдал верную идею, и на этом стоп. У тебя каждая идея есть ступенька к следующей.

– Разве можно иначе?

– Можно, – ответил Стивен. – Есть еще озарения, когда как бы слышишь глас Творца, а он тебе сразу выдает конечный результат. Или позволяет пропустить ряд промежуточных звеньев.

Дуглас покровительственно усмехнулся.

– Озарения – это… неконтролируемо. Потому опасно. Когда со ступеньки на ступеньку – это всем зримо, можно проследить цепочку, в нужный момент остановить, если начинается что-то не то… Я сказал всего лишь, что наша цивилизация во многом начинает оглядываться на предшественников. Мы сейчас, я говорю о цивилизации, в тупике. А тупики полезны тем, что можно остановиться, осмотреться… А потом вернуться и пройти последний отрезок пути уже иначе. Сейчас мы чересчур далеко зашли на пути признания индивидуальных свобод…

Стивен сказал предостерегающе:

– Ну-ну, полегче! Я тебе своих свобод не отдам! А то еще и фашистом обзову.

Дуглас заговорил торопливо и очень серьезно, хотя Стивен и улыбался и всем своим видом показывал, что шутит, шутит:

– Погоди, никто твои свободы отнимать не собирается. Может быть, даже расширим и закрепим… Но это не значит, что мы должны и дальше воспринимать таким же образом свободы граждан чужих стран, особенно – враждебных. Мы должны рассматривать те государственные образования и страны как нечто цельное. Как наши отважные крестоносцы рассматривали исламский мир. Они не убивали и не насиловали людей других стран, другого цвета кожи и вероисповедания – они просто наносили ущерб враждебным образованиям, ослабляли их мощь, взамен утверждали свою. Так понятнее? Мир был более цельным, дорогой друг! Люди тогда были частицей того или иного общества, а не миры сами по себе, как сейчас! И если крестоносцы истребляли даже мирных жителей в арабских странах, то истребляли не мирных жителей, как считаем сейчас, а просто ослабляли экономическую и военную мощь чужой страны!

Стивен сказал скептически:

– А что плохого в том, что люди сами по себе? Разве это не будущее? Без всяких мелких миров, а все в одном большом мире?

Дуглас покачал головой:

– Это прекрасная мечта сродни построению коммунизма. Человек такая тварь, что сама по себе жить не может. Едва ослабевают старые скрепляющие общества, человек тут же начинает создавать свои, новые. Так на территории вполне благополучных вроде бы стран возникают то мелкие секты, что грозят превратиться в новые территориальные образования, то экстремистские группы, что стремительно завоевывают симпатии и вот-вот возьмут власть вполне легальным путем… Но это я, как все философы, ушел в сторону. Пока скажу одно: сейчас мы снова возвращаемся к тому, что рассматриваем страны как… целое.

Стивен уловил за многозначительностью намека, что за ним нечто кроется, спросил:

– Израиль?

– Да, – ответил Дуглас. – Сейчас смотри на Израиль как на целое. Монолитное, хотя, понятно, монолитом не является даже Израиль. Но, как показывает история, в кризисных условиях иудейский народ в самом деле ведет себя подобно монолиту. Потому ко всем евреям нужно относиться так, словно каждый из них – частичка Израиля.