Завтра будет новый день…

Алексеев, затравленно сжавшись, не слушал, краем глаза ловил, как эти двое топтались зло и растерянно, Тержовский так же силен и напорист, как и они, но у него к тому же пузатый портфель с монограммой на чужом языке, костюм из валютного магазина и вообще чувствуется человек, который привык указывать другим, вызывать к себе в кабинет на ковер, давать ЦУ…

Не веря своим глазам, Алексеев увидел, как эти громилы, озлобленно поворчав, попятились, отступили до самого тамбура, пристроились у раздвижных дверей среди прочего стоячего люда.

Старуха тоже не обратила внимания на мужиков, признавая за Тержовским право приходить и брать все, что возжелается. Алексеев перевел дух, сам никогда бы не решился действовать подобным образом. Он не сразу понял, что старуха все еще говорит что-то, и уловил только конец:

– …только возьми, а я для тебя что хошь изделаю!

Тержовский отмахнулся:

– Это не мне, это вон ему хочется пощупать древнюю магию.

Старуха даже не взглянула на Алексеева, видимо познав его плоский мирок еще с первого взгляда:

– Ранетый он… Да это заживное. Я уж постараюсь для тебя, касатик…

Она все еще обращалась к Тержовскому. Алексеев спросил задето:

– Как я понял, мне нужно на кладбище раскапывать могилу удавленника? А еще добывать крылышко летучей мыши и ветку омелы…

Старуха отмахнулась без всякой злобы:

– Глупости бают. Я на тебя глаз уже положила, все изделаю. Езжайте с богом до своих Люберец, вы туда едете – по глазам вижу, а я сойду… Каждый день ездию, поездничка я.

Еще пол-остановки она всматривалась в Алексеева, словно хотела прочесть в его мозгу интегральные уравнения. Ему стало смешно и неловко, и когда странная старуха ушла, с облегчением перевел дух: