Трансчеловек

– Вы слишком всерьез это принимаете. У Володи это вызвано… ну, вы же знаете, особыми причинами.

– Его потряс, – поддакнул Аркадий, – сам факт, что мы – смертны. Обычно об этом не думаем. Мы все живем, как будто мы бессмертны. А тут вдруг пришлось взглянуть в лицо беспощадной реальности.

Я помалкивал, обо мне говорят, как о свихнувшемся, ну да ладно, пусть говорят. Так они самоутверждаются, так они выше, умнее и вообще. Но когда я смотрю на них, то приходит в голову дикая мысль, что как раз их знания и усвоенный пласт многовековой культуры и является тормозом на пути понимания новых реалий.

У меня, к примеру, нет этой высокой культуры, потому легко усваиваю все новое, даже если это новое подобрал на помойке. А вот они хорошо и твердо знают, что возможно, а что невозможно, что противоречит высшим ценностям, а что в струю, они видят плавное течение жизни, а я вижу впереди, вот прямо на следующем шаге, период сокрушающей переоценки ценности жизни. Все века и тысячелетия человек мечтал просто выжить, уцелеть. Кроме того, еще важнее было выжить клану, общине, племени, ведь там дети, кровь, ростки, и человек все века воспитывался в убеждении, что жизнь клана важнее жизни индивидуума. И потому самоотверженно жертвовал жизнью ради процветания племени: бросался в разлом на римском форуме, клал руку в огонь, ложился на амбразуру.

Сейчас же, когда исчезают не только кланы и племена, но и народы стремительно сливаются в человечество, отпадает необходимость жертвовать жизнью ради победы «синих» над «оранжевыми». Сейчас границы почти открыты, миллионные стада туристов туды-сюды, как тараканы, и видят, что и те и другие вообще-то одинаковы и вообще воевать не за что.

В этих условиях ценность человеческой жизни неизмеримо выросла сама по себе. Или сама собой.

Аркадий сказал участливо:

– Володя, а может быть, в самом деле… вам стоит заглянуть к психоаналитику? Я могу порекомендовать одного, прекрасный специалист. И все те тайны, которые вы ему скажете, умрут вместе с ним…

Я сказал устало:

– Аркадий, это вам всем нужно к психоаналитику. Стремление избежать смерти – самое естественное и здоровое желание. Любой зверь убегает от опасности! Это инстинкт. Только зверь еще не знает, что помимо смерти в когтях хищника есть еще смерть от старости, а человек вот знает. И тоже старается избежать. Пока только здоровым образом жизни да пластическими операциями, но когда-то…

– Ну-ну, – сказал Аркадий поощряюще.

Я ответил, хотя и понимал, что им как о стенку горохом, а я только выгляжу дураком:

– Когда-то человек добьется того, что люди перестанут умирать. Мне кажется, сейчас все выступают против бессмертия по принципу «зелен виноград». Горько допустить мысль, что бессмертие все-таки будет достигнуто через три-четыре поколения, но мы не доживем!.. Вот и начинаем придумывать оправдания, почему нужно умирать. А если предположить, что бессмертие открыли сегодня и уже сегодня мы можем жить столько, сколько хотим… как бы вы поступили?

Аркадий сказал поспешно:

– Взгляды от материальных выгод не меняют!

– А почему? – спросил я. – Ну наивный я такой вот, не понимаю: почему на самом деле должны отказываться? А от долгой жизни вижу только выгоды. Не говоря уже о самом главном доводе…

Все замолчали, Аркадий спросил осторожно:

– Каком?

– Просто жить хочется, – ответил я.

Даже Коля наконец уяснил, что я не пью, а если пью, то фруктовые соки, мне наливать не стал, зато остальные пили, как мальчишки, которым нужно обязательно «перепить» один другого, потому ревниво следили друг за другом, чтобы не пропускал, а то я пью, а он – нет, как можно, нечестно, неспортивно.

Я по настойчивой просьбе Леонида и Михаила начал довольно нехотя рассказывать, каким будет мир, по моему мнению, через пару десятков лет, а лучше – лет через пятьдесят, когда жизнь человеческую начнут продлевать и продлевать до тех пор, пока смогут открыть или изобрести бессмертие.

Слушали не только они двое, даже их жены притихли и ловили каждое слово. Я сообразил наконец, что в самом деле для них эксперт: постоянно слежу за этими новостями, которые никогда не бывают на первых страницах газет или на телевидении. Даже утонченный Аркадий и то гораздо лучше знает, с кем очередной шоумен поссорился, помирился или вступил в однополый брак, чем ответит насчет марсохода или космического аппарата «Кассини».

И все-таки это он, выслушав достаточно внимательно, вскричал патетически:

– Володя, какой-то уж совсем жуткий мир ты нарисовал! Я не хотел бы в нем жить!

И огляделся горделиво, как дуче на трибуне, полагая, что это и есть самый весомый довод. Вот он, такой замечательный, не восхочет жить в том мире, значит – тому миру сгинуть, как же он, этот мир, обойдется без него, уникального?

Я сжал челюсти, этих уникальных столько, что хоть дороги асфальтируй. Прошлое столетие простому человечку постоянно льстили, что каждый человек – уникален, самобытен и вообще – целая вселенная! Это как доски в заборе, к ним если очень долго присматриваться, тоже можно заметить уникальность: в одной сучок в одном месте, в другой – в другом, а третья так и вовсе треснутая…

Вежливый я донельзя, а то бы прямо в лоб закатал, что, дескать, обойдутся… вернее, обойдемся, в своем жутком мире без него. Никто его и не приглашает в общество, которое я нарисовал. Даже будет проситься – не пустим. Когда-то неумелых и криворуких охотников вообще изгоняли из племени, потом пришел гуманизм, ни к чему не годных начали кормить бесплатно, а они в ответ до сих пор пытаются совершать революции, чтобы изменить такое общество, создают молодежные банды, пингвинозащитничество, а также все виды андеграунда. Сейчас эта лафа кончилась.

Не по нашей воле кончилась: барьер для перехода из личиночного стаза «человек» в более высокий, трансчеловечество, настолько высок, что большинство из этих простых никогда не перешагнет. Для них это «перешагнуть через морально-этические установки», хотя все, что мы делаем, напрямую вытекает из базовых установок развития человечества и полностью соответствует самым что ни есть морально-этическим.

Коля спросил с интересом:

– Володька, а почему же остальной народ не ломанулся, подобно тебе, к этому… бессмертию? Они все, все дураки?

Аркадий предостерегающе покашлял, намекая, что я пережил тяжелую душевную травму и на этой почве сдвинулся. Теперь у меня мозги малость иначе повернуты, потому я все понимаю не как все нормальные люди. С такими мягше надо, мягше, еще мягше!

Я перевел дыхание, сказал ровным голосом, без всякой горячности, чтобы не выглядеть этим самым сдвинутым:

– Из-за того, что жизнь коротка, настолько коротка, что нет смысла пытаться продлить ее праведной жизнью: ну какая разница, если при разгульной и несдерживаемой проживешь до семидесяти, а если на диете, да еще откажешься от алкоголя, курения, обильной пищи, крепкого кофе, доступных женщин – то жизнь продлится аж на два-три года? А человек, который не гусарствует, видит все несколько иначе. К примеру, идет по улице, видит – огромная куча дерьма…

– Фу, – сказала Жанна и скривилась.

– Кто-то из бомжей нафекалил, – продолжил я с той невозмутимостью, под которой кроется злость, – прямо посреди тротуара! Да столько, что ой-ой!.. Можно, конечно, обойти, но вот мы видим, как вполне приличный человек с удовольствием вступает в это дерьмо…

– Фу, – сказала Жанна громче, – Володя, как ты можешь?

– Вступает новенькими ботинками, – злорадно продолжил я, – затем вообще брякается туда и возится задом, перекатывается с боку на бок, а в довершение всего зачерпывает остатки обеими пригоршнями и размазывает по своему лицу…

Альбина встала и с достоинством удалилась на кухню. Спина прямая, ноги хоть и полные, но сохранили форму, а задница ну просто огромная. Коля с удовольствием проводил ее взглядом.

– Ну ты даешь, – возмутился он, – с чего бы он стал в дерьме валяться? Да еще с боку на бок?

Света с дивана смотрела на меня с беспокойством.

– Да, Володя, – заговорила она, – ты что-то завернул уж очень сложное. Наверное, компьютерное?

– Да, – сказал и Михаил, – какой-то слишком сложный образ.

– Да? – спросил я. – А вот наш Коля подтвердит, что бывает. И часто. Так проделывает кое-кто из наших друзей…

– Ну-ну?

– Да вот Коля сам вчера рассказывал, как он ужрался в их компашке? Не помнит, кто и домой привел! А как рассказывал, как они жрали, как свиньи, как кто кого перепил и как начальник отдела первым отрубился, его повели было спать в другую комнату, но уронили, потеряли, квартира ведь ого-го, трехкомнатная, заблудиться легко!.. Так и проспал он до утра на полу на собачьем коврике…

Коля гордо ухмыльнулся, Светлана хихикнула, я развел руками.

– Видите, вам смешно! И весело. И ничего не видите в том, что эти люди добровольно довели себя до состояния свиней… да при чем тут свиньи? Это даже весело. Поощряется нами, то есть обществом, общественным мнением! Разве мы не общественное мнение? Для меня пьяный – то же самое, что вывозившийся в дерьме! К тому же сам, добровольно. Шел себе, увидел дерьмо, мог бы обойти, так нет же, дай вымажусь… вот такой я герой. А потом с гордостью буду рассказывать друзьям и коллегам, как ужрался, обблевался. Ну прямо всего вывернуло… вон Настенька в прошлый раз рассказывала, как в обнимку с унитазом всю ночь простояла на коленях…

Настена сказала возмущенно:

– Неправда!

– Что, не стояла?