Тангейзер

Его любили император Священной Римской империи германской нации Оттон II Светлейший со своими полководцами, князья и курфюрсты германских земель, а теперь вот благоволит яростно воевавший с Оттоном и победивший Фридрих II…

– …и мой старый друг, – закончил император, – мой дорогой барон Манфред, который уже трижды отказался от титула графа и пожалованных земель, только потому, чтобы никто не смог упрекнуть, будто использовал дружбу со мной в корыстных целях…

Манфреду крикнули за столами «ура», Тангейзер понял, что старого фрайхерра чтут и уважают, в то время как на него никто не обратил даже малейшего внимания.

Император подал слугам знак, чтобы убрали старые кубки и принесли для гостей новые чаши, сам повел рукой, указывая на свободные сиденья:

– Садитесь, дорогие друзья.

Манфред предупредил неуклюже:

– Ваше Величество, только после таких ученых мужей мы с Тангейзером можем показаться… скучными.

Император проговорил с невеселой улыбкой:

– Экклезиаст говорит, что во многих знаниях много горя… Все верно, из беседы с учеными мужами я всякий раз делаю вывод, что счастье нам не дано, а вот когда говорю с садовником, убеждаюсь в обратном.

Манфред поинтересовался, опускаясь на место:

– А с поэтами?

Император мечтательно улыбнулся.

– О, с поэтами… Побольше бы их в мир, как бы все засияло радостью!

Слуги быстро сменили всю посуду, принесли новые яства, перед Тангейзером появилась серебряная чаша с густым красным вином.

– А мы все поэты, – сказал Манфред гордо. – Потому Священная Римская империя германской нации хоть и правит миром, но не навязывает свои нормы!

Тангейзер взглянул на улыбающегося императора, поклонился.

– Я тоже с удивлением в этом убедился, Ваше Величество. Только церкви позволено распространять и навязывать свои взгляды и вкусы, но не нам, светским людям.

Император кивнул, соглашаясь, но обронил настолько небрежно и как бы вскользь, что чуткие уши Тангейзера сразу уловили сигнал, дескать, это и есть самое важное:

– Мы здесь не навязываем даже свою веру, за то папа римский так и бесится там в Риме.

– А веру, – спросил Тангейзер осторожно, – навязывать надо?

– Вопрос сложный, – ответил император без улыбки. – Хотя вся Европа уверена, что не просто надо, а мы обязаны это делать!

– Европа не видит в своей норе то, – буркнул Манфред, – что видим мы. Потому пусть помалкивает.

– Как раз те, – ответил император невесело, – кто должен бы помалкивать по своей дурости, и кричат громче всех. И сейчас вся Европа уверена, что мы сражаемся с сарацинским миром. Они не представляют, насколько сильно ошибаются!

Тангейзер спросил настороженно:

– А в чем они ошибаются?

– Мир ислама, – пояснил Фридрих, – потрясают исполинские внутренние войны. Сунниты бьются с шиитами яростнее, чем мы с ними, брат там идет на брата, султаны огромных королевств сражаются за власть над халифатом…

Тангейзер пробормотал:

– Но я слышал, что Саладин объединил ряд племен… и потому сумел дать отпор Ричарду Львиное Сердце…

Фридрих отмахнулся.

– Вот именно, племен. Пограничных. На землях, на которые и был нацелен удар крестоносных войск. А так вообще-то исламский мир даже не заметил столь грандиозных, по нашему мнению, крестовых походов на их земли.

– Это… как?

– А так, – ответил он хладнокровно. – Крестоносцы все эти пять великих походов нападали на пограничные племена мусульман, а те достаточно легко отбились. Гораздо опаснее для них натиск монголов, вот те действительно серьезный противник, о котором они говорят и пишут в летописях!.. А о нас пока ни слова.

Тангейзер сказал гордо:

– Уверен, наш государь сумеет нанести исламскому миру удар такой силы, что его заметят, еще как заметят!

Манфред кивнул.

– Я тоже надеюсь. Это и наша слава, не так ли?

Слуги следили за каждым их движением и постоянно подливали вино в чаши. Тангейзер спросил очень осторожно:

– Однако разве Саладин… был не султан?

Император отпил из кубка, посмаковал, затем повернул к нему голову.

– Да. И что?

– Разве, – спросил Тангейзер, – не султан самый высший?

Император ответил со снисходительным дружелюбием:

– Вы можете считать так, если это льстит вашему самолюбию. Все-таки неприятно было бы осознать, что все крестоносное войско, возглавляемое двумя-тремя, а иногда и больше, королями Европы, терпело поражение от какого-то местного герцога?.. А то и графа?

Тангейзер воскликнул, не выдержав:

– Но Саладин разве был граф?

– Почти, – ответил император. – Султанов у сарацин там масса. А главный в исламском мире – халиф. Это он, а не султан, всемогущий и единственный. Думаю, ему даже не докладывали о такой мелочи, как крестовые походы каких-то там франков.

Тангейзер слушал, глубоко уязвленный и разочарованный. В сердце начала вскипать ярость и страстное желание доказать, что они сильнее, отважнее, что Европа во всем лучше и потому легко сомнет и султанов и самого халифа…

Император поглядывал на него снисходительно, как на ребенка, чистого и доверчивого, еще не знающего, насколько мир огромен.

– Как новые песни? – спросил он.

– Складываются, – доложил Тангейзер.