Олег буркнул что-то и тоже отодвинулся. Мимо плеча бежала на землю другая струйка. Еще две пробились чуть в сторонке, а над головами ослепляюще блеснуло, чуть погодя прогремел уверенный гром.
– Еще даже не подошел, – определил Мрак с досадой. – А что будет, когда разгуляется над головами?
Потом блистало все чаще и ослепительнее, глаза щемило от непрестанного блеска, а гром уже следовал за блеском сразу, без паузы, земля вздрагивала, запахло паленым, а шум воды уступал только грохоту.
Потоки воды наконец прорвались и над Мраком. Отплевываясь, он прокричал, с трудом перекрывая грохот падающей воды:
– Нет, пусть лучше уж на лес!.. Если такой ливень на поля, то все посевы смоет!
А Олег напряженно раздумывал, потом вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:
– Тарх!.. Тарх, иди сюда!
Таргитай быстро перебежал к нему, золотые волосы намокли и прилипли, он казался еще несчастнее, чем всегда, будто чувствовал, что неприятности еще впереди. Весь был мокрый не то что до костей, а до мозга костей.
– Чо?
– Что за палку ты лизал?
– Я соку добыл, – ответил Таргитай простодушно.
– Как?
– Да как всегда, – пролепетал Таргитай еще несчастнее. – Из муравейника!
Мраку показалось, что Олег хотел выругаться, но усилием воли удержался от недостойного волхва порыва, только спросил яростно:
– Как? Положил на муравейник?
– Ага, – подтвердил Таргитай, – только они что-то больно смирные… Не хотели ее кусать. А вы уже убегали, надо догонять, вот я и поторопил муравьев…
– Как?
– Да просто разворошил малость.
Олег ахнул, Мрак насторожился, услышал, как всегда сдержанный волхв все же выругался сквозь зубы.
– Олег, стряслось что?
– Ну конечно! Этот дурень расковырял муравейник, а муравьи и жабы – любимые звери Рода. Но люди – это хитрые твари, когда им нужен дождь, то идут в лес и ковыряют муравейник, приговаривая: «Сколько муравьев, столько капель». Конечно, тут же собираются тучи, идет дождь!
Мрак прорычал:
– Ну, конечно же, наш… бог расковырял так расковырял!
Таргитай, не дожидаясь, пока выгонят под ливень, выскочил сам, несколько мгновений было видно в стене падающей воды, как скользил по раскисшей земле и взмахивал дланями, будто пытался взлететь, потом исчез.
Но скоро стена падающей воды стала реже, рев начал стихать, а страшный треск над головой превратился в грохот, уже похожий на гром, раскаты медленно удалялись. Глазам, полуослепшим от молний, еще было больно от непрерывно мерцающего небесного света, но тот тоже стал не таким неистовым, слабел.
Наконец ливень перешел в дождь, сквозь листву били тугие струи, но уже струи, а не потоки, видно было всю поляну, посветлело, тучи отступали, наконец показался бегущий Таргитай.
Еще издали закричал с детской обидой:
– Они ж все под елкой, на них не упало ни капли!.. И когда я прибежал, они уже сами почти все стаскали обратно!.. А когда я малость подправил им верхушку, так еще и покусали!
Он совал им распухшие руки, все в мелких бусинках крови. Олег посмотрел холодно и отвернулся. Будь его воля, еще и солью натер бы такие раны. А Мрак вышел на открытое место, мутная вода бежала серыми ручьями, несла мусор, перепрелые листья, клочья мха, растрепанные птичьи гнезда. В самом мелком месте было по щиколотку, а кое-где бурлило такими водоворотами, словно над затопленными берлогами индриков.
Таргитай вышел следом, ахнул. Олег быстро спросил встревоженно:
– Что опять натворил?
– Счастье, – ответил Таргитай невпопад, голос его был потрясенным, глаза лезли на лоб. – Я понимаю, как видит Мрак…
Вымытый дождем мир разом стал немыслимо четким, ярким, с выпуклыми гранями и глубокими щелями. Таргитай поперхнулся свежим, как горный родник, воздухом, раскинул руки, будто пытался обнять весь белый свет.
На деревьях с нечеловеческой четкостью он видел каждый листок, каждую жилку в листочке, мог наблюдать движение соков в каждой жилочке, видел самую мелкую тлю так ясно, что мог сказать, на какую лапку хроменькая и что у нее в полупрозрачном пузике.
Да что там деревья: далеко-далеко в просвете виднелись горы, так вот, воздух стал настолько прозрачным, что Таргитай рассмотрел даже мелкие камешки на дальней горе. Голая земля из серой и невидной превратилась в самоцветную плиту, что пролегла от одного края дальнего ущелья до другого. Красноватые прожилки, как живые, вплетались в оранжевые, расползались по серому камню, что тоже не был серым, если присмотреться. Там был целый мир, красочный и яркий, далекая отвесная стена из грязно-серой тоже превратилась в цветную, а на самых дальних стенах Таргитай с потрясающей четкостью различал все щелочки, видел прыгающих горных козлов, отсюда не крупнее макового зернышка.
– Боги, – выдохнул он пораженно, – и такой мир должен исчезнуть? Да они все с ума сошли!
– Какой мир? – встревоженно спрашивал Олег. – Какой мир?
Мрак бросил острый взгляд на потрясенного певца. Кулаки оборотня сжались, словно вытряхивал душу из восторженного дурня, но сдержался, лишь шумно выдохнул:
– Что ты видишь, слепец… Видел бы ты еще и запахи!
– Пошли, – сказал на это Олег.
– Побежали, – согласился Мрак.
Таргитай, вздохнув горестно, спрятал дудочку. На ходу играть и петь наловчился давно, как лежа и сидя, но на бегу…
Когда проскакивали широкие поляны, они слышали, как в сияющей синеве едва слышно верещит счастливо и беззаботно жаворонок, единственная птица, которой Род позволял взлетать к себе на вершину Прадуба. Когда-то, когда он на пару сотен лет впал в тоску… надо подумать, сказал себе Олег трезво, что за повод для тоски мог быть у самого бога богов?.. так вот, в годы тоски жаворонок ежедневно утешал Рода, распевал ему в уши свои нехитрые песенки… прямо Таргитай, сказал себе уязвленно… выбирал из волос соринки, когда тот в отчаянии бился головой о ствол, и за такое участие высший из богов позволил ему подниматься прямо к себе.
Правда, иногда, возгордившись, жаворонок хватает соломинку и летит наверх, похваляясь всему свету: «Полечу кием бить, кием бить!», «Пойду с Родом биться!», а потом слышен его отчаянный вопль: «Мене Род кием-кием-кием-кием бил-бил-бил!..»
Он прислушался и в самом деле услышал жалобный писк: «Нема чем… Нема чем!.. Кий упал, кий упал…» Сердито отмахнулся, ибо если ему начнут слышаться слова даже в дурацком щебете дурной птицы, то из старающегося понять все волхва превратится в Таргитая.
По рассказам волхвов, Род самолично сотворил жаворонка, подбросив комок серой земли в небо. Потому жаворонок серый, как земля, потому на зиму прячется в мышиную нору и там спит. В середине зимы переворачивается на другой бок и спит до весны.
Правда, часть этих серых пискунов все же остается на небе, чтобы первыми сообщить о начале весны…
Таргитай принюхался, вскрикнул:
– Чую жилье!
Олег оглянулся с раздражением, глупое лицо дударя разрумянилось, глаза блестели счастьем, словно у кота перед открытым кувшином сметаны. Даже бег ускорил, обгоняет.