Записки о Времени, названном «Оттепель». «Мастер и Маргарита»

Каганович: «Украинцы несогласны».

– А я вам скажу, я с точки зрения зрителя сужу. Общий осадок впечатления у зрителя остаётся какой?.. когда зритель уходит из театра? Это впечатление несокрушимой силы большевиков. Даже такие люди, крепкие, стойкие, по-своему честные, в кавычках, должны признать в конце концов, что ничего с этими большевиками не поделаешь… А вы чего хотите, собственно?

Петренко: «Мы хотим, чтобы наше проникновение в Москву имело бы своим результатом снятие этой пьесы».

Голоса с места: «Это единодушное мнение». «Ведь это оскорбление украинского народа и такое изображение революционного движения и украинских борющихся масс не может быть допущено». «Почему Булгаков рисует русское офицерство интеллигентами, а когда дело доходит до украинских командиров, то они изображены бандитами?» «Там есть одна часть, в этой пьесе. Там освещено восстание против гетмана. Это революционное восстание показано в ужасных тонах, под руководством Петлюры, в то время когда это было революционное восстание масс, проходившее не под руководством Петлюры, а под большевистским руководством. Вот такое историческое искажение революционного восстания, крестьянского повстанческого движения и украинских борющихся масс со сцены Художественного театра не может быть допущено».

Сталин: «Вы, может быть, будете защищать воинство Петлюры?»

Имя Петлюры пугает. Никто не хочет слыть сторонником Петлюры.

Голос с места: «Нет, зачем?..»

Сталин: «Штаб петлюровский если взять, что он, плохо изображён?»

Голос с места: «Мы не обижаемся за Петлюру».

Сталин: «Там есть и минусы, и плюсы. Я считаю, что в основном плюсов больше».

Но спор не утихает и только по истечении третьего часа Каганович закрывает обсуждение…

Украинским товарищам удалось добиться своего. «Дни Турбиных» снимают с репертуара. Заодно был снят «Багровый остров» в Камерном театре и запрещён уже репетировавшийся в Художественном театре «Бег».

А ещё ранее подверглись запрещению: повесть «Записки на манжетах», переиздание сборника сатирических рассказов «Дьяволиада» и издание сборника фельетонов. Запрещены в публичном выступлении «Похождения Чичикова». Публикация 3-ей части романа «Белая гвардия» в журнале «Россия» прервана из-за запрещения журнала.

Булгаков оказался без работы. Его не берут никуда. Он в отчаянии… Он пишет несколько писем Правительству СССР.

«Все мои произведения получили чудовищные, неблагоприятные отзывы, моё имя было ошельмовано не только в периодической прессе, но в таких изданиях, как Б. Сов. Энциклопедия и Лит. Энциклопедия».

«…я обнаружил в прессе СССР за десять лет моей литературной работы 301 отзыв обо мне. Из них: похвальных – было 3, враждебно-ругательных – 298.

…Вся пресса СССР, а с нею вместе и все учреждения, которым поручен контроль репертуара, в течение всех лет моей литературной работы единодушно и С НЕОБЫКНОВЕННОЙ ЯРОСТЬЮ доказывали, что произведения Михаила Булгакова в СССР не могут существовать.

И я заявляю, что пресса СССР СОВЕРШЕННО ПРАВА.

М. Булгаков СТАЛ САТИРИКОМ, и как раз в то время, когда никакая настоящая (проникающая в запретные зоны) сатира в СССР абсолютно немыслима.

ВСЯКИЙ САТИРИК В СССР ПОСЯГАЕТ НА СОВЕТСКИЙ СТРОЙ.

Мыслим ли я в СССР?

Ныне я уничтожен.

Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие и все будущие. И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе, черновик комедии и начало второго романа «Театр».

Все мои вещи безнадёжны.

Я прошу принять во внимание, что невозможность писать, равносильна для меня погребению заживо.

Я ПРОШУ ПРАВИТЕЛЬСТВО СССР ПРИКАЗАТЬ МНЕ В СРОЧНОМ ПОРЯДКЕ ПОКИНУТЬ ПРЕДЕЛЫ СССР В СОПРОВОЖДЕНИИ МОЕЙ ЖЕНЫ ЛЮБОВИ ЕВГЕНЬЕВНЫ БУЛГАКОВОЙ.

Если же и то, что я написал, неубедительно, и меня обрекут на пожизненное молчание в СССР, я прошу Советское Правительство дать мне работу по специальности и командировать меня в театр на работу в качестве штатного режиссёра.

Я именно и точно и подчёркнуто прошу О КАТЕГОРИЧЕСКОМ ПРИКАЗЕ, О КОМАНДИРОВАНИИ, потому что все мои попытки найти работу в той единственной области, где я могу быть полезен СССР, как исключительно квалифицированный специалист, потерпели полное фиаско. Моё имя сделано настолько одиозным, что предложения работы с моей стороны встретили ИСПУГ, несмотря на то, что в Москве громадному количеству актёров и режиссёров, а с ними и директорам театров, отлично известно моё виртуозное знание сцены.

Я прошу о назначении меня лаборантом-режиссёром в 1-й Художественный Театр – в лучшую школу, возглавляемую мастерами К. С. Станиславским и В. И. Немировичем-Данченко.

Если меня не назначат режиссёром, я прошусь на штатную должность статиста. Если и статистом нельзя – я прошусь на должность рабочего сцены.

Если же и это невозможно, я прошу Советское Правительство поступить со мной, как оно найдёт нужным, но как-нибудь поступить, потому что у меня, драматурга, написавшего 5 пьес, известного в СССР и за границей, налицо, В ДАННЫЙ МОМЕНТ, – нищета, улица и гибель».