Народная держава Сталина

Судя по всему, действительно значимыми, даже решающими в конкретных условиях Сталин полагал усилия советской дипломатии, проводившей «кампанию за заключение пакта о ненападении». Объяснил такую оценку тем, что между Советским Союзом и некоторыми странами Запада – опять же Францией, а также и Польшей «нежелательные отношения начинают постепенно исчезать… Атмосфера, заряженная взаимным недоверием, начинает рассеиваться». И сделал отсюда логический вывод, вновь намекнув на близкий поворот внешнеполитического курса. «Если интересы СССР, – сказал Сталин, – требуют сближения с теми или иными странами, не заинтересованными в нарушении мира, мы идем на это без колебаний»[23 - XVII съезд…, с. 13–14.].

Однако и этого показалось Сталину мало, и он твердо произнес ранее немыслимое, просто невозможное. Отныне единственной для ВКП(б) задачей должно было стать отстаивание, обеспечение национальной безопасности страны, а не становившейся все более призрачной идеи пролетарской солидарности и связанных с нею интересов мировой революции. «Мы, – предельно однозначно пояснил Сталин, – ориентировались в прошлом и ориентируемся в настоящем на СССР и только на СССР»[24 - Там же, с. 14.].

О грядущих вскоре переменах свидетельствовали и многие иные положения доклада Сталина. В том числе итоговая оценка сложившихся социально-экономических отношений: «Удельный вес социалистической системы хозяйства в области промышленности составляет в настоящее время 99 процентов, а в сельском хозяйстве, если иметь в виду посевные площади зерновых культур, – 84,5 процента… Социалистический уклад является безраздельно господствующей и командующей силой во всем народном хозяйстве»[25 - XVII съезд…, с. 15–16.]. Следовательно, подразумевал докладчик, настало время не просто заявить о завершении нэпа, но и сделать соответствующие политические выводы, зафиксировать отмеченные сдвиги со всеми вытекающими юридическими и идеологическими последствиями.

Столь же многозначительным оказался и тот раздел доклада, который был посвящен собственно партии, положению в ней. Начал Сталин с констатации восстановления ее единства. Сказал, что «разбиты и рассеяны» троцкисты, правые уклонисты и национал-уклонисты, олицетворением последних сделав Н. А. Скрыпника – члена ЦК и ИККИ, наркома просвещения УССР, покончившего с собою в июле 1933 года. Лишь упомянул, не назвав поименно, «его группу», к которой следовало отнести писателей Н. Хвылевого с его открытым призывом «Прочь от Москвы!», П. Гирняка, М. Ялового (Юлиана Шпола), историков М. Яворского, М. Равича-Черкасского, философа В. Юринца, филологов Е. Курило, Е. Тимченко, театрального режиссера Л. Курбаса, некоторых иных, незадолго перед тем обвиненных П. П. Постышевым в пропаганде национализма[26 - Подробнее см.: Костюк Г. Сталинизм на Украине. (на укр. языке). Киев, 1995, с. 164–198; Субтельный О. Украина. История. Киев, 1994, с. 494.].

Просто перечислив троцкистов, правых, национал-уклонистов, Сталин почему-то не вспомнил о громких, достаточно хорошо известных партии конкретных политических делах, заставивших ПБ и ЦК в октябре 1932 – апреле 1933 года, то есть как раз за отчетный период, принимать специальные постановления. Как бы забыл о деле «контрреволюционной группы», она же «Союз марксистов-ленинцев» М. Н. Рютина, П. А. Галкина, М. С. Иванова, иных партфункционеров, подготовивших манифест «Сталин и кризис пролетарской диктатуры», а также обращение «Ко всем членам ВКП(б)», написанных с откровенно правых позиций и содержавших чисто фракционную критику проводимого сталинской группой курса.

Не упомянул докладчик и о высылке в октябре 1932 года Зиновьева в Кустанай и Каменева в Минусинск, правда, возвращенных в Москву год спустя.

Всерьез говорить о только что нанесенном сокрушительном ударе по правым Сталин не стал, явно не желая обострять положения. Сосредоточил внимание делегатов съезда на ином: на «путанице по ряду вопросов ленинизма в головах отдельных членов партии, которая нередко проникает в нашу печать и которая облегчает дело оживления остатков идеологии разбитых антиленинских групп». Но, заняв умеренную позицию, Сталин ограничился тем, что предложил всего только «поднять теоретический уровень партии на должную высоту… Не замазывать, а критиковать смело отклонения некоторых товарищей от марксизма-ленинизма»[27 - XVII съезд… С. 28, 32.].

* * *

Сталин обрушился в праведном гневе на иного врага – на безликую и нефракционную опасность, на бюрократизм. «Бюрократизм и канцелярщина аппаратов управления, – провозгласил Сталин, – болтовня о «руководстве вообще» вместо живого и конкретного руководства, функциональное построение организаций и отсутствие личной ответственности, обезличка в работе и уравниловка в системе зарплаты, отсутствие систематической проверки исполнения, боязнь самокритики – вот где источники наших трудностей, вот где гнездятся теперь наши трудности».

И почти сразу же уточнил резкую, но поначалу общую мысль: «Это люди с известными заслугами в прошлом, люди, ставшие вельможами, люди, которые считают, что партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков… Как быть с такими работниками? Их надо без колебаний снимать с руководящих постов, невзирая на их заслуги в прошлом. Их надо смещать с понижением в должности и опубликовывать об этом в печати. Это необходимо для того, чтобы сбить спесь с этих зазнавшихся вельмож-бюрократов и поставить их на место. Это необходимо для того, чтобы укрепить партийную и советскую дисциплину»[28 - XVII съезд…, с. 34.].

Говоря так, Сталин уже не оставил сомнения у слушателей, что имеет в виду в равной степени руководителей и партийных, и советских, всех. Без различия чинов и рангов.

По сути, ту же мысль, хотя и не полностью и несколько своеобразно, продолжил докладом по оргвопросам Л. М. Каганович В своих построениях он исходил из двух решающих факторов. Во-первых, успехов индустриализации, во-вторых, из наличия не доставшихся «в наследство» от прошлого, а собственных, воспитанных и обученных за годы советской власти специалистов. «Шахтинский процесс, как все последующие процессы, – отметил Лазарь Моисеевич, – вскрыл, что многие из наших коммунистов – руководящих работников, не зная техники, не пытаясь овладеть ею (здесь Каганович имел в виду специальное среднее и высшее образование. – Ю. Ж.), слепо доверялись этим (старым. – Ю. Ж.) специалистам, работали как «комиссары» худшего типа». Ну, а теперь же положение изменилось, «Советский Союз превратился в страну массового технического образования… Молодые специалисты, окончившие вузы и техникумы в годы первой пятилетки, составляют более половины всех специалистов»[29 - XVII съезд…, с. 528–529.].

Потому-то, а также исходя из вполне обоснованного дальнейшего роста как промышленности, так и числа новых специалистов, Каганович объявил об очередной реорганизации структуры партаппарата. О переходе в ней к производственно-отраслевому принципу. И для ЦК нацкомпартий, крайкомов, обкомов, и для ЦК ВКП(б). К той структуре, которая предполагала в самое ближайшее время максимально использовать, вобрав в себя, коммунистов не с «прошлыми заслугами», а обладающих высшим образованием.

Существовавшие с лета 1930 года функциональные отделы ЦК ВКП(б) – организационно-инструкторские, административно-хозяйственные и профсоюзных кадров, культуры и пропаганды, агитации и массовых кампаний – ликвидировались. Вместо них впервые за всю историю партии образовывались отраслевые – промышленный, транспортный, сельскохозяйственный, планово-финансово-торговый, которые должны были осуществлять повседневное наблюдение за работой соответствующих наркоматов и ведомств. Сходными задачами наделялся и еще один отдел, политико-административный, призванный контролировать силовые органы: союзные – Наркомата по военным и морским делам, суд и прокуратуру, ОГПУ; республиканские – наркоматы внутренних дел, юстиции. Другую чисто партийную группу, составляли отделы культуры и пропаганды, Институт Маркса – Энгельса – Ленина (на правах отдела), руководящих партийных органов (ОРПО). Последнему отделу предстояло не столько наблюдать за работой, сколько, подбирать и представлять на утверждение ПБ кандидатуры на должности первых и вторых секретарей ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов, председателей совнаркомов союзных и автономных республик, край- и облисполкомов, согласовывать состав соответствующих центральных комитетов и бюро[30 - XVII съезд… С. 561–562, 672, 676.].

Тем самым, узкое руководство в лице ПБ с помощью вроде бы обычной, административной по характеру, реформы устанавливало абсолютный и, к тому же, вполне официальный – все перемены закреплялись новой редакцией устава партии, контроль над всеми без исключения наркоматами и комитетами.

Своеобразный «административный» переворот породило, без сомнения, стремление узкого руководства в полном соответствии с заветами великого немецкого стратега генерала Карла Клаузевица перед решающей схваткой прежде всего укрепить свои тылы. О том же свидетельствовала и необычная умиротворяющая позиция на съезде Сталина, всячески пытавшегося ничем не спровоцировать очередной раскол или какое-либо идеологическое противостояние. Сохранить в нем пусть чисто внешнее, но все же единство и согласие хотя бы на время, ибо Сталин остро нуждался в стабильности для того чтобы очень скоро осуществить крутой поворот курса партии и страны. Поначалу – во внешней политике, что являлось наиболее важным, первостепенным. А затем, вне всякого сомнения, должно было произойти и то, о чем предупредил Сталин. Смена широкого руководства, которое составили члены ЦК ВКП(б), главным образом первые секретари крайкомов, обкомов, ЦК нацкомпартий, главы общесоюзных и республиканских ведомств. Замена тех из них, кто обладал заслугами лишь в прошлом.

* * *

Делегаты съезда, давно привыкшие ко всевозможным реорганизациям, в том числе и партаппарата, видимо всерьез не задумались ни о заявлении Сталина о бюрократии как главном источнике всех трудностей, ни о предложении Кагановича. Единогласно утвердили предложенные им резолюции по обоим докладам, новый устав партии. Одобрили и предложенный им состав ЦК, существенно не отличавшийся от предыдущего.

Как и прежде, из 71 члена ЦК семнадцать (около 25 процентов) оказалась теми, кто и ранее входил в состав высших партийных органов, давно уже являлся членом или кандидатом в члены ПБ, секретарем ЦК: И. В. Сталин – генеральный секретарь, К. Е. Ворошилов – нарком по военным и морским делам, Л. М. Каганович – второй секретарь ЦК ВКП(б) и первый – МК и МГК, М. И. Калинин – председатель ЦИК СССР, С. М. Киров – первый секретарь Ленинградского обкома, С. В. Косиор – первый секретарь ЦК КП(б) Украины, В. В. Куйбышев – председатель Госплана СССР, В. М. Молотов – председатель СНК СССР, Г. К. Орджоникидзе – нарком тяжелой промышленности СССР, А. А. Андреев – нарком путей сообщения, Г. И. Петровский – председатель ЦИК УССР, П. П. Постышев – второй секретарь ЦК КП(б) Украины и первый – столичного Харьковского обкома, Я. Э. Рудзутак – председатель упраздненной съездом Центральной контрольной комиссии (ЦКК) при ЦК ВКП(б), В. Я. Чубарь – председатель СНК УССР, Я. Б. Гамарник – начальник политуправления РККА, А. В. Косарев – генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ, Н. М. Шверник – председатель ВЦСПС.

Вторую по важности группу членов ЦК, 35 процентов от его численности, составили партийные функционеры рангом несколько ниже. Первые секретари почти всех региональных партийных организаций: К. Я. Бауман – Среднеазиатского бюро ЦК ВКП(б), Л. П. Берия – Закавказского крайкома, И. М. Варейкис – обкома Центральной черноземной области, Е. Г. Евдокимов – Северо-Кавказского крайкома, А. А. Жданов – Горьковского обкома, В. И. Иванов – Северного обкома, А. И. Икрамов – ЦК КП(б) Узбекистана, И. Д. Кабаков – Свердловского обкома, А. И. Криницкий – Саратовского обкома, Л. И. Лаврентьев – Дальневосточного крайкома, Л. И. Мирзоян – Казахстанского крайкома, И. П. Носов – Ивановского обкома, М. О. Разумов – Восточно-Сибирского крайкома, И. П. Румянцев – Западного обкома, К. В. Рындин – Челябинского обкома, М. М. Хатаевич – Днепропетровского обкома, Б. П. Шеболдаев – Азово-Черноморского крайкома, Р. И. Эйхе – Западно-Сибирского крайкома. Вторые секретари: К. И. Николаева – Ивановского обкома, Н. С. Хрущев – МК и МГК.

Руководители остальных, подчиненных непосредственно ЦК ВКП(б) региональных партийных организаций, ЦК КП(б) Белоруссии – Н. Ф. Гикало, Средне-Волжского крайкома – В. П. Шубриков, Нижне-Волжского крайкома – В. В. Птуха, Татарского обкома – А. К. Депа, Башкирского – Я. Б. Быкин, Крымского – К. А. Семенов, были избраны кандидатами в члены ЦК.

Ко второй же группе членов ЦК – партийных функционеров – следует отнести и заведующих ликвидированных отделов: А. И. Стецкого – культуры и пропаганды, Н. И. Ежова – распределительного, а также ответственных работников исполкома Коминтерна – В. Г. Кнорина, Д. З. Мануильского, И. А. Пятницкого.

Менее представительно выглядели в составе ЦК советские работники. Главы союзных наркоматов: О. С. Лобов – лесной промышленности, И. Е. Любимов – легкой промышленности, М. М. Литвинов – иностранных дел, Г. Г. Ягода – председатель ОГПУ, Я. А. Яковлев – земледелия, а также председатель правления Центросоюза И. А. Зеленский (в 1921–1924 годах первый секретарь МК, в 1924 – секретарь ЦК РКП(б), в 1925–1931 – председатель Средне-Азиатского бюро ЦК ВКП(б)). Первые заместители наркомов союзных наркоматов: Н. К. Антипов – упраздненного съездом РКИ, И. П. Жуков – связи, М. М. Каганович и Ю. Л. Пятаков – тяжелой промышленности, К. В. Уханов – снабжения, В. И. Межлаук – председателя Госплана. Руководители республиканских структур: председатель СНК РСФСР Д. Е. Сулимов, его заместитель Д. З. Лебедь, нарком просвещения РСФСР А. С. Бубнов, полномочный представитель ОГПУ по УССР и председатель ГПУ УССР В. А. Балицкий[31 - XVII съезд… С. 680–681.].

Именно они, а также и остальные, почетные вроде Н. К. Крупской и Г. М. Кржижановского, либо номинальные члены ЦК и 68 кандидатов в члены ЦК сразу же после закрытия съезда, в тот же день – 10 февраля, собрались на свой первый пленум 17-го созыва для того, чтобы образовать постоянно действующие, высшие органы партии. Однако и в его ходе новации не появились, ПБ избрали в том же составе, который сложился еще в декабре 1930 года: Андреев, Ворошилов, Каганович, Калинин, Киров, Косиор, Куйбышев, Молотов, Орджоникидзе, Сталин плюс кандидаты в члены ПБ – Микоян, Петровский, Постышев, Рудзутак, Чубарь. Лишь секретариат подвергся небольшим изменениям. В него, как и прежде, вошли Сталин и Каганович; новичками же в такой должности стали Жданов и Киров. Из их среды и сложилось неформальное узкое руководство. Его старый состав – Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Орджоникидзе, – пополнился Ждановым, что и превратило «пятерку» в «шестерку».

Сталин сохранил за собою общее руководство как председательствующий на заседаниях ПБ и секретариата, то есть право утверждать ту или иную повестку дня для них и определять степень готовности выносимых на их рассмотрение проектов решений. Схожие функции, но только применительно к СНК СССР, остались за Молотовым. Ворошилов, как и прежде, возглавлял то самое ведомство, которое со времен гражданской войны рассматривалось всеми как главная гарантия существования и безопасности советской власти – Наркомат по военным и морским делам. Орджоникидзе продолжал лично контролировать важнейшую в условиях индустриализации тяжелую промышленность, включавшую теперь и такие новые для страны отрасли, как авиационная, автомобильная, тракторная.

Двое членов узкого руководства согласно решению ПБ от 10 марта разделили между собой ответственность за народное хозяйство. Л. М. Каганович, оставаясь секретарем МК и избранный председателем новой лишь по названию Комиссии партийного контроля, за которой остались те же функции, которыми обладала прежняя ЦКК, получил дополнительно еще и должность заведующего транспортным отделом ЦК – стал куратором Наркомата путей сообщения и Главного управления дорожного транспорта при СНК СССР при заместителе Жданове, отвечавшем за водный транспорт.

Тому же Жданову, утвержденному поначалу еще и заведующим сельскохозяйственным отделом, вверили заботу обо всем аграрном секторе, то есть наркоматах земледелия, зерновых и животноводческих совхозов, комитете заготовок при СНК СССР. Затем, с 10 апреля, став заведующим другим отделом, планово-финансово-торговым[32 - XVII съезд… С. 680–681.], получил контроль за деятельностью наркоматов финансов, внешней торговли, снабжения, Госбанка СССР.

* * *

Окончательно подотчетность отделов установили только 4 июня 1934 года, постановлением ПБ «О распределении обязанностей между секретарями ЦК». В соответствии с ним отдел культуры и пропаганды, особый сектор – канцелярия ПБ, возглавляемая А. Н. Поскребышевым, а также собственно ПБ оказались в ведении Сталина. За работу промышленного и транспортного отделов, КПК, ВЛКСМ и, вместе с тем, оргбюро ЦК стал отвечать Каганович, Жданов же должен был «наблюдать за работой» сельскохозяйственного, планово-финансово-торгового отдела, ОРПО, управления делами и секретариата ЦК[33 - Сталинское Политбюро 30-х годов. М., 1995, с. 141–142.].

Однако значение данного документа отнюдь не ограничивалось заурядной проблемой установления обычной четкой субординации в партийном аппарате, не оказалось ограниченным решением всего лишь чисто административных задач. В действительности, постановление установило двойной контроль за деятельностью всех без исключения наркоматов и ведомств, региональных структур. И сделало это самым простым способом – концентрацией вопросов подбора и расстановки кадров только в соответствующих отделах ЦК.

Ставшее несомненным усиление власти, сконцентрированной в руках сталинской группы, невозможно объяснить властолюбием Сталина. Несомненно, за этим стояло совершенно иное. Прежде всего, жесткая необходимость именно такого шага в условиях реальной военной опасности, угрозы весьма близкого по времени нападения на СССР одновременно с Запада и Востока. А кроме того, сталинская группа неожиданно оказалась перед весьма сложной дилеммой. От нее требовалось, и притом незамедлительно, во всеуслышание подтвердить одно из двух. Либо верность идеям мировой революции, но в таком случае предстать перед западными демократиями двуличными политиканами, доверять которым ни в коем случае нельзя. Либо столь же открыто отречься от вчерашних принципов, окончательно отказавшись от тех идей, который продолжали исповедовать Троцкий и его сторонники.

Часть 3. Подготовка страны к радикальной смене курса

За год перед тем в Австрии, так и не оправившейся от экономического кризиса, произошел государственный переворот. Канцлер Энгельберт Дольфус, лидер правящей христианско-социальной партии, в марте 1933 года распустил парламент, в апреле запретил Шуцбунд (Союз обороны) – военизированную социал-демократическую организацию, а в мае – компартию. В августе объявил о создании по сути реваншистского, антиверсальского по целям блока с Венгрией под эгидой фашистской Италии, а в начале 1934 года подготовил проект новой конституции, которая должна была превратить Австрию в авторитарное государство, корпоративные основы которого исключали существование каких-либо политических партий.

В ответ компартия 11 февраля призвала страну к всеобщей забастовке, а рабочих – к оружию. Вице-канцлер поспешил использовать это воззвание как неоспоримое подтверждение существования «марксистско-большевистского заговора» и ввел осадное положение, рабочие же, – и шуцбундовцы, и коммунисты, – начали возводить баррикады на улицах Вены, Линца, Брука и Граца. Однако их силы оказались слишком слабыми, чтобы оказать сопротивление армии, полиции, жандармерии, и вдобавок отрядам Хеймвера (Союза защиты родины) – военизированной христианско-социальной организации. Бои, унесшие жизни тысячи двухсот человек, продолжались всего четыре дня и закончились поражением повстанцев. Около одиннадцати тысяч их было арестовано, руководители боевых дружин К. Мюнихрайтер, Г. Вейсель, К. Валиш и некоторые другие казнены. Лидер австрийской социал-демократии и один из руководителей Социнтерна Отто Бауэр и командующий Шуцбундом Юлиус Дейч вынуждены были эмигрировать. Несколько сот шуцбундовцев с боями сумели пробиться в Чехословакию, где их интернировали.

Казалось, прямой долг большевиков требовать от ЦК ВКП(б), исполкома Коминтерна незамедлительно выступить в поддержку братьев по классу, первыми в Европе после 1923 года сделавшими попытку начать пролетарскую революцию. Однако никаких обращений, заявлений, воззваний, даже слов простой моральной поддержки так и не появилось. В СССР все ограничилось лишь публикацией никак не отражавших позицию советского руководства телеграмм ТАСС с обязательной ссылкой на телеграфные агентства Чехословакии, Швейцарии, даже Германии о развитии событий в Австрии. Правда, эти публикации размещались на первых полосах газет, да еще под подчеркнуто антифашистскими по смыслу «шапками» – «Бои между рабочими и фашистами в Австрии», «Вооруженная борьба австрийских рабочих против фашизма», «Рабочие Австрии героически продолжают вооруженную борьбу против фашизма», «Рабочие кварталы Вены в огне и крови»[34 - Правда. 1934, 13, 14, 15 и 16 февраля.].

Общим для всех без исключения материалов, опубликованных советской прессой в связи с боями в австрийских городах, стало сознательное, преднамеренное акцентирование внимания читателей на том, что выступление рабочих организовал Шуцбунд, а поражение было вызвано предательством вождей социал-демократии. Участие и роль коммунистов в боях сознательно замалчивалось.

Столь осторожно пройдя между Сциллой и Харибдой большой политики, узкое руководство СССР смогло вернуться к решению самой важной для себя задачи – подготовки партии и страны к радикальной смене курса. Но для того попыталось укрепить все еще весьма непрочное единство в ВКП(б), консолидировав наиболее активных членов ее. Постаралось сделать безусловными союзниками тех, кто в глубине души оставался сторонником давних лидеров: Троцкого, Зиновьева, Бухарина. Выразились же действия по единению в традиционных, вполне приемлемых для обеих сторон кадровых решениях. Назначениях подвергшихся ранее опале на такие посты, которые если и не возвращали во власть, то, безусловно, приближали к ней.

* * *

Начались такие назначения в самом конце 1933 года, дабы видные оппозиционеры смогли выступить с покаянно-панегирическими речами на XVII съезде партии. Левые – Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, В.А Преображенский, К. Б. Радек; правые – Н. И. Бухарин, А. И. Рыков, М. П. Томский, признали окончательную правоту Сталина, верность предложенному генеральному курсу[35 - XVII съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). Стенографический отчет. М., 1934, с. 492–497, 516–521, 236–238, 627–628, 124–128, 209–212, 249–251.].

Поздней осенью 1933 года возвратили в Москву из второй ссылки Зиновьева и Каменева. В декабре их восстановили в партии и одновременно предоставили ответственную работу. Зиновьева утвердили членом редколлегии теоретического органа партии журнала «Большевик», а Каменева – директором книжного издательства «Academia» и по совместительству еще директором Института мировой литературы и только что созданного Литературного института[36 - РГАСПИ, ф. 17, оп. 3, д. 944, л. 42.].

Еще раньше, в середине 1933 года, подыскали вполне приемлемую должность и для одного из самых активных сторонников Троцкого, Радека, который после восстановления в рядах ВКП(б) в 1930 году прозябал в редакции газеты «Известия». Его назначили заведующим созданного специально под него Бюро международной информации (БМИ). А 19 мая 1934 года, отнюдь не по забывчивости, ПБ вторично приняло решение о БМИ. Подтвердило поставленную перед ним задачу – подготовку регулярных оперативных сводок о политической ситуации в странах Европы, Азии и Америки – и повысило статус: теперь БМИ действовало при ЦК[37 - Кен О. Н., Рупасов А. И. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами. Ч. 1. СПб., 2000, с. 566–568, 574.].

Столь же радикально изменило узкое руководство и судьбу Бухарина, вынужденного с конца 1929 года довольствоваться чуждой его знаниям и интересам работой в ВСНХ – НКТП. Решением ПБ от 20 февраля 1934 года по предложению Сталина его назначили ответственным редактором второй по значимости в стране газеты – «Известий»[38 - РГАСПИ. Ф. 17, оп. 3, д. 939, л. 2.]. А вскоре, 18 марта, последовало решение и по Н. А. Угланову, еще одному из лидеров правого уклона. Ранее его не только исключили из партии по делу Рютина и его организации, но и выслали из столицы: сначала в Астрахань, а затем и в Тобольск. Но прощение Угланова было, в отличие от Бухарина, далеко не полным. Его только восстановили «в рядах ВКП(б) – отменив перерыв пребывания вне партий с 9.Х.32 по 10.III.34», и потому предложили «Обь-Иртышскому обкому ВКП(б) выдать т. Угланову партбилет»[39 - РГАСПИ. Ф. 17, оп. 3, д. 941, л. 20.].

В еще более сложном положении оказался Х. Г. Раковский, в прошлом весьма активный и убежденный троцкист, возглавлявший правительство УССР в 1919–1923 годах, а затем находившийся в почетной ссылке полпредом СССР в Великобритании и Франции. Из Новосибирской области, где он пребывал в уже настоящей ссылке, он 5 марта (весьма возможно, узнав о переменах в положении Зиновьева, Каменева и Бухарина) направил в ПБ просьбу о восстановлении и его в партии. Поначалу, 13 марта, узкое руководство отклонило ее, но изменило свое решение, получив 17 марта еще одно письмо Раковского следующего содержания: «ЦК ВКП(б) заверяю, что полностью и целиком разделяю генеральную линию партии, категорически исключаю всякую мысль оставить за собой какие-либо лазейки и бесповоротно порываю с контрреволюционным троцкизмом. Если мне разрешили бы выехать в Москву, я придал бы моему заявлению ту форму и содержание, которое бы целиком удовлетворило ПБ ЦК ВКП(б)». Такое послание тут же получило одобрительную резолюцию Сталина: «По-моему, можно разрешить Раковскому приезд в Москву»[40 - Там же, л. 21, 40; оп. 163, д. 1016, л. 143.].

18 апреля в «Правде» на второй и третьей полосах полуторным подвалом было опубликовано «Заявление X. Раковского в Центральный комитет ВКП(б)». В ней же содержалось все, что необходимо было узкому руководству. «Под влиянием международных событий, – писал Раковский, – в моем сознании созрела мысль о том, что я должен снова и внимательно проверить основание моих разногласий с партией и, осознав свои ошибки, добиться возвращения в ряды борцов за осуществление задач, возложенных историей на партию большевиков-коммунистов. В течение почти семи лет я боролся с генеральной линией, боролся страстно, самообольщаясь тем, что мои взгляды правильны. Теперь мое заблуждение для меня ясно». 22 апреля ПБ предложило КПК рассмотреть вопрос о партийной принадлежности Х. В. Раковского[41 - РГАСПИ. Ф. 17, оп. 3, оп. 3, д. 944, л. 17.]