Безымянный и Отец Арсений

Безымянный и Отец Арсений

(Редакция 2.0)

Тишина деревенского вечера была не отсутствием звука, а плотной, уютной материей, выстеленной криком петуха на дальнем подворье, шелестом листьев в палисаднике и мерным скрипом флюгера на коньке крыши. Эту материю вспорол – не разорвал, а именно вспорол, как скальпелем – натужный, яростный треск двухтактного сердца. Honda Gyro Canopy, урбанистический саркофаг под пластиковой крышей, ящик с колёсами, подкатила к калитке "бревенчатого храма простого быта" и замерла, выдохнув облако сизого масляного дыма. Безымянный, анархо-буддистский механик-призрак, чье тело было кармой города, а лицо – маской безличной пустоты, вывернул ручку газа до упора. Мотор взвыл в последнем, предсмертном усилии, кашлянул и заглох.

Наступила тишина. Но иная. Самадхийная, звенящая, после катарсиса рёва. В этой тишине карканье вороны звучало как изречение древнего патриарха.

На покосившемся крыльце, в раме из света, лившегося из открытой двери, и запаха свежеиспеченного хлеба – запаха, который был самой сутью дома, – стоял его опора и его хранитель. Отец Арсений. Не иконный лик, не лик святого, а лицо-пахаря. Широкое, скуластое, испещренное бороздами-морщинами, которые лучиками расходились от глаз и веером – от губ. Глаза – не гневные, не святошеские, а усталые и теплые, как вечернее солнце в конце августа, которое уже не греет, но светит по-особенному, прощально. На нем – поношенная ряса, на локте аккуратная заплатка, рукава закатаны, открывая жилистые, крестьянские предплечья.

Из глубины дома донёсся визгливый крик: «Пап, он опять меня стукнул!»

Арсений,не меняя позы, обернулся к дверному проему, и его голос, резкий, как удар ваджры, отсекающий всё лишнее, прогремел в ответ: «А ты не дразнись! И оба – марш руки мыть! Ужинать будем!»

Безымянный, не говоря ни слова, слез с мопеда. На боку Gyro, криво, чёрным маркером, сияла коаническая надпись: «Ом Мани Падме ХУЙ». Он вынул из кофра свою брезентовую торбу, тяжелую, отзывающуюся лязгом железа – его священных реквизитов. Под расстегнутой курткой мелькнула грязная чёрная футболка. И на груди – выцветший, в трещинах и масляных пятнах, герб его дхармы: чёрный лотос, пронзённый в самой сердцевине ярко-алой, как свежая рана, буквой «А» – символом великого отрицания, великой пустоты.

– Холодильник окаянный, – пояснил Арсений, кивая в сени. – Морозилка теплая, как парное молоко. Мясо протухает – пропадет добро.

—Починим, – хрипло бросил Безымянный, и его голос прозвучал как скрежет гравия на дне колодца.

Они вошли в кухню. В самое сердце семейной сансары. Её встречал уютный, живой хаос. Не бедность, не нищета – изобилие бытия. На столе – неубранные тарелки с хлебными крошками, как остатки ритуальных подношений. На подоконнике – банки с закатками, целые вселенные огурцов и помидоров в солевом нирваническом растворе. Пол был усыпан фломастерами-скандхами и листами бумаги с кривыми детскими рисунками-мандалами. Посреди кухни, на старом половике, сидела девочка лет пяти, упоенно кормя куклу из игрушечной тарелочки – живая бодхисаттва, погруженная в игру самсары. В углу, накрытый чехлом, стоял компьютер – черный зеркальный лотос, хранитель иных, цифровых миров.

И над всем этим, как белый холодный истукан, возвышался холодильник "Haier". Большой, современный, с зеркальной дверцей, на которой магнитами были прилеплены детские рисунки – солнышко, домик, семья из палочек. Он молчал. Не гудел, не вибрировал – мертвая тишина. Запахи смешались в единый аромат бытия: свежий хлеб, парное молоко, печенье, и подспудно – сладковатый, тревожный запах горелой проводки, запах сломанной кармы.

Безымянный, не церемонясь, опустился на колени перед агрегатом. Это была его поза лотоса, его дзадзен. Отвертка звякнула о бетонный пол, и этот звук был ударом в поющую чашу, начинающую медитацию. Ловкими, привычными движениями он снял заднюю пластиковую панель, прикрывавшую «внутренности». Оттуда хлынул ядреный запах – смесь паленой меди, тлеющей пластмассы и горькой пыли. Он заглянул внутрь, фонарик, выхватил из тьмы клубок проводов и труб – нервную систему механизма, его нади и чакры.

– Компрессор, – констатировал он, хрипло. – Дохлый. Сгорел в хлам. – Его сильные, но исчерченные мелкими шрамами и черные от въевшегося масла пальцы ухватились за черный, пыльный боченок. Провода, ведущие к нему, были обуглены, скручены в предсмертной агонии, как нервы в состоянии кенсё. Он приступил к работе. Отрезал трубки от старого компрессора, выдернул его резким движением и поставил в сторону. Полез в торбу, достал новый компрессор – такой же черный, холодный, бездушный, завёрнутый в промасленную бумагу – новое воплощение, готовое занять место старого.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.