Чертова дюжина. 13 страшных историй

На этот раз крепко, точно в тисках. Не может пошевелить плечами. Правая рука торчит вверх, тянется к просвету.

У Ивина слуховые галлюцинации. Он слышит то звенящую тишину, то скрежет трущихся друг о друга льдов, то… безумный крик.

Сердце колотится в груди, его сердце, раненое, испуганное. По телу бегут волны болезненных спазмов. Мысли путаются, но в этой карусели отчетливо проступают два слова: он живой.

Лед живой…

Капризное, враждебное, коварное существо. Вершина эволюции которого – айсберг. Тысячелетняя массивная глыба плывет по столбовым дорогам, покрывается голубоватыми прожилками замерзшей в трещинах воды, тает и шипит, отдавая частички воздуха, разрушается и стареет.

Лед сильнее человека, всегда был и всегда будет. На дне океана лежат самолеты, под лыжами которых раскололся лед. Льдины затирают суда в каналах, с трудом проложенных атомоходами и ледоколами-танкерами. Лед коварен. Всесилен. Смотри, человек, на его мышцы, на его кости, на его кровь…

Слепнущими глазами Ивин смотрит на шугу. Пытается отделаться от мысли, что она – нечто большее, чем кристаллы льда. Нечто намного большее.

Нет, не кровь… а мысли айсберга. Скверные, темные, рассерженные. Ивин почти уверен в этом.

Со всех сторон страшно трещит лед.

Сдохни.

Оживает телефон. В наушниках какой-то шум: треск, скрежет, с каким ломается припай, шуршание льдинок… и тяжелый стон, и чей-то голос, глухой, холодный.

Вода умеет помнить – так почему бы ей не уметь злиться? Накапливать злость?

Ивин закрывает глаза. На его руках и ногах – лед, глыбы льда. В баллонах закончился воздух.

Сдохни!

Теряя сознание, он понимает, что слышит голос айсберга, и уже не чувствует, как кто-то хватает его за руку.

Августа Титова

Многоколенчатый

* * *

В подъезде Даша встречает священника в рясе – большого и степенного, с крестом на животе, сумкой и каким-то божественным прибамбасом в руках. Он пахнет ладаном и одеколоном, спускается по лестнице к выходу, а следом семенит старуха. Она что-то говорит – он что-то отвечает, но Даша никак не может разобрать слова, будто язык, на котором они говорят, только притворяется русским.

Поп большой, и Даша, пропуская его, отступает к почтовым ящикам, где курит невзрачный мужик в трениках и толстовке.

– Бабуля, за что? – спрашивает мужик с укором. – За какие такие прегрешения вы решили меня выгнать? Я же плачу арендную плату.

– Молчи! – Бабка в сердцах машет на мужика рукой. – Дурака кусок.

Она выходит вслед за попом на улицу, и мужик говорит:

– Анна Андреевна. Я у нее комнату снимаю. Решила освятить квартиру, чтобы изгнать диавола.

– Тут живет дьявол? – спрашивает Даша.

– Тут под нами живут чурки в резиновой квартире. На первом. Но теперь-то они съедут. Если благодать туда дойдет. Но, я думаю, просочится.

В его голосе слышится скорее обида, чем злость или презрение.

– Я Витя, – говорит он. – Живу на втором. Анна Андреевна нацарапала на двери огромный крест. Увидишь крест – знай, тут живу я, Витя.

– А я никто, – отвечает Даша. – Я здесь не живу.

Даша не живет в этом панельном сером доме уже почти четыре месяца, с перерывами на выходные и еще на те дни, когда квартира нужна хозяину. В Москве он бывает редко и пускает жить командированных сотрудников своей фирмы. Здесь три комнаты и пять спальных мест.

Сейчас в квартире вместе с ней проживают два мужика, но завтра они оба уедут обратно в Питер, и она останется одна. Они бесполезны. Даша не знает, зачем их наняли, а они считают Дашу сукой.

Один из них по кличке Врунгель обладает даром испоганить файл, только открыв его. От его кликов, от его идиотских рук слетает форматирование, а иногда пропадают целые страницы и куски текста, поэтому теперь Даша присылает ему документы с запретом редактирования. Потому и сука. Ну и еще она сказала, что ему нельзя доверить даже шлагбаум на парковке поднимать.

На второго по прозвищу Сладенький Даша тоже однажды наорала. Его щеки порозовели, а глаза возбужденно заблестели от удовольствия, и больше Даша никогда так не делала.

На часах без четверти девять. Сорок минут назад она закончила рабочий день и по пути домой купила им по бутылке пива, чтобы замириться.

В коридоре ее встречает гора тапок «РЖД». Врунгель спит в кресле перед телевизором и храпит. Он ушел в шесть, но до сих пор не переодел костюм, только галстук развязал. По возвращении домой он, скорее всего, хлопнул рюмку, и его сразу развезло, как бывает с пьющими. Рубашки и носки он меняет редко. Даша смотрит на него и думает, что Врунгель – это единорог наоборот, мифологическое существо. Мужчина, который, не сняв пиджак и не помыв руки, храпит после работы перед теликом в грязных носках, – это миф из истории Средневековья. В наши дни такого просто не бывает.

– Я тебе пиво купила.

Врунгель вздрагивает в кресле.

– Я такое пиво не пью, – хмуро отвечает он и снова отключается.

Сладенький хотя бы говорит спасибо. Он всегда говорит спасибо. За пиво. За кофе. За тумаки.

Даша идет в душ, а потом в свою комнату возле кухни, увешанную хозяйскими брюками. Очень хочется спать. Очень хочется, но не получается спать уже почти четыре месяца.

* * *

Утром пятницы в квартиру ломятся. Крутят замок, дергают ручку. Дубасят в дверь, закрытую изнутри на хлипкую щеколду.

Она лежит на полу незнакомого чужого дома, обложившись матрасами, а по безлюдной красной пустыне за окнами бесшумно рыщет чернильно-черный смерч. Он поднимает тучи пыли к небу, раскаленному добела, и грозит смять картонные стены. Мутные стекла жалобно дребезжат. Свет слепит.

Вздрогнув, она резко садится.

Ломятся. Дверь ходуном.

Даша бросается на кухню. Еще не рассвело, фонарь на улице не горит, она не помнит, где здесь выключатель. Вот рюмки, пепельница, сахар. Все липкое на ощупь, провоняло табаком.

С тупым ножом и чьей-то бутылкой из-под «Чиваса» она выскакивает в коридор и спотыкается о тапки.

– Менты уже едут! – орет Даша. – Вали, а то убью! Убью!!!

На лестнице становится тихо.

– Дашуня… – вкрадчивый голос из-за двери. – Ты, что ли? Это Стас. Че-то Лера ключи нам дала, а про тебя не сказала… забыла, наверное. Мы думали, замок заело. А здесь ты. Открой! Нам бы с поезда умыться…