Босх в помощь! О гормональных либералах и безродных патриотах

«Позвольте с вами не согласиться…»

Не все так уж плохо на Украине. Вот уже и Рада, вслед за российскими государственными мужами, озаботилась борьбой со сквернословием на улице, в присутственных местах, прессе и эфире. Там это, вроде бы, называется «дематюкизировать мову» и является частью насильственной дерусификации населения. Меры драконовские: выматерился – плати 25 долларов или отправляйся на общественные работы. Помашешь лопатой сорок часов и в следующий раз вместо: «Пошли вы все на…» скажешь с милой улыбкой: «Позвольте с вами не согласиться!» А главное – штрафы будут перечисляться в «украинский культурный фонд» и пойдут, надо полагать, на борьбу с русским духом. Деньги, как известно не пахнут, и, добавлю от себя: не матерятся вслух.

Одно только меня озадачивает. Те, кто задумал это новшество, всерьез утверждают, что сквернословие – это вообще «чисто российское изобретение, чуждое украинцам». Хочу огорчить соседей: обсценная, нецензурная лексика (в нашем случае – неискоренимый мат) свойственна всем нормальным и естественно развивающимся национальным языкам. Да, в эсперанто ее, увы, нет. Наверное, и в украинском языке, а точнее в том «мовоязе», который искусственно и поспешно формировался в последние десятилетия по принципу максимального отдаления от общерусской основы, его тоже не стало. Допускаю. Сочувствую. Увы, наверное, теперь полтавскому малороссу, львовскому галичанину или одесскому еврею, чтобы выразить резкое недоумение по поводу первых шагов юморного президента Зеленского, приходится заимствовать сильные выражения у проклятых москалей. Что ж, пользуйтесь, младшие и неблагодарные братья, нам не жалко! Тем более что и меры по борьбе со сквернословием украинцы тоже позаимствовали у россиян. Наш Роскомнадзор составил список из четырех заветных слов, запрещенных к общественному употреблению, а также определил меру наказания за это еще шесть лет назад. С тех пор мы материмся только про себя, но чаще, чем прежде…

    Июль 2019, АиФ

«Бентли» у мавзолея

Мексиканские власти распродают с аукциона имущество, изъятое у коррупционеров. Полученные средства распределят между бедным. А что же у нас?!

А у нас почему-то очередного коррупционера объявляют в розыск только после того, как он закончит последнюю операцию по выведению средств за границу, и последний его домочадец ступит на борт самолета в Шереметьево. В этот момент наши фискальные органы как бы прозревают и начинают ловить злодея. Не поздно ли? Ведь и с Дона, и с Лондона выдачи нет!

А ведь хищения чудовищные! Приведу только один пример: университет на Ленинских горах и все московские высотки в переводе на современные доллары обошлись тогда советскому государству в 1,5 миллиарда долларов. Таким образом, один только вице-губернатор Московской области Кузнецов вывез почти два университета со всеми высотками, вместе взятыми. Один! А сколько у нас таких «кузнецовых»? Имя им легион. Вы представляете, сколько всего можно было построить на эти деньги, влившиеся в западную экономику? Сколько можно было людей бесплатно выучить и вылечить! В статье трехлетней давности я назвал нашу элиту «перелетной». Одно время у нас начали было публиковать, у кого из богачей и начальников где и живут учатся дети или внуки, но очень быстро это дело свернули. Стало ясно: почти у всех чада за рубежом. Это же катастрофа, если элита, представители правящего класса не связывают судьбу своих семей с судьбой страны, где они свои богатства нажили.

Почему же в Мексике додумались до конфискации имущества коррупционеров, а у нас нет? Дело в том, что латиноамериканский, в том числе и социальный, темперамент, гораздо взрывоопаснее нашего, российского, если не считать Кавказ. Мы, русские, поднимаемся на серьезные социальные протесты редко, однако тогда сносим все на своем пути. Впрочем, исторический опыт, особенно девяностые годы, учит, что жизнь после слома становится еще хуже. И наша национальная память советует нам терпеть до последнего, потому что в России развал государства равнозначен исчезновению народа, прежде всего русского. К тому же наш народ внушаем и слишком доверяет новым словосочетаниям.

У нас опускание общества в кошмар «лихих девяностых» обошлось без большой крови, если не считать этнических конфликтов на окраинах и взаимного истребления бандитских группировок. Все это у власти вызвало иллюзию, будто так можно жить дальше. Сложился принцип: пусть богатые богатеют, как хотят, а бедные выживают, как умеют. Но это очень опасная формула. Очень! Как писатель, я замечаю рост социального недовольства, вижу, как зреют гроздья социального гнева. У одних щи пусты, а у других жемчуг мелок. Поскольку класс богатых у нас молодой, он еще не освоил методики отвлекающей филантропии, показной скромности, все то, чем в совершенстве владеют западные толстосумы. А у нас богатство выставляется напоказ. Если бриллианты, то с грецкий орех, если «Бентли», то ездить надо обязательно вокруг Мавзолея да еще постреливая из золотого пистолета. Знаете, на честно нажитые деньги так не дурят. Людей, живущих от зарплаты до зарплаты, это, конечно, бесит.

Я считаю, давно пора жестко прописывать в законе порядок конфискации «нечестных денег», причем эти средства надо не просто изымать, а аккумулировать в Фонде социальной справедливости (ФСС). Или можно назвать его Фондом опережающего развития страны (ФОРС). Называйте, как хотите, лишь бы средства из этого фонда тратились с умом, вкладывались в образование, которое почти стало платным, в здравоохранение, которое тоже недешевое, чтобы за счет «раскулаченных» коррупционеров повышались пенсии, поддерживались многодетные семьи, одинокие матери.

Кроме того, надо, наконец, дать нравственно-правовую оценку тому, что творилось в стране в 1990-е, тем же залоговым аукционам. Я понимаю: тех, кто в той криминальной ситуации, сознательно созданной «реформаторами», превратился в миллиардеров, сажать, грубо говоря, уже поздно. У них внуки женились. А вот обложить налогом за былое лихоимство, сильно ударившее тогда по соотечественникам, можно и нужно. Эти люди обогатились на нашем общем обнищании и должны за это заплатить, причем достаточно крупные суммы. Размер налога за незаконное обогащение в каждом конкретном случае определят компетентные органы, а средства поступят во все тот же ФОРС, который должен контролировать президент. Тогда можно говорить о моральной амнистии.

На первый взгляд, мое предложение выглядит утопичным и даже как-то по-детски. Но, если мы посмотрим на ту же Мексику, на другие страны, где произошли серьезные социальные сломы, стоившие благосостояния миллионам людей, то увидим: там работают как раз в этом направлении. Обратимся к нашей истории. После революции и гражданской войны для того, чтобы накормить, восстановить и модернизировать страну, сначала экспроприировали «помещиков и капиталистов», а потом безжалостно обобрали и «справных» крестьян, которые, кстати, десятилетием раньше не менее жестоко разоряли помещичьи гнезда. Никто не спорит: это был жесточайший шаг советской власти, но благодаря ему мы построили промышленность, вооружили армию и выиграли войну. Вот я и фантазирую: почему бы нам следующий рывок модернизации не осуществить за счет «ограбления» тех, кто ограбил всех нас в девяностые годы, тех, кто сделал состояния на нашей геополитической, моральной, экономической трагедии? Сурово? А кто вам сказал, что История – это Санта с мешком подарков?

    АиФ, 2019

Бендер или Жеглов?

Когда нынче заходит речь об обладателях миллиардных состояний, не понятно, откуда взявшихся, сразу как-то всплывает параллель с Александром Ивановичем Корейко – персонажем Ильфа и Петрова. Но Корейко от всех скрывал свои бесчестно нажитые богатства, мыкался с чемоданом, набитым валютой, по стройкам социализма. Современные же наши «корейки» гордо выставляют роскошь напоказ, а их недоросли, затерроризировали нас, гоняя без правил на своих «майбахах». Да, в середине 20-х правоохранительная система только налаживалась и была малоэффективна. Напомню, Корейко вычислил и разоблачил не МУР, а талантливый прохиндей Остап Бендер, которого, кстати, при попытке вывезти ценности за рубеж задержала не советская, а почему-то румынская погранслужба. Уловили? В хорошей прозе просто так ничего не случается.

По некоторым источникам, в ту пору до четверти осужденных разбегались по домам из мест заключения, а разоружившихся перед партией уклонистов просто назначали на менее ответственные должности. Ситуация резко изменилась после голода начала 30-х, во многом возникшего из-за тотального воровства на местах и теневых махинаций с зерном, а также после убийства Кирова. Ожесточившись, советская система борьбы с политическим террором, хищениями и злоупотреблениями достаточно успешно работала до конца 1980-х, а потом ее сознательно развалили, ведь на глазах у Жегловых и Шараповых разворовывать социалистическую собственность, богатеть за счет обманутых было бы затруднительно. Достаточно вспомнить Березовского, чтобы убедиться: наши корейки образца «лихих девяностых» были неуловимы и не подсудны, так как их никто не ловил и не судил. Генерального прокурора судили, припоминаю. Такова была стратегия ельцинизма – любыми способами, легализуя криминал, как можно быстрее создать класс богатых, новую буржуазию и на нее опереться. Сталин был вынужден обобрать остатки правящего класс и впрячь в новое тягло крестьянство, чтобы провести ускоренную индустриализацию. Сурово? Да, сурово. Но гиганты первых пятилеток снабдили армию первоклассным оружием, а колхозы кормили воюющую с фашистами страну. В этой жестокой стратегии был хотя бы исторический смысл. А обобрать всю страну, чтобы наплодить Березовских, Гусинских, Смоленских, Рыболовлевых и проч. Зачем? Где они теперь со своими, а точнее – с нашими миллиардами? Курам на смех скупают подделки мировых шедевров? Вот и висит на стене в Монте-Карло поддельный Рафаэль, а могли бы стоять школы, больницы, стадионы. В России. Оперлись на них? Шиш!

С неэффективностью правоохранительной системы сталкивался почти каждый из нас. Бандитский налет на мой дом в Переделкино в 2009 году так и остался не раскрытым, да, по-моему, никто особо не старался, отмахивались, перекидывая дело из одной структуры в другую. А ведь это был налет на жилье руководителя общефедерального печатного органа, в ту пору члена Совета по правам человека при президенте РФ. Что же говорить, если жертвой становится рядовой, так сказать, налогоплательщик? Не достучишься. И сколько у нас таких недостучавшихся? Но как-то незаметно исчез сам жанр журналистского криминального расследования. Был и нет. Отбили у газетчиков желание, иногда вместе с почками.

Думаю, наша правоохранительная система еще не до конца оправилась от разгрома конца 80-х и начала 90-х. Иначе невозможно объяснить, как, например, руководителем стратегической Росгеологии стал гражданин, проходивший по убойному делу, да еще оформивший себе документы на другую фамилию. Могу лишь напомнить исторический факт: когда в начале 30-х после голода разбирались с виноватыми, оказалось на местах на видных должностях работали бывшие антоновцы и петлюровцы, разбежавшиеся по бескрайней стране. Некоторые даже документы менять не стали. Связь улавливаете? Разве никто не знал, что творится с газом в Карачаево-Черкесии? Да там об этом на базарах говорили. Я много езжу по стране и обратил внимание: до тех чудовищных злоупотреблений, о которых там вслух говорят люди, руки у органов доходят только спустя годы или вообще не доходят. Объясняют обычно так: «Москва не дает отмашку…» Так оно или нет, но такая ситуация авторитета центральной власти не прибавляет, в народе все чаще упрекают Кремль в том, что он не может или не хочет пресечь воровство и коррупцию. Преувеличиваю? Возможно, но почему же тогда по официальным сведениям в 2018 году казнокрадство достигло 66 миллиардов, а годом раньше составляло 46 миллиардов. Стали лучше считать? Возможно. Но хотел бы вспомнить слова мудреца XVII века: шапка Мономаха держится не на голове, а на доверии народном… Борьба с коррупцией – вот наш главный национальный проект, который должен щедро финансироваться из средств, конфискованных у ворья. И «кореек» должен ловить не Бендер, а Жеглов.

    АиФ, 2019

Сказочник из Центробанка

Первый зампред ЦБ Сергей Швецов заявил, что русские сказки надо переписать, потому что они не учат правильному отношению к деньгам, а учат халяве. Поэтому надо их, сказки, переиначить. Какими же тогда должны быть русские сказки, чтобы они понравились нашим чиновникам от финансов?

Я, конечно, понимаю, что для банковского деятеля деньги – это примерно то же самое, что для проктолога известная часть человеческого тела, и она, обширная, может заслонить ему весь мир. Но всему есть, как говорится, предел. Заявить в стенах Центробанка, что в русских сказках имеет место неправильное отношение к деньгам, – это как на гайдаровском форуме призвать к коммунистическому принципу «от каждого по способностям, каждому по труду». Не там, не про то и не тем. Напомню, основные сказочные сюжеты складывались ещё в те времена, когда натуральное, видите ли, господин финансист, было хозяйство. Не знаете – может заглянуть в книжку учёного-фольклориста Владимира Проппа «Исторические корни волшебной сказки».

С таким же успехом можно предложить грекам переписать свои мифы. Как известно, там боги, герои и простые смертные обходились не только без Центробанка, но и вообще без денег. В основном работали дубинками, мечами, кулаками, а так же земледельческими орудиями труда. В крайнем случае, менялись: за десять финансистов брали одну хорошенькую пленницу. Время такое было. А ростовщики появились на нашу голову попозже…

Что касается халявы, то мэтр Швецов в силу профессиональной зашоренности просто не в теме. В сказках речь ведется о чудесном воздаянии за верность, скромность, трудолюбие и нестяжательство. Прилетела горлица и одарила простого сельского парня за добрый нрав. От банка-то не дождешься, он может только избу с печкой за долги отобрать. В этом волшебном воздаянии – сердцевина, суть русской сказки, и не только русской, но у нас это выражено ярче. А вот лихоимство, гордыня, жадность, спесь, хитрость, стремление обмануть, обобрать ближнего с помощью процентной ставки в наших сказках как раз сурово наказываются. В нашем фольклоре герой – это честный трудолюбивый бедняк, или «дурак». Почему дурак? А потому что, как и сейчас, в те давние времена богатые считали бедных дураками. Вот «дурак» в сказках и оставлял в дураках спесивых мироедов. Почему бедняк, спросите? А почему и сегодня зарплата врача, учителя, инженера, квалифицированного рабочего на порядок, если не на два меньше Вашего жалования с бонусами, господин Швецов? Сегодня, как и во времена сложения сказок, честного труженика судьба в лице Центробанка или каких-то других волшебных сил, увы, не вознаграждает.

Все наши сказки сложены с чувством насмешливого презрения к тем, кто посвятил себя наживе, именно мздоимцы и скряги – резко отрицательные герои нашего фольклора, опираясь на который, Пушкин писал: «Там царь Кащей над златом чахнет…» Ну прямо про нынешних министров-монетаристов. Экономика-то на месте топчется, а люди в ста километрах от сказочной Москвы перебиваются кое-как.

Более того, стяжательство, болезненное сребролюбие в наших сказках всегда сурово наказывается. И наоборот: доброе, даже простоватое бескорыстие, стремление помочь от души всегда вознаграждается. На этом построены наши сказки. Никакой «халявы» там нет в помине, в отличие от жизни. Где был бы сейчас наш «верхний слой», если бы не халява, доставшаяся ему от социализма и оплаченная кровавым потом многих поколений? Про залоговые аукционы, чай, не забыли? А вы, финансисты, где были бы сегодня, если бы царь-батюшка не спасал регулярно банковскую систему от краха за счет налогов, которые платим мы – «дураки».

Да, русский менталитет очень точно выражен в наших сказках. И этот фольклор вы, господин Швецов, хотите переписать? Может, лучше подумать над тем, как, пользуясь финансовыми рычагами, сократить опасную пропасть между богатыми и бедными? А то ведь почти забытое русское словцо «захребетники» снова вернулось в живую речь. О, я понимаю, вам нужен новый, капиталистический фольклор, такой, чтобы читая на ночь книжку сыну или внуку, не приходилось объяснять отпрыску, еще не налившемуся классовой спесью, почему у нас и сегодня в Отечестве у одних жемчуг мелок, а у других щи пустые. Но, уверяю вас: негодную элиту поменять гораздо легче, чем хороший фольклор, уходящий глубокими корнями в нашу трудную историю…

    АиФ, 2019

«Я был инструктором райкома…»

Почему-то считается, что литературную известность в комсомольской среде я обрел после того, как в январе 1985 года, еще при К.У. Черненко, в «Юности», которую редактировал тогда Андрей Дементьев, вышла после четырехлетнего запрета моя повесть «ЧП районного масштаба». Это вовсе не так. Но поговорим сначала о «ЧП».

Ради справедливости хочу напомнить, что зеленый свет ей дали благодаря постановлению ЦК КПСС о совершенствовании партийного руководства комсомолом. Там шла речь о серьезных недостатках в работе крупнейшей молодежной организации страны, а литература и искусство по сложившейся традиции должны были образно и оперативно проиллюстрировать, или, как тогда выражались, «протащить» «узкие места» младшего помощника партии. Бросились искать у советских писателей что-нибудь критическое о комсомоле, но ничего, кроме, опального «ЧП», не нашли. Перечитали в свете последних решений. А что? Ничего там страшного. Мог бы автор и поострее выступить, партия учит не бояться самокритики. Печатайте под личную ответственность!

Публикация вызвала сначала оторопь, потом бурю мнений, по стране прокатились стихийные обсуждения и дискуссии. На некоторые встречи меня приглашали: рубились там всерьез, а главное – за молодежными темами неизбежно маячил скепсис в отношении «руководящей и направляющей силы общества». Наверху спохватились, пошла команда – и в печати повесть ругнули за перегибы. Особенно расстарался обозреватель «Комсомольской правды» Виктор Липатов, опубликовавший разгромную рецензию «Человек со стороны». Несколькими годами раньше он же печатал с продолжениями в КП повесть о буднях райкома ВЛКСМ, сочиненную в лучших традициях «шоколадно-ванильного» реализма. На самом деле, человеком со стороны был он, доморощенный искусствовед, а я к тому времени на общественных началах прошел путь от комсорга 8 «Б» класса 348 московской школы до члена МГК ВЛКСМ. Интересно, что именно Липатов в 1991 году на волне декоммунизации тихой сапой, подбив коллектив, сверг Андрея Дементьева, возглавил и погубил в конечном счете легендарную «Юность». Это к вопросу о том, какой тип людей взял власть на том сломе эпох.

Впрочем, разносная критика вскоре прекратилась, а через год «ЧП» было удостоено премии Ленинского комсомола. Но, к сожалению, повесть, хотя и вышла миллионными тиражами, была заслонена в массовом сознании талантливым одноименным фильмом Сергея Снежкина, комсомола почти не знавшего. Воспитанный в духе интеллигентно-кухонного антисоветизма, он всю тогдашнюю жизнь воспринимал как паноптикум и ленту сработал в духе жестокого, непримиримого гротеска. Когда он гордо показал мне пробы на главную роль Игоря Бочкина, я пришел в недоумение. Брутальная, я бы даже сказал, «звероватая» внешность актера, в ту пору малоизвестного, вызывающе не совпадала человеческим типом, характерным тогда для комсомольских вожаков. Это был принципиальный подход: «Я этих гадов так вижу!» Следом режиссер положил передо мной снимок другого актера, выбранного им на роль первого секретаря райкома партии Ковалевского, в повести предстающего, если помните, человеком достаточно мягким. «Он же на Геринга похож!» – вскричал я. «Точно! Одно лицо!» – благосклонно кивнул Снежкин. «Не утвердят…» – покачал я головой. «Посмотрим!»

Утвердили. Фильм выпустили в 1988 году. В Госкино его приняли со сдержанной доброжелательностью. Черный миф о советской власти начали формировать уже тогда. Зачем? Стало ясно позже… Давала Советская власть поводы для жесткой критики? Давала. Заслуживала она уничтожения? Нет, не заслуживала, ее можно было реформировать, приспособив к новым целям. Но решение приступить к ликвидации уже приняли. И мастера культуры – кто сознательно, кто невольно, кто по наивности – стали работать на этот проект. Автор этих строк не исключение. Некоторое время лента шла на «закрытых экранах», что только придало ей скандальной остроты. Потом выплеснулась в кинотеатры, вызвав ажиотаж, шум, похвалы, но в итоге – полузабвение, в котором утонули почти все громкие премьеры и дебюты периода гласности.

Кстати сказать, фильму «ЧП районного масштаба» в этом юбилейном для комсомола году исполнилось 30 лет. Годовщину не заметили. Фильм иногда показывают по телевизору, но знаковой лентой поздней советской эпохи, как «Москва слезам не верит», «Мы из джаза» или «Маленькая Вера», он не стал, оказавшись лишь яркой страницей перестроечного самопогрома. Почему? Искусство, понимающее, доброе, прощающее, всегда долговечнее и ближе людям, нежели искусство, клеймящее и обличающее. Недавно я посмотрел на Первом гала-концерт к 100-летию Александра Галича, где в исполнении отличных артистов прозвучали его самые главные, легендарные песни, а параллельно на других каналах показывали ленты, в создании которых он принимал участие как кинодраматург: «Верные друзья», «На семи ветрах», «Вас вызывает Таймыр», «Дайте жалобную книгу!» И я вдруг поймал себя на мысли, показавшейся мне, сатирическому писателю, очень обидной: как же быстро устаревает даже самая талантливая напраслина! Зря все-таки Галич расплевался с Советской властью. Право слово, его обличительные гитарные фэнтези на заданную тему сегодня лично у меня вызывают чувство неловкости. Так и видишь миллионы сталинских жертв, которые два раза в месяц, получив денежный перевод из казны, съев в ресторане цыпленка-табака и приняв «коньячка полкило», дружно проклинают ГУЛАГ. Вот так видится суровая история трудной страны из-за столика в ресторане Дома кино. Высоцкий пел примерно о том же, но почувствуйте разницу, хотя тоже не сидел, и не воевал… А вот советские фильмы Галича – я бы смотрел и смотрел. Жаль, мало он успел на этом поприще. Борьба позвала!

Но вернемся к началу этих мемуарных заметок. Известность в комсомольской среде я получил раньше публикации «ЧП» в «Юности». В апреле 1982 года в журнале «Новый мир» вышло мое стихотворение «Воспоминание о райкоме» с посвящением Павлу Гусеву. Он тогда еще не возглавил «Московский комсомолец», а, при драматических обстоятельствах уйдя с поста первого секретаря Краснопресненского РК ВЛКСМ, трудился в «дочке» ЦК ВЛКСМ – Комитете молодежных организаций (КМО), и заочно получал второе образование в Литературном институте. Именно Гусев в свое время рекомендовал меня, только что избранного комсорга Московской писательской организации, в бюро РК ВЛКСМ. Я захотел поддержать опального товарища и посвятил стихи ему. Павел мне признавался позже, что такого количества звонков, восторгов и поздравлений, которые обрушились на него после публикации в «Новом мире», он потом никогда не получал, хотя фейерверков в его жизни хватало.

Немудрено. Во-первых, как ни странно, стихов о комсомоле тогда уже писали мало, даже заказных, а от души – днем с огнем не сыщешь. Во-вторых, поэзия в ту пору имела массового, многомиллионного читателя, а не редких чудаков-любителей, как ныне. В-третьих, «Новый мир» был не просто популярным «толстым» журналом, а маркером советской интеллигентности. Помните, что читает в больничном саду полиглот Хоботов из блистательных «Покровских ворот»? Правильно! К сожалению, нынешний «Новый мир» – это, скорее, гальюн, уцелевший от взорванного авианосца.

Мои стихи в номер отобрал сотрудник журнала поэт Сикорский, у которого в начале 1970-х я занимался в семинаре Литературной студии при МГК ВЛКСМ и Московской писательской организации.

– Вадим Витальевич, может, лучше про любовь! – просил я.

– Юра, помилуйте, сколько лет тут сижу, а в первый раз человеческие стихи про комсомол попались. Не спорьте! Нам надо закрыть тему.

Тему я, конечно, не закрыл, но неожиданно мое стихотворение обрело среди комсомольских работников и активистов популярность, его читали по радио, со сцены, перепечатывали. Помню, один из влиятельных секретарей ЦК ВЛКСМ, встретив меня на каком-то мероприятии, взял за пуговицу и сказал: «Вот если бы ты так же написал свое «ЧП», давно бы уже напечатали!» А ведь сочинились-то стихи случайно. Летом 1981 года я получил долгожданный билет члена Союза писателей СССР и заехал на улицу Лукьянова, соединяющую Старую и Новую Басманные, в Бауманский райком комсомола, где работал в 1977–1978 инструктором-подснежником. То есть, зарплату мне выдавали в другой организации – во Всероссийском обществе слепых, там же лежала и трудовая книжка. Не скрою, заехал я похвастаться и обмыть билет с былыми соратниками – Сашей Гришиным, Володей Соколовым, Борей Ялкетманом, Колей Герасимовым, Галей Никаноровой… Когда я вошел в знакомый старомосковский особнячок, у меня защемило сердце: там кипела та же простодушная аппаратная суета, в которой карьерная корысть почти еще не проглядывалась в искреннем торопливом энтузиазме. «Молодость, ты была или не была!» – прошептал я, 26-летний ветеран, и увидел себя бегущим по извилистому коридору со справкой в руке. Завязь будущего стихотворения чаще всего рождается в душе от грусти. И беда не в том, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку, а в том, что реки бегут и исчезают в Океане, который ни одну из них, даже самую полноводную, не помнит по имени.

Через месяц я почти на одном дыхании написал эти стихи, которые и хочу в 100-летие нашего незабвенного Комсомола напомнить читателям.

Воспоминания о райкоме

Павлу Гусеву

Я был инструктором райкома,
Райкома ВЛКСМ.
Я был в райкоме словно дома,
Знал всех и был известен всем.

Снимая трубку телефона,
Я мог решить любой вопрос:
Достать молочные бидоны
И провести спортивный кросс.