Генеральская правда. 1941-1945

1. «Жуков подавал Сталину докладную – требовал отдать Корнейчука под военный трибунал за “Фронт”, где наши военные поражения объяснялись бездарностью генералов по фамилии Крикун и Хрипун. Сталин рассказывал Александру Евдокимовичу, какую резолюцию наложил на докладную: “Воюйте лучше, тогда не будет таких пьес”»[69 - Бульвар Гордона, 2005, 24 мая.].

2. «Только через много лет Александр Корнейчук узнал, что тогда же на имя Верховного Главнокомандующего пришла телеграмма от маршала Малиновского: “Драматурга “Фронта” расстрелять. А того, кто разрешил печатать в “Правде”, судить военным трибуналом”. Маршалу пришел ответ: “Изучайте “Фронт” – воевать лучше будете. И. Сталин”»[70 - Факты, 2005, 25 мая.].

3. «Пьеса вызвала недовольство той части военачальников, против которых была направлена. Спустя какое-то время (подчеркнуто мной. – Ю.Р.) к Корнейчуку пришел адъютант Сталина и принес пакет. В нем – телеграмма с таким текстом: “Автора пьесы “Фронт” судить трибуналом и расстрелять. Того, кто разрешил публикацию в “Правде”, – судить”. Ниже от руки было написано: “Изучайте “Фронт” Корнейчука – воевать лучше будете. И. Сталин”»[71 - Зеркало недели, 2005, 28 мая – 3 июня.].

Если судить по первому интервью, то выходит, что драматург узнал о телеграмме военачальника «через много лет», из третьего же интервью следует, что о телеграмме драматург узнал по горячим следам.

Так где же истина? Кто действительно направлял Сталину злосчастную телеграмму, если она имела место? Тут или вдова драматурга что-то запамятовала (известно, что память – несовершенный инструмент, а Марине Федотовне в момент интервью было уже 83 года), или недобросовестность проявили интервьюеры.

Вероятнее всего, речь идет о телеграмме маршала Тимошенко, о роли которого в этой истории вдова драматурга, похоже, даже не подозревает. Автором телеграммы Г. К. Жуков не мог быть уже хотя бы потому, что знал резкую сталинскую реакцию на возражения И. С. Конева по поводу пьесы. Коневу, как непосредственному участнику разговора в Ставке, есть все основания доверять, в отличие от вдовы, опиравшейся на давние рассказы мужа, который и сам, похоже, был не очень информирован. Р. Я. Малиновский же летом 1942 г. был не маститым маршалом, а генерал-лейтенантом, командующим 66-й армией Донского фронта. С этого поста вступать в переписку с Верховным Главнокомандующим было бы нарушением субординации. А кроме того, генерал вряд ли рискнул бы выступить со столь резкими оценками пьесы, учитывая, что сам был незадолго до того снят с должности командующего Южным фронтом за неудачу под Харьковом.

Так что, хотя Корнейчук и шутливо жаловался Сталину, будто негодующие читатели готовы ему руки-ноги переломать, вряд ли кто-то из военачальников действительно жаждал его крови. Если не сразу, то спустя некоторое время личная поддержка пьесы со стороны вождя перестала быть тайной, и драматург в проявлении генеральского недовольства мог сыграть роль разве что стрелочника.

Если выйти за рамки разговора о пьесе, то совершенно очевидно, что Красная Армия действительно нуждалась в руководителях новой формации, инициативных, творческих военачальниках. И их приход должен был состояться, независимо ни от какой драматургии. Потому в 1942 г. и позднее встали во главе фронтов и армий К. К. Рокоссовский, Л. А. Говоров, Н. Ф. Ватутин, И. Д. Черняховский, Р. Я. Малиновский, И. Х. Баграмян, И. Е. Петров, П. И. Батов, А. В. Горбатов, К. Н. Галицкий, Н. И. Крылов и многие другие. В усилении общественной поддержки таких военачальников пьеса Корнейчука «Фронт» сыграла свою роль. А вопрос, где кончается искусство и начинается политика – остается открытым…

Спектакль был сыгран. В прямом и переносном смысле слова. Как говорил великий теоретик театра Эрик Бентли: «Пьеса заканчивается, когда исчерпывается ее драматургический конфликт». Сегодня о творении А. Е. Корнейчука вспоминают лишь редкие историки театра.

Занавес! Свет!

Очерк 5. Чем закончилась «Охота на дроф»

Алчная натура захватчика неизменна от века. И в XX столетии взоры интервентов, обращенные на благодатный Крымский край, были так же жадны, как и триста, и пятьсот лет назад. Разве что война моторов добавила захватническим планам фашистской Германии, королевской Румынии и их союзников новые мотивы.

С началом Великой Отечественной войны Крымский полуостров, благодаря выгодному геополитическому положению, занимал в планах воюющих сторон особое место. Вермахт видел в нем своеобразный трамплин для захвата Кавказа и прорыва к бакинской нефти. Со своей стороны, советские войска, владея полуостровом, угрожали флангу и тылу группы армий «Юг», могли, даже не прибегая к дальнебомбардировочной авиации, наносить удары по нефтеносным районам Румынии и держали под контролем акваторию Черного моря. Все эти обстоятельства предопределили ту в высшей степени ожесточенную борьбу, которая разгорелась за Крым в конце 1941 – первой половине 1942 г.

Складывалась она, как и на большинстве других участков фронта, не в пользу Красной Армии. К середине ноября 1941 г. оборонявшие полуостров советские войска с тяжелыми боями отошли: Приморская армия – к Севастополю, а 51-я армия – и вовсе за пределы Крыма, эвакуировавшись на Таманский полуостров. Ставка ВГК, тем не менее, не собиралась прекращать борьбу за стратегически важный регион. В ходе последовавшей вскоре успешной Керченско-Феодосийской десантной операции (25 декабря 1941 г. – 2 января 1942 г.) Красная Армия захватила на Керченском полуострове важный в оперативном отношении плацдарм.

Борьба за освобождение Крыма от вражеской оккупации вступила в новую фазу. 2 января 1942 г. Ставка дала командующему войсками Кавказского (с 28 января – Крымского) фронта генерал-лейтенанту Д. Т. Козлову указание всемерно ускорить сосредоточение войск, разрешив дополнительно к 44-й и 51-й армиям, уже воевавшим на Керченском полуострове, перебросить 47-ю армию и перейти в общее наступление. Удар с плацдарма наши войска должны были наносить в направлении Джанкой, Чонгар, Перекоп, а Приморской армии предписывалось наступать на Симферополь.

Однако задача освобождения Крыма в тот момент была явно нереальной. Противник же, располагая, как видно, данными о планах командования Кавказским фронтом, 15 января нанес упреждающий удар. Прорвав слабо организованную оборону, он 18 января захватил Феодосию. Под угрозой утраты оказался с таким трудом захваченный плацдарм, что делало невыполнимым и план Ставки по освобождению Крымского полуострова. Д. Т. Козлов вынужден был принять решение на отвод войск на Ак-Монайские позиции – оборонительный рубеж примерно в 80 км западнее Керчи.

В этих условиях для укрепления руководства фронтом Ставка ВГК посчитала необходимым направить сюда своего полномочного представителя – заместителя наркома обороны СССР, начальника Главного политического управления РККА армейского комиссара 1-го ранга Л. З. Мехлиса. Вместе с сопровождавшими его заместителем начальника Оперативного управления Генерального штаба генерал-майором П. П. Вечным и военным комиссаром артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления Красной Армии дивизионным комиссаром П. А. Дегтяревым он уже 22 января доложил И. В. Сталину о «самой неприглядной картине организации управления войсками». Особые претензии были предъявлены командующему фронтом: «Козлов оставляет впечатление растерявшегося и неуверенного в своих действиях командира. Никто из руководящих работников фронта с момента занятия Керченского полуострова в войсках не был»[72 - ЦАМО РФ, ф. 32, оп. 11309, д. 139, л. 17.].

По указанию представителя Ставки, констатировавшего, что в отношении трусов и дезертиров репрессивные меры на поле боя, как того требовал приказ Ставки ВГК № 270, не применялись, были арестованы и преданы суду военного трибунала должностные лица, допустившие потерю управления войсками и «позорное бегство в тыл»: командир 9-го стрелкового корпуса, временно исполнявший обязанности командующего 44-й армией, генерал-майор И. Ф. Дашичев[73 - И. Ф. Дашичев был вскоре освобожден, но затем повторно арестован в июле 1942 г. и находился в заключении до июля 1953 г.], командир 236-й стрелковой дивизии генерал-майор В. К. Мороз (расстрелян в феврале того же 1942 г.) и военный комиссар той же дивизии батальонный комиссар А. И. Кондрашов, командир 63-й горнострелковой дивизии подполковник П. Я. Циндзеневский (он был освобожден из-под ареста и принимал участие в дальнейших боях в качестве командира 77-й горнострелковой дивизии), начальник политотдела 404-й стрелковой дивизии Н. П. Колобаев и некоторые другие.

Об этом войскам фронта объявили в приказе от 23 января 1942 г., копия которого была направлена Верховному Главнокомандующему. В нем анализировались итоги минувших неудачных боев и отмечались «крупнейшие недочеты» – неудовлетворительная организация боя, плохое управление войсками на всех уровнях, начиная со штаба фронта, неумение войск закрепляться на достигнутом рубеже, отсутствие эффективной системы огня, бдительного боевого охранения, непрерывной разведки и наблюдения, беспорядки во фронтовом и армейском тылу. Командиры дивизий не использовали всей мощи огня артиллерии, бросали танки мелкими группами на неподавленную противотанковую оборону. Неудовлетворительно был подготовлен основной рубеж обороны Керченского полуострова – Ак-Монайские позиции.

Дополнительно было проверено состояние авиации и артиллерии фронта. Здесь тоже были вскрыты серьезные недостатки. Из-за неудовлетворительного материально-технического обеспечения на Керченском полуострове скопилось 110 неисправных самолетов, в результате в среднем за день производилось менее одного самолето-вылета.

В приказах, изданных по результатам проверок, содержалось требование к командованию армиями, дивизиями, полками учесть опыт боев 15–18 января и немедленно навести порядок в частях. Паникеров и дезертиров расстреливать на месте как предателей[74 - АПРФ, ф. 3, оп. 50, д. 441, л. 32–36, 38–41, 48–52.]. Без промедления устранив недочеты, следовало активно повести подготовку к наступлению.

С самого начала Л. З. Мехлис стал подменять командующего войсками и штаб фронта во всех принципиальных вопросах. «По распоряжению тов. Мехлиса все оперативные планы, директивы и иные распоряжения войскам фронта проверяются и санкционируются им, – информировал Д. Т. Козлов заместителя начальника Генштаба А. М. Василевского. И, явно дезориентированный таким оборотом событий, спрашивал: – Следует ли в данном случае представлять на утверждение народному комиссару оперативные планы, свои предложения о предстоящей деятельности войск или все указания по всем вопросам жизни и деятельности войск получать от него непосредственно на месте?»[75 - ЦАМО РФ, ф. 16, оп. 1025, д. 30, л. 35.]

Характер служебных взаимоотношений представителя Ставки и командования фронтом не изменился и в последующем. Побывавший в апреле 1942 г. в штабе Крымского фронта нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов вспоминал о царившей там неразберихе: «Командующий Крымским фронтом Д. Т. Козлов уже находился “в кармане” у Мехлиса, который вмешивался буквально во все оперативные дела. Начальник штаба П. П. Вечный не знал, чьи приказы выполнять – командующего или Мехлиса. Маршал С. М. Буденный (главком Северо-Кавказским направлением, в состав которого входил Крымский фронт. – Ю.Р.) тоже ничего не смог сделать. Мехлис не желал ему подчиняться, ссылаясь на то, что получает указания прямо из Ставки»[76 - Кузнецов Н. Г. Накануне. М., 1966. С. 268.].

С первого же дня пребывания на Крымском фронте представитель Ставки ВГК единолично решал вопросы комплектования войск, обеспечения фронта вооружением, боеприпасами, топливом и продовольствием. Вел почти непрерывные переговоры со Ставкой, Генеральным штабом, Тылом Красной Армии, главными управлениями Наркомата обороны.

Уже 23 января 1942 г. заместитель начальника Генерального штаба генерал-лейтенант А. М. Василевский проинформировал его, что в соответствии с ранее высказанной просьбой по указанию члена ГКО Г. М. Маленкова фронту отпущено 450 ручных пулеметов, 3 тысячи пистолетов-пулеметов Шпагина, по 50 минометов калибра 120 мм и 82 мм. В пути находились два дивизиона реактивных минометов М-8. Были обещаны также средние танки и танки КВ, противотанковые ружья и патроны к ним, другое вооружение и техника. 24 января из Москвы была получена новая информация о направлении в Крым пяти огнеметных рот, а также посылке ремонтных бригад и запасных частей для организации ремонта авиационной техники на месте[77 - ЦАМО РФ, ф. 32, оп. 11309, д.150, л. 6—10, 12, 24–25; д. 151, л. 14.].

Предметом особой заботы было обеспечение фронта командными и политическими кадрами. 24 января по настоянию представителя Ставки были назначены: генерал-майор авиации Е. М. Николаенко – командующим авиацией фронта, генерал-майор инженерных войск А. Ф. Хренов – заместителем командующего войсками фронта, бригадный комиссар С. С. Емельяненко – начальником политуправления. Для заполнения других вакантных должностей через Главное управление кадров Наркомата обороны активно запрашивались генералы и офицеры.

Характерно, что представитель Ставки не ограничивался контактами с первыми лицами, но и связывался напрямую с теми должностными лицами, от которых непосредственно зависело обеспечение войск. Так, получив согласие Г. М. Маленкова на немедленную отправку на Крымский фронт 15-тысячного пополнения из русских и украинцев («Здесь пополнение прибывает исключительно закавказских национальностей. Такой смешанный национальный состав дивизий создает огромные трудности»), он в тот же день телеграфировал начальнику Главного управления формирования и укомплектования войск Красной Армии армейскому комиссару 1-го ранга Е. А. Щаденко о необходимости отправки его «особой скоростью». «Дайте личное указание Ковалеву (начальник службы военных сообщений Наркомата обороны. – Ю.Р.) следить за продвижением пополнения».

В успехе предстоящего наступления Л. З. Мехлис, как видно, не сомневался: буквально сразу по прибытии в Крым он заявил А. М. Василевскому, что «мы закатим немцам большую музыку».

Однако грубое, некомпетентное вмешательство представителя Ставки в повседневную деятельность командующего и штаба фронта, тотальный контроль над ними чем дальше, тем больше дезорганизовывали их работу, вносили путаницу в принимавшиеся решения и затрудняли их реализацию.

Такая линия поведения представителя Ставки отрицательно сказывалась в первую очередь на подготовке предстоящей наступательной операции. В начале февраля в штабе фронта был разработан новый план. По сравнению с первоначальным вариантом размах операции был несколько сужен. Главный удар войска должны были наносить на Карасубазар с целью оказания помощи гарнизону окруженного Севастополя. Задачу предполагалось решить усилиями только «номерных» армий без привлечения войск Приморской армии. Подготовка к операции должна была завершиться к 13 февраля.

Назначенный срок выдержать не удалось, и 15 февраля Л. З. Мехлис вместе с П. П. Вечным были срочно вызваны к И. В. Сталину для доклада «о степени готовности войск и о ходе подготовки их». Верховный оказался не удовлетворен и приказал немедленно усилить фронт за счет трех стрелковых дивизий Северо-Кавказского военного округа – 271, 276 и 320-й[78 - ЦАМО РФ, ф. 32, оп. 11309, д.150, л. 53, 64а.].

Характерно, что в разговоре с командующим войсками округа генералом В. Н. Курдюмовым 16 февраля представитель Ставки опять потребовал очистить дивизии, как он выразился, от «кавказцев» и заменить их русскими.

Предпринятое 27 февраля 1942 г. наступление оказалось неудачным, несмотря на преимущество в живой силе (13 дивизий Крымского фронта против трех у врага). Уже на следующий день противник вернул все из того немногого, что войскам Красной Армии удалось захватить накануне, прежде всего главный узел обороны – Кой-Асан.

Находившийся в боевых порядках частей 51-й армии военный корреспондент «Красной звезды» К. М. Симонов вспоминал: «Наступление началось… очень неудачно. В феврале пошла метель вместе с дождем, все невероятно развезло, все буквально встало, танки не пошли, а плотность войск, подогнанных Мехлисом, который руководил этим наступлением, подменив собой фактически командующего фронтом безвольного генерала Козлова, была чудовищная. Все было придвинуто вплотную к передовой, и каждый немецкий снаряд, каждая мина, каждая бомба, разрываясь, наносили нам громадные потери… В километре – двух – трех – пяти – семи от передовой все было в трупах…

Словом, – с огромной горечью заключал писатель, – это была картина бездарного военного руководства и полного, чудовищного беспорядка. Плюс к этому – полное небрежение к людям, полное отсутствие заботы о том, чтобы сохранить живую силу, о том, чтобы уберечь людей от лишних потерь…»[79 - Цит. по: Рубцов Ю. В. Мехлис. Тень вождя. М., 2007. С. 337.]

2 марта перед лицом явной неудачи командование фронтом доложило в Ставку о решении из-за непроходимости дорог закрепиться на достигнутых рубежах, а в решительное наступление перейти, когда подсохнет почва. 5 марта Ставка приказала возобновить операцию, как только позволит состояние погоды и дорог, не дожидаясь дополнительных указаний с ее стороны[80 - Русский архив. Великая Отечественная. Ставка ВГК: документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). М., 1996. С. 117, 503.].

Возобновив 13 марта наступление силами отдельных ударных групп, командование Крымским фронтом почти месяц пыталось прорвать Кой-Асанский узел вражеской обороны, но добилось лишь незначительных тактических успехов. Яркое представление об общих причинах неудач дает доклад Мехлиса Верховному Главнокомандующему о результатах боев 20 марта в полосе 51-й армии. Несмотря на оптимистичное утверждение, что «бой закончился в нашу пользу», из телеграммы явствует: отсутствовали меры скрытой подготовки наступления («противник упредил нашу атаку на 1–1? часа»), стрелковые части не отличались выучкой («над пехотой надо еще много работать»), в результате большие потери понесли 138, 390 и 398-я стрелковые дивизии и 12-я стрелковая бригада.

Представитель Ставки просил у Сталина «немедленного вмешательства» в связи с крайней нуждой в боеприпасах, а также необходимостью усилить фронт полком боевых установок РС (боевые машины реактивной артиллерии, «катюши»), полком УСВ (76-мм пушки образца 1939 г.) и танками Т-34[81 - АПРФ, ф. 3, оп. 50, д. 441, л. 62–64.].

Чтобы восполнить огромные потери (а они только за февраль – апрель составили более 226 тыс. человек), Мехлис вновь и вновь связывался с Москвой. Только политбойцов, то есть рядовых солдат-коммунистов, в марте – апреле он истребовал почти 2,5 тысячи человек. Людские резервы выявлялись и на месте. При этом рекомендации армейского комиссара 1-го ранга были подчас не лишены резона: «Здесь нужен не приказ, а практическая работа. Надо сократить также заградительный батальон человек на 60–75, сократить всякого рода команды, комендантские… Изъять из тылов все лучшее, зажать сопротивляющихся тыловых бюрократов так, чтобы они и пищать не посмели…»[82 - ЦАМО РФ, ф. 32, оп. 11309, д. 150, л. 134–135.]

Под особый контроль брались коммуникации и порты, через которые шло снабжение Крымского фронта. Получив сообщение секретаря горкома партии Новороссийска о сильной засоренности города иностранцами и «антисоветским элементом», представитель Ставки направил И. В. Сталину и Л. П. Берии особой важности шифровку. Он просил очистить Новороссийск от подозрительных лиц и придать ему статус закрытого города. Также вывести оттуда, как и из Керчи, лагеря НКВД, в которых содержались освобожденные из немецкого плена. Предложение вызвало одобрительную реакцию Верховного Главнокомандующего, приказавшего «прочистить», кроме того, Тамань и Темрюк[83 - АПРФ, ф. 3, оп. 50, д. 441, л. 66–68.].

Однако принятые меры не смогли коренным образом изменить ситуацию. С 11 апреля атакующие действия ввиду бесперспективности были приостановлены. Таким образом, ни одна из трех попыток осуществить наступление, предпринятых в феврале – апреле, сколько-нибудь серьезным успехом не увенчалась. За несколько месяцев пребывания на Крымском фронте представителю Ставки так и не удалось внести в ход событий необходимый перелом. Он все больше полагался на количественный фактор, на энтузиазм людей. Тщательную же подготовку наступления, выучку штабов и войск, материальное и боевое обеспечение, разведку недооценивал, подменяя нажимом, голым приказом, массовой перетасовкой командных и политических кадров. То, что для компетентного военачальника было бы очевидным и значимым, начальнику главного политического органа Красной Армии представлялось второстепенным.

Войска надо было готовить основательно, всерьез, тем более что противник не собирался отсиживаться в обороне. «Действия начинать на юге – в Крыму. Операцию против Керчи провести как можно быстрее… Керчь – сосредоточение основных сил авиации… Цель: Черное море, закрытое море. Батум, Баку», – такой записью в дневнике начальника Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковника Ф. Гальдера отложился план кампании на 1942 г., объявленный А. Гитлером на совещании 28 марта 1942 г.[84 - Гальдер Ф. Военный дневник. Пер. с нем. В 4 т. Т. 3. Кн. 2. М., 1971. С. 220–221.] Этот план был отражен в директиве, отданной верховным командованием вермахта 5 апреля 1942 г. и прямо предписывавшей считать первоочередной задачей сухопутных сил и авиации на южном фланге захват Керченского полуострова и овладение Севастополем для прорыва на Кавказ[85 - «Совершенно секретно! Только для командования!». Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы. М., 1967. С. 381.].

Во главе 11-й немецкой армии, действовавшей на Крымском полуострове, был поставлен один из наиболее даровитых военачальников фашистской Германии генерал-полковник (будущий генерал-фельдмаршал) Э. фон Манштейн. Операция по овладению Керченским полуостровом получила кодовое название «Охота на дроф», которое, учитывая катастрофический для советских войск результат последующих боев, приобрело особо зловещий смысл.

Враг рассчитывал уничтожить главные силы советских войск в пределах Ак-Монайского перешейка. Замысел Манштейна состоял во внезапном нанесении из района Владиславовка, высота 66,3, Дальние Камыши фронтального удара по левому, южному, флангу Крымского фронта, его прорыве и развитии наступления в глубину и к северу, в направлении правого фланга с выходом в тыл наших войск (иной вариант, к примеру, с фланговым ударом, исключала узость Ак-Монайского дефиле). Часть сил выделялась для наступления в направлении Турецкого вала с задачей обеспечить правый фланг ударной немецкой группировки и перехватить отходящие на восток части Красной Армии. Предусматривалась и высадка десантов западнее Турецкого вала.

Немецкий военачальник учел при этом выгодную конфигурацию линии фронта (в случае успеха на южном фланге она позволяла отсечь значительную часть советских войск) и характер местности перед Ак-Монайским оборонительным узлом (с высот, занятых гитлеровцами, хорошо просматривался тыл 44-й армии на всю тактическую глубину).

К началу мая фашистское командование сосредоточило против соединений Крымского фронта шесть пехотных, одну танковую и одну кавалерийскую дивизии. Хотя это была большая часть немецких войск в Крыму, тем не менее по численности она вдвое уступала советским войскам. В условиях невыгодного для немцев соотношения сил Манштейн решил сделать ставку на внезапность удара и господство в воздухе, поскольку по количеству самолетов главные силы 4-го воздушного флота и 8-й отдельный авиакорпус, поддерживавшие наземные войска 11-й немецкой армии, превосходили авиацию Крымского фронта в 1,7 раза[86 - Невзоров Б. И. Май 1942-го: Ак-Монай, Еникале // Военно-исторический журнал, 1992, № 8. С. 34–35.].

О значении, которое немецко-фашистское командование придавало боевым действиям на Крымском полуострове для всей кампании 1942 г., уже после войны поведал немецкий историк генерал К. Типпельскирх: «В то время как немецкие войска, готовясь к предстоящему широкому наступлению, еще только получали пополнение и производили перегруппировку, в Крыму были предприняты два сильных удара с целью устранить угрозу южному флангу немцев и высвободить 11-ю армию»[87 - Типпельскирх К. История второй мировой войны. Пер. с нем. М., 1956. С. 229.].

Что касается планов советского командования, то оно, со своей стороны, не смогло верно оценить быстро менявшуюся обстановку. Ставке ВГК и Верховному Главнокомандующему мешало, в первую очередь, головокружение от успешного контрнаступления под Москвой зимой – весной 1941–1942 гг. Вопреки возражениям Генштаба и Г. К. Жукова, И. В. Сталин принял решение о стратегическом наступлении Красной Армии весной – летом 1942 г. на всем протяжении советско-германского фронта. При этом крымское направление было признано одним из важнейших.

Однако по-настоящему к наступлению здесь не готовились. Ставка полагалась на доклады своего представителя, а уровень военной компетентности у Мехлиса был, увы, невысоким. До поры до времени это открыто не проявлялось, поэтому вопрос о его замене более компетентным военачальником не ставился.

Маршал Советского Союза А. М. Василевский роль представителей Ставки характеризовал следующим образом: «Это была ответственная работа. Оценить на месте возможности войск, поработать совместно с военными советами фронтов, помочь им лучше подготовить войска к проведению операций, наладить взаимодействие фронтов, оказать помощь в обеспечении войск поставками всего необходимого, быть действенным, связующим звеном с Верховным Главнокомандующим – таков лишь короткий перечень всяких забот, лежавших на представителе Ставки»[88 - Цит. по: Песков В. М. Война и люди. М., 1979. С. 134.].