– Алиса.
– Меня Ульяной зови. А он Казимир.
– Можно просто Казик.
– В Москву вот приехали. Дело у нас тут важное. Если бы не Глеб, сидели бы сейчас на вокзале, сухари грызли. До чего парень хороший: приютил, накормил-напоил. Ой, век ему благодарны будем. Казик, сыночка, отойди от двери, вдруг зверюга снова сбесится.
– Марс не сбесится, не бойтесь его, – я открыл дверь, и Марс сразу же заскулил и завилял хвостом. – Соскучился?
– Ластится-то как! – хмыкнула Ульяна. – А меня чуть не загрыз, зверюга.
В прихожей Марс обнюхал Ульяну, облизал руку Казику и довольный отправился в комнату.
– Это сколько ж этот буйвол мяса сжирает? Поди по два кило в день трескает, а, Глеб?
– Марс не ест мяса. У него есть сухой собачий корм.
– Скажите, пожалуйста. Такая кобоняка и сухари жует. Во что в Москве-матушке делается. Казик, иди мой руки.
– Хорошо.
– И умыться не забудь.
– Угу.
– Не угукай, паразит! Сколько же ты мать будешь перед людями позорить-то привычками своими деревенскими. Когда ж ты втемяшишь себе, что тута это тебе не тама. Тута столица, куда ни плюнь – институт, тута люди ученые по улицам ходят. Академики живые… В шляпах, в очках. Ты видал сколько здесь очкариков-то? Очки-то простой человек носить зря не будет: раз очки нацепил, значит ума много. Ой, пойду я, картошечки нажарю.
– Глеб, – прошептала Алиса, – я картошку с салом есть не буду. И вообще, смотаюсь-ка я домой.
– Бросаешь меня одного?
– Бросаю. Но ты держись, а если будет невмоготу, звони – окажу тебе моральную поддержку.
Поцеловав Алиску, я проводил её до лифта, услышав из квартиры голос Ульяны:
– Уйди от меня, зверюга, а то сковородкой по башке огрею. Глеб! Глеб, оттащи бешеного, он на меня плохо смотрит!
Глава пятая
Под мостом
Было около одиннадцати, когда я, сидя в комнате за ноутбуком, в который уже раз рассматривал фотографию кинжала, отчаянно пытаясь сосредоточиться. Из гостиной с упорным постоянством доносился голос Ульяны: опять она кричала на бедного Казика, опять в чём-то его упрекала и обвиняла, а он, в силу своего полного безволия и отсутствия всякого характера, молча сносил оскорбления матери.
Сделав пару глотков холодного кофе, я свернул окно и откинулся на спинку крутящегося стула. Блин, сколько можно орать, она сама не устала от своих воплей?
– Казик, ты опять жуёшь слова, бестолочь! Говори громче.
– Не получается громче, мама.
– Почему?
– Стоять неудобно.
– Встань удобней.
– Мама, удобней уже не смогу.
На некоторое время в гостиной воцарилась тишина, я подумал, Ульяна умолкла окончательно, но ровно через пять минут она снова закричала:
– Тысяча двести девяносто девять разделить на восемьдесят семь. Чётче! Чётче, Казик!
Дремавшей у двери Марс проснулся, поднял голову и посмотрел на меня вопросительным взглядом.
– Гулять? Сейчас?
Услышав про прогулку, Марс вскочил на лапы. Мне жутко не хотелось выходить на улицу – сильно одолела лень, к тому же я переел Ульяниной картошки с салом. Всё-таки вкусно она готовит.
– Пошли, Марс.
Прежде чем надеть кроссовки, я достал из шкафа ветровку и прошёл в гостиную.
– Мы с Марсом гулять.
Ульяна вздрогнула.
– Ой, Глеб, напугал ты меня.
Казик опять стоял на голове. Кровь прилила к лицу, по цвету оно стало почти бордовым.
– Зарядку делаешь?
Казик осторожно встал на ноги и смутился.
– Ой, какая тут зарядка, – отмахнулась Ульяна. – Казику тренироваться надо. Правда, сыночка?
– Угу!
– Убила бы паразита! Сколько ты ещё будешь над родной матерью измываться, неумная твоя голова. Не угукай!
– Извини, – ответил Казик.
И я готов поклясться, в тот момент, когда Казик в очередной раз извинялся перед матерью, в его глазах блеснул лукавый огонёк. Мне вдруг показалось, он специально время от времени выводит Ульяну из себя, чтобы она позлилась. Такая своеобразная месть за постоянное понукательство с её стороны.
На улице было свежо и пахло настоящей весной. Совсем недавно прошёл дождь, в некоторых местах асфальт покрывали зеркальные лужицы, на голых ветках тополя чирикали ночные птицы.
Мы с Марсом обошли нашу башню, зарулили в сторону открывшегося пару месяцев назад супермаркета, потом обошли огороженный колледж, пересекли спортивную площадку и стали приближаться к дому со стороны набережной.
До дома оставалось метров сто, когда я заметил странную возню на детской площадке. По всем законам подлости уже несколько дней площадка не освещалась (разом перегорели лампочки на трёх фонарных столбах). Недалеко от карусели я видел мелькавшие в темноте чёрные силуэты, слышал боязливый женский голос и насмешливый мужской басок. Судя по всему, говорил подросток.