Скитания Кота

Кот едва успел принюхаться к растопыренным пальцам незнакомца (они неприятно пахли табаком и чем-то кислым), а мужик уже схватил его за загривок. Это произошло настолько неожиданно, что Кот от испуга издал дрожащий высокий писк, напоминавший тревожный лепет маленького котенка.

Мужчина повертел Кота перед лицом, пристально вглядываясь ему в глаза.

– Ты попал! – сказал он, положив Кота на скамью. Руку не убрал, продолжая сжимать животному шею. Сам обернулся назад, засвистел: – Шэйн, ко мне!

Появившись словно из-под земли, к скамье подбежал крупный эрдельтерьер. Заметив Кота, пес начал лаять, пытался поставить лапы на скамью; мужик рявкнул в густые темные усы:

– Шэйн, сидеть!

Пес послушно сел, но в глазах продолжали бесноваться кровожадные искры, Кот вызывал ту самую неприязнь, которую большинство собак испытывают к семейству кошачьих на подсознательном уровне.

Эрдельтерьер Шэйн не имел ничего общего со своими хвостатыми собратьями Рамзесом и Таткой. Те, считай, интеллигенты животного мира, цирковые артисты, там воспитание, дрессура. А здесь… Нет, как раз с дрессурой у Шейна все в порядке, да только не та эта дрессура. Жестокая она, направленная в первую очередь на причинение боли.

Кот дернулся, мужик крепче прижал его к скамье.

– Шэйн, сидеть! – повторил он, сжав Коту шею настолько сильно, что животному пришлось открыть пасть и вытолкнуть наружу язык.

– Не нравится, да? – на лице усатого появилась ухмылка, вид беспомощного Кота доставлял удовлетворение, мужик буквально упивался потерянным взглядом огромных желтых глаз, ставших от страха и возбуждение черными.

– Шэйн, место! – новая команда заставила эрдельтерьера подойти ближе к хозяину, покорно заскулить и посеменить передними лапами.

Кота мужик на несколько мгновений прижал к груди, но лишь для того, чтобы удобнее схватить за загривок, и сразу после этого вновь вытянул руку вперед. Кот извивался, но мучитель настолько ловко и умело держал его в руке, что эту самую руку не удавалось, ни укусить, не оцарапать.

В подвешенном состоянии Кот пробыл секунд тридцать, эрдельтерьер начал поскуливать от нетерпения, мужик ухмылялся. И вот он оттянул руку в сторону, швырнув Кота на землю. И сразу резкий, какой-то дикий крик:

– Фас! Шэйн, фас!

От удара Кот на доли секунд растерялся, но кошачья сущность вкупе с пресловутым инстинктом самосохранение сработали вовремя.

Началась погоня. Пождав хост и прижав уши, Кот выскочил на асфальтированную дорогу. Эрдельтерьер, чье неровное горячее дыхание в прямом смысле обжигало Коту затылок, был близок к тому, чтобы вцепится зубами в горло противнику. И если вцепится – пиши, пропало.

Здесь даже вариантов нет, исход будет один. Но Кот продолжает бежать, он чувствует, что останавливаться рано. Не время. Надо попытаться убежать, а остановиться он всегда успеет, и остановится, если настанет тот самый крайний случай. А пока нет нужного сигнала – бежать. Пока есть надежда – бежать. Ни о чем не думать, сейчас первостепенное значение имеет скорость, любые мысли – балласт, нельзя перегружать мозг, Кот даже смог (был вынужден) избавиться от страха. Страх тоже балласт, он, как и мысли, способен замедлить скорость, что совсем непозволительно.

Бежать! Терпеть и бежать! Не оглядываться назад, не видеть пса, не чувствовать усталости. Бежать, чтобы выжить! Ради этого стоит постараться, и Кот старался. Рывок – и он немного оторвался от преследователя. Ещё один рывок. Пес вроде отстал. Это хорошо. И снова на затылке жаркое собачье дыхание и хрип. Нет, нагнал все-таки. Значит, нужен новый рывок – из последних сил, мощный, дерзкий рывок.

Бежать. Жить. Эти слова стали для Кота синонимами. Кот мчится по дороге, он хочет жить, он будет жить, потому что у него есть семья: Дениска, Марина и Дима. Они его ждут, и он их найдет. А для этого нужно жить. Жить и бежать! Новый рывок. Кот бежит, а вдогонку слышался крик усатого мужика:

– Давай, Шэйн! Давай!

И Шэйн хочет угодить хозяину, он жаждет не только удовлетворить свои животные инстинкты, эрдельтерьер преследует иные цели. Он ведь пес дрессированный, преданный, в первую очередь ему необходимо выслужиться. Чтобы хозяин похвалил, похлопал по боку и назвал хорошей собакой. И ради этого, ради угоды жестоким хозяевам некоторые псы готовы убивать. Через кровь, через боль и страдания других они получают похвалу.

Собаки – преданные животные, но не все люди умеют правильно распоряжаться собачьей преданностью. Кого сейчас винить в том, что крупная собака пытается поймать и растерзать Кота? Собаку? Навряд ли. Кто отдал приказ, кому нужна перепачканная кошачьей кровью морда? В чьем изощренном мозгу рождается жестокость? А собака просто пытается выслужиться, такова её природа, ничего не поделаешь.

На повороте Шэйну удалось схватить Кота за лапу. Боль ошпарила бедро, Кот взревел, несколько раз кубарем перевернулся и резко прижался к земле. Вот теперь момент настал, пришло время взглянуть в глаза обидчику. Из лапы шла кровь, Кот прижимал голову к земле, издавая с пятисекундными интервалами устрашающее шипение, столь неприятное собачьему слуху.

Шэйн залаял, вытянул лапы, опустил голову, сам дрожит: от нетерпения, от эмоций, от скорой развязки. Гавкнет – и назад отскочит, затем всем корпусом подается вперед, лает, черная кожа на носу морщинится, глаза наливаются злобой, пасть уже готова начать раздирать рыжего Кота на части. А все же боится псина, боится делать решающий шаг. Кошачье шипение не пустой звук. Эрдельтерьер попытался зайти с другой стороны, Кот зарычал, повернул голову, заметив краем глаза приближавшегося усатого.

Лай раздался над самым ухом, в морду Коту брызнула собачья слюна. И усатый почти подошел, и снова приказывает псу «взять» Кота.

Значит, пора вступить в схватку и пустить в ход главное оружие – когти. Кошачьи когти в два раза сильней, чем крюки, используемые альпинистами.

Во время очередного опасного приближения морды Шэйна к Коту, последний, на доли секунды пригнувшись ещё ниже к земле, вскочил, молниеносно замахнувшись лапой с выпущенными когтями. В серьезной схватке с собаками, когда дело доходит до когтей и зубов, кошки всегда целятся в самые чувствительные места на морде противника – глаза и нос. Кот не был исключением, его когти вонзились в верхнее веко Шэйна, а затем лапа, на которую оказывалось сильное давление, и возлагались большие надежды, прошлась по глазу, затронув часть щеки.

Эрдельтерьер завизжал, начал пятиться, порываясь передней лапой коснуться глаза. На шерсти появились капельки крови, Шэйн пребывал в неком замешательстве, левый глаз закрылся, по морде потекла клейкая красноватая слеза. Боль была невыносимой – жгло так, что казалось, глаз сейчас вывалится из глазницы.

Но несмотря на боль и временную дезориентацию в пространстве, преданный эрдельтерьер бросился за драпанувшим в лес Котом. Уже не догнал. Кот был далеко, он сорвался с места сразу, как только понял, нутром догадался – враг побежден. Напрасно Шэйн лаял ему вслед, непрестанно мотал головой, в этой схватке он проиграл. Хотя… У Кота тоже была рана, счет – один-один.

И чего, спрашивается, добился усатый живодер? Сделал калекой собственное животное, хотел почувствовать себя хозяином положения, а оказался за бортом. Теперь испугался сам, подбежал к псу, обнял, а что изменится? Утешай не утешай, проклинай Кота не проклинай – дело сделано. А собаку жаль. Нет здесь её вины, ни на грамм нет.

…А есть человек! И есть жалкий человечишка! Как мало осталось первых, как много появилось последних.

Глава четвертая

Мир не без добрых людей!

В лесу Кот провел ещё сутки. Все это время он практически пролежал под деревом, вылизывая кровоточащую рану. Боли как таковой она не причиняла, если ей не шевелить, а стоило встать и сделать несколько осторожных шажков, появлялись неприятные ощущения. Вскоре кровь свернулась, наверняка благодаря проведенной необходимой «санобработке»: кошки ведь отличные лекари, и когда рядом нет человека, который может оказать помощь, лечат себя сами. Вот и Кот усердно вылизывал рану, попутно прислушиваясь к голосам неспокойного леса.

Вечером, едва Коту удалось пройти пару сот метров, из раны пошла сукровица. Пришлось остановиться. Задняя лапа начала ныть. И вспомнилась Коту та несчастная птаха овсянка с раненным крылом, что стала ему легкой добычей. Ей было больно, а он её съел. А теперь больно ему, и он тоже легкая добыча… Вот так! Понимай, как хочешь.

Вечер пугал скорым появлением ночи. Темнота леса бросала вызов редким сероватым просветам угасающего дня.

Ночь Кот провел в ожидании утра, а стоило показаться рассвету, встал и медленно побрел по палой листве, волоча заднюю лапу. Рана нарывала, иногда боль «стреляла» настолько резко и сильно, что Кот вздрагивал, замирал на месте, осмеливаясь сделать следующий шаг, только когда лапа переставала подрагивать.

Он шел, и каждый шаг давался с трудом. Приходилось делать частые привалы, отлеживаться, пережидать боль, а затем снова идти. Вылизывать рану стало трудно, едва шершавый язык касался лапы, появлялась боль, но Кот все равно старался слизывать сукровицу и прилипшие к шерсти песчинки грязи. Очередная ночь настигла его недалеко от трассы. Удалось все-таки выйти из леса. Уже хорошо.

Ночь Кот провел в холодной канаве метрах в пяти от дороги. Опять не спал, мучила боль, место укуса заметно отекло, и дышать теперь приходилось с открытой пастью. Горячий язык вываливался наружу, при выдохе из пасти шел пар, Коту было холодно и жарко одновременно. Как удалось провалиться в забытье, он не помнил, но в себя пришел от промчавшейся по дороге машины. Утро! Уже светло. Кот открыл глаза, и все вокруг покачнулось, потом замерло, но стоило повернуть голову, начало раскачиваться сильнее.

Земля была покрыта белой простыней инея, заледеневшие травинки, словно облаченные в прозрачные скафандры, оказались единственным источником пищи. Безвкусные – это факт, но очень хотелось чего-нибудь пожевать.

Проехала вторая машина, затем промчался рейсовый автобус, прогудел дребезжащий трактор и постепенно дорога ожила. Кот встал на лапы. Стоять удобно, а если сделать шаг? Больно! Лапу ошпарило кипятком. Значит, надо постоять, подумать и решить, как действовать дальше. Не идти – нельзя. Идти больно. Кот сделал шаг, стараясь не наступать на поврежденную лапу. Так, конечно, лучше, боль уже не адская, но лапа жжет. И тело трясет в лихорадке, голова почему-то дергается, тошнит от съеденных травинок. Невеселая ситуация вырисовывается. А идти надо. Как угодно, хоть ползком, но надо.

Кот стал прыгать на трех лапах, метров через сто осмелился поставить больную лапу на землю. Болит, но не так яростно, можно немного похромать. Совсем чуть-чуть. И снова лапу обожгло жаром. Это сигнал, значит – пора прыгать. И чередовать!

Вот так, то прыгая, то хромая, то замирая в неудобной позе, чтобы перевести дух, Кот исхитрялся продвигаться к цели. К хозяевам его вела интуиция, вела столь же умеючи, как пес-поводырь уверенно ведет по оживленной дороге своего слепого подопечного.

Спустя два дня обессиленный, голодный с распухшей лапой и снова начавшей кровоточить раной, Кот оказался в городе. Он сумел добраться до панельного девятиэтажного дома, лег под балконом и начал мяукать.

Это был призыв о помощи к людям, последняя кошачья надежда, притаившаяся в мутном взгляде. На зов никто не реагировал, в подъезд постоянно входили люди, другие выходили на улицу, они все видели Кота, слышали его мольбу, некоторые даже останавливались, смотрели на рыжего страдальца, что-то говорили и… уходили по своим делам.

А он продолжал просить их о помощи, сипло мяукал, пытаясь доползти до подъезда, но боль стала настолько жестокой, что даже передние лапы двигались с большим трудом. У Кота остался только его голос и маленький кусочек надежды.

– Больной какой-то, – сказала одна женщина, вышедшая из подъезда.

– Во разорался, жрать, наверное, хочет, – сказал старик, прежде чем набрал код домофона.

– Ни фига себе! Смотри какая лапа опухшая… И шерсть в крови. Гадость какая! – поморщилась девушка, держа под руку молодого человека.

– Господи, когда этих кошек перетравят, до чего надоели! Заразу разносят! – зло бросила бабка, выкатив на крыльцо сумку-тележку.