– Окей, я в коридоре её подожду.
Штангенциркуль появилась минут пять спустя. При виде меня она напряглась, а возможно, мне только показалось.
– Клара Степановна, можно вас на минутку?
– Проходи, – прочеканила завучиха.
– Нет. Лучше здесь поговорить.
Мы отошли к стене. Я достал записку и молча протянул её Кларе. Глаза завучихи чуть не вылезли из орбит. Схватив трясущейся рукой клочок бумаги, она прошипела:
– Так это ты затеял?!
– Записка была у вас в руке, я на автомате взял её и положил в карман. Извините!
– А кто положил её на мой стол? – Клара Степановна не верила мне, считая меня автором анонимки.
– Не знаю.
– Ты, конечно же, читал?
Врать не имело смысла.
– Да.
– Могу я понитерисоваться, зачем ты возвращаешь мне эту… гадость?
– Она ваша.
Штангенциркуль начала рвать бумагу на мелкие кусочки.
– Спасибо, Озеров. Можешь идти!
Я колебался.
– Клара Степановна, вам не нужна помощь?
Зачем спросил, неизвестно. Скорее всего, меня взволновал вид завучихи, стало её жалко.
– О какой помощи речь?
– О любой. Я так понимаю, вам кто-то угрожает.
– Замолчи! – закричала Клара Степановна. – И держи рот на замке.
Развернувшись, она прошла в учительскую.
Постояв немного в коридоре, я вышел из школы и рванул к Иннокентию Ивановичу.
Два последующих дня Клара Степановна напоминала робота. Выглядела осунувшейся, заторможенной, смотрела в одну точку и, – что совсем удивительно – ни к кому не придиралась. Пожалуй, впервые в жизни на уроке естествознания она не повысила на нас голоса.
А в четверг мы узнали, что Штангенциркуль не вышла на работу. Приболела. Это была полная жесть! Клара Степановна относилась к категории людей, для которых работа – смысл жизни. Она ни разу не брала больничный, приходила в школу с насморком и кашлем, с больной ногой, с гипсом на руке. А однажды у неё поднялось давление, медсестра даже «скорую» вызвала. Те приехали и ахнули. Давление двести. Хотели госпитализировать. Штангенциркуль и слышать ничего не хотела. Она не только отказалась от госпитализации, но даже домой не ушла. Провела два последних урока в полуобморочном состоянии, закончила дела в учительской и только тогда утопала домой. Опять же в гордом одиночестве, отказавшись от помощи. Таким она была человеком.
И вдруг новость, завучиха приболела.
– Интересно, чем надо приболеть Кларе, чтобы она забила на школу? – недоумевала Люська.
Мы стояли на школьном крыльце, решая, куда лучше зарулить: в пиццерию или кафешку.
– Ребят, а я предлагаю сходить домой к Кларе Степановне, – сказала Алиса.
– На тебя утюг сегодня упал или ты галлюциногенных грибочков переела? – скривилась Люська.
– А почему нельзя проведать учителя, Люсь?
– Заболевшего учителя проведать можно, и даже нужно. Но только не Штангенциркуля.
– Глеб, вы же видели в каком она состоянии. Знаете Клару, раз не пришла, значит, дело серьёзное.
– Алис, неудобно к ней домой тащиться. Как это будет выглядеть со стороны?
– Дим, а что такого? Она не человек, по-твоему? Пойдемте, я знаю, где она живёт.
– Как ты представляешь себе ситуацию? Нарисуемся возле двери, здрасти, мы к вам в гости. Так, да?
– Именно так, Дим. Я куплю что-нибудь к чаю.
– Начинается, – вздохнула Люська. – Ещё и подарки ей покупать.
– Не с пустыми же руками идти.
– Алис, ты такая… блин, даже не знаю, как тебя назвать. Иногда твоя инициативность бывает чрезмерной. Всем ты хочешь угодить, всех пожалеть и приласкать.
– Это плохо?
– Это не всегда хорошо.
– Так, решайте быстрее, – попросил Димон. – Или в пиццерию или топаем к Кларе.
Все посмотрели на меня.
– Навестим.
Купив в магазине упаковку пирожных, мы дошли до высотки, в которой жила Штангенциркуль. Люська всю дорогу гундела, что и вторые её любимые джинсы сели после стирки.
На этаже, прежде чем позвонить, Димон переглянулся с Алисой.
– Не передумала? Может, пока не поздно, положим пирожные на коврик, позвоним, а сами сделаем ноги?