Первая любовь

– Нет, кличут. Зовут Катериной.

Я никак не мог собраться с мыслями, и потому она заговорила сама:

– Уж больно он маленький да хлипкий. Да еще нервный. Я его гоню, а он буянит. Разве с таким можно жить?

Я объяснил ей, что есть закон: две самовольные отлучки за три месяца – и трибунал.

– Да что вы! – она заволновалась. – Я-то что могу?

– Только вы и можете. Скажите ему, чтобы приходил только в увольненье.

– Скажу.

В каморку заглянула толстуха. Узнав, в чем дело, напустилась на Катерину:

– Я тебя упреждала! Что парню голову морочишь? И работящий, и добрый, и сирота… У, краля малахольная!..

И тут я вспомнил. Это ее мы встретили зимой, когда блуданули по дороге в учебный центр. И Гапоненко тогда спрашивал у нее про Катюху.

– Не дай загинуть парнишке, командир, – сказала она на прощанье. – Да и мы с Пальмой с ним потолкуем…

Близился уже вечер, когда я возвращался с фермы. Дорогу пересекали тени от столбов, хотелось через них перешагивать. Шел и ощущал странную близость с рядовым Гапоненко. И у него тоже любовь. И он тоже получил отказ… А я разве получил отказ? Я вообще ничего не получил. Даже крохотной записки… Уговорю старшину дать Гапоненко увольнительную на сутки. Пускай разбирается со своей Пальмой… Мне никто не даст увольнительную. Если смотреть только под ноги и не видеть ни столбов, ни маячивших впереди слабых огоньков, можно очутиться за тысячу верст отсюда. И дорога эта поведет не в село, а на берег дачной Дёмы. Там, у последнего поворота ждет меня Дина.

Вот он, поворот: стоп! Поднимаю голову. Нет ни реки, ни дач. Впереди лишь тусклые от керосиновых ламп окна. Третий дом с краю – тети Марусин, значит, и наш с Сергеем. Приду, открою дверь, Сергей спросит: «Ты чего так поздно?» «Давай начемергесимся», – отвечу я.

Мутный квадрат от окна сонно покоился на подтаявшем снегу. Я шагнул в него, собираясь стукнуть в стекло, и замер. На занавеске четко обозначилась тень. Это была не Серегина тень. Я узнал ее. Так же коротко пострижены волосы, тот же профиль.

Я метнулся к калитке, ворвался во двор, толкнул дверь и барабанил, пока не услышал хозяйкино: иду, иду!

– Приехала? – шепотом спросил я.

– Приехала. Второй час с Сережей балакают. Вино не открывают, тебя ждут.

Я шагнул в горницу и растерянно остановился у порога. Мне навстречу поднялась… Ольга.

– Здравствуй, Антилопа, – машинально произнес я и опустился на табурет у двери.

Потом мы пили привезенный Ольгой сладкий и тягучий ликер. Она весело щебетала, лопотала и облизывала Сергея, не стесняясь тети Маруси. Я смотрел на нее и не мог поверить глазам. Где та девчонка, что следила за Серегой робким взглядом? Что ловила каждое его слово и не решалась даже мало-мальски возразить ему?.. Вот и Сергей убедился, что терпение не может быть бесконечным. Потому что оно не есть природное состояние. Он же сам говорил, что жизнь течет, как того требует естество. А «естество» захотело к нему. И прикатило. И сидит, притиснувшись к нему, на кровати, терпеливо ждет, когда можно будет нырнуть под простыню… Ох, не уедет она отсюда так просто. Что ж, успеха тебе, Антилопа…

Чтобы не слышать их ночного пыхтения, ночевать я уволокся в казарму. Уговорил старшину отправиться домой, заверив, что вечернюю проверку и отбой проконтролирую сам. После отбоя сидел в канцелярии батареи и сочинял стихи.

А вчера во время тревоги
Разбудили вьюгу косматую.
До рассвета старая дрогла,
Всё пытаясь успеть за солдатами.
Утром медленно падал снег.
Я увидел тебя во сне…

За окном действительно падал редкий, пушистый, последний, видимо, снежок. Тишина была мирная и спокойная. Прошла смена часовых, и она вписалась в ту тишину. Потом со стороны автопарка донесся шум мотора: дежурный поехал проверять дальний караул. И это не нарушило тишины. Она была такой уверенной и прочной, что поглотила все земные шорохи.

Как я и предполагал, Ольга захомутала Сергея. Да и замполит ей помог. Доходчиво объяснил Сергею, что сожительство чревато для офицера непредсказуемыми последствиями. Как бы ни было, но на майские праздники сыграли в офицерской столовой свадьбу. Назвали ее почему-то комсомольской, хотя комсомольцев на ней было – жених с невестой, я да Лева-Цицерон. Костюмов у нас – ни черных, ни других не было. Сергей сидел в парадной петушиной форме. А предусмотрительная Ольга привезла с собой даже фату. Жалась к жениху с блаженно-счастливым и гордым видом.

Справа и слева от молодых восседали сам Хач и замполит подполковник Соседов.

Цицерон был тамадой. Тосты произносил с намеками, так что все ржали. Не смеялся только Хач. Свадебное застолье он покинул задолго до его окончания.

Тетя Маруся, опустошившая свой домашний погреб, то выбегала на кухню за огурцами и холодцами, то с подозрительностью оглядывала официантку: не заначила ли та свадебную бутылку. Я уже был хорош, когда заметил, что тетя Маруся усиленно машет мне от дверей, вызывая за какой-то надобностью.