Воля Божья?

напиток, как зазвонила мобилка. Секретарь сообшила о желании директора колледжа пообщаться с Супруновым. Преподаватель удивился, что начальство заинтересовалось его персоной в такую рань.

Директор, очень крупный, властный и волевой шестидесятилетний обладатель живописных, густых усов восседал в черном кожаном кресле за письсенным столом. В большом но уютном кабинете, устланом пушистым до неестественности светло-серым ковром, несмотря на соответствующие атрибуты и солидный вид Кабардина Владимира Андреевича, руководителя Супрунова, подавляюшей подчиненных атсосферы не ощущалось.

– Игорь Ярославович, повод для нашей беседы не очень приятный. Но что поделать, раз так вышло. Ваша коллега, на чьем месте вы сейчас работаете, планирует с понедельника выйти из декретного отпуска.

Супрунов соображал быстро, да и что тут было соображать. Ему предстояло искать другую работу. По большому счету не сильно расстроила учителя такая утренняя новость. Ведь чувствовал он, что не вписывается со своими педагогическими чаяниями в систему профессиональной подготовки специалистов для экономики сельского хозяйства. Не его это. Привык же работать с детьми, а не со студентами.

После разговора с директором Игорь Ярославович направился прямо в небольшую аудиторию, где его уже ожидали студенты. Их, правда, оказалось мало. Меньше половины группы.

– А где же остальные? – удивился преподавтель.

С задних парт послышались не выразительные смешки и чей-то комментарий:

– Да на Майдане они. Деньги зарабатывают.

«И действительно,» -подумал Супрунов, -" а что же это я сам не догадался?».

Ведь только вчера Игорь спорил с Павлом Бухтием, давним своим другом, или теперь уже не другом после давешнего телефонного разговора.

Доказывал ему, что по рассказам бывших своих учеников, частенько встречаемых, многие отмечались на Майдане, только чтобы получить деньги. Рассказал он тогда Павлу и о своем понимании слова «наемник».

Речь вел не о солдатах, согласных служить в любой армии мира, лишь бы деньги платили. То есть не о воинах-наемниках, умеющих убивать, но считать которых уголовниками не принято, потому что они, в отличие от преступников, носят военную форму, а значит готовы сражаться как-бы за идею, правда, за не «как-бы», а вполне реальные, хрустящие доллары или евро. Хотя, по большому счету, грань между киллерами, одевающимися в дорогих бутиках и их коллегами, что получили новенькие армейские камуфляжи на военных складах, весьма относительна.

Так вот Супрунов рассказал другу не о них. Говорил с ним искренне, долго и от души, иногда повышая голос в трубку:

– Слово «наемник» возникло в моей голове в один из холодных дней, недавно. Я зашел в уютную, по-домашнему теплую и по-хозяйски аккуратную библиотеку Ирпеня, желая посмотреть свою электронную почту. А мобилки с интернетом в кармане не имел. В читальном зале, за стеклянной перегородкой работники библиотеки давно установили несколько компьютеров, подключенных к интернету, иначе говоря, к всемирной паутине. Уж точно к паутине, затягивающе- цепкой. Несмотря на изначальную цель, -лишь посмотреть, не пришло ли ожидаемое мною письмо, сделав это, решил ознакомиться с прогнозом погоды и новостями, потом взглянуть на свою страничку в «одноклассниках», ну и так далее. Скользя по паутине я сначала, вообще, не обратил внимание на одиноко сидящего рядом со мной, в по-утреннему пустынному, компьютерно-библиотечном уголке, лысоватого мужчину лет сорока, в джинсах, свитере и коричневой куртке из кожезаменителя или, как когда-то говорил мой знакомый: « из натурального дермантина». Но внезапно у моего случайного соседа по компьютеру зазвонила мобилка. Вот тогда я и бросил на мужчину осуждающий взгляд. В таких же случаях принято сразу выходить в коридор, а не нарушать читательскую или компьютерную тишину. Но незнакомец не вышел. Впрочем, начал говорить по телефону он совсем негромко, стараясь, очевидно, никому не мешать, посмотрев при этом на меня извиняющимся взглядом. Я лишь пожал плечами, однако, отключить свой слух не мог, а потому слышал все, что говорил компьютерный сосед. И сейчас дословно, или почти дословно помню произносимые тогда им слова. Разговаривал мужчина, вероятно, со своим другом: «Да… конечно узнал, Вася… Так, ничего хорошего… Ну как почему? Жена давно потеряла работу, а нашу ж Киевскую фирму больше месяца назад закрыли, как Майдан начался. А Вика, ну, дочка моя. Ей десять уже. Помнишь?.. Да, так вот, она заболела… Серьезно ли? Сам не знаю. Две недели непонятные симптомы. Температура высокая, головная боль, рвота. Потом все проходит, а через несколько часов начинается опять. Тут, в Ирпене, никто из врачей толком сказать ничего не может… Да брали анализы… И кровь тоже, но ничего не ясно… Конечно, надо в Киев, но ты понимаешь, нужны деньги… Да пробовал на Майдан, раз две сотни заработал, а второй раз «кинули», не заплатили обещанное… Да мне все-равно, пошел бы и на антимайдан… Ну да, за Януковича… А какая разница, лишь бы рассчитывались честно… Да, если у тебя действительно будет возможность, ты узнай, но только чтобы это не кидалово было. Надо же где-то деньги брать для Вики… Нет, точно, абсолютно все-равно на майдан или антимайдан… Да… Договорились, позвонишь… Ну давай, пока…» Окончив разговор, мужчина посидел за компьютером еще несколько минут, а затем закрыл все «окна» и рассчитавшись с администратором, вышел из читального зала. Именно тогда из глубин подсознания моего и всплыло слово: «наемник», но в ушах еще стояло: " …Надо ж где-то деньги брать для Вики…", а потому сразу пришло и понимание того, что никак к мужчине, покинувшему только-что библиотеку, не подходит слово «наемник», уверенно вызывающее злые ассоциации. Ему ведь деньги необходимы были для доброго дела. А то, что на столичные «майдан» и «антимайдан» значительная часть митингующих выходила не безвозмездно, мне было известно и раньше.»

Бухтий, выслушав обстоятельный рассказ друга, только хмыкнул в трубку, не прокомментировав услышанное.

Как не прокомментировал Павел и сюжет из жизни, которым три года назад поделился с ним, тогда еще друг, Игорь Супрунов, только вернувшийся из детского санатория, расположенного в Карпатах, где он работал с группой Ворзельских учеников. В то время, до Майдана их вывозили на оздоровление бесплатно, как пострадавших от аварии на Чернобыльской АЭС. Учитель рассказал, что гуляя с детьми по укрытой осенней листвой лесо-парковой полосе, протянувшейся от корпусов детской здравницы, поведал детям

историю времен Великой Отечественной войны, о летчике Мересьеве, научившемся управлять истребителем с ампутированными ногами. А окончив рассказ, сделал вывод, что любая война страшна, потому что не только ломает людские судьбы но у многих забирает жизнь. Комментарий шестиклассника Саши, коротко подстриженного и умного, как казалось учителю мальчика, шагающего рядом с Супруновым, поразил цинизмом. Школьник, внимательно слушающий учителя, спокойно, или даже мимоходом как-то, бросил фразу: «Так, а что же страшного в том, что люди гибнут на войне. Люди ж рождаются потом». Супрунов просто опешил и уже язык его повернулся, чтобы ответить ученику: «А если ты погибнешь на войне, а потом другие люди родятся, тебе легче будет?», но все-же одернул себя, не стал так отвечать Саше.

Но преподавателя крайне поразил факт, что такая дикая мысль, в принципе,

могла возникнуть в голове его ученика.

После отработанных в колледже часов Игорь Ярославович направился к домашним своим ученикам, размышляя по дороге о том, что неплохо бы уехать в Днепропетровск, к другу. Хоть на пару недель. И могилу матери проведать, и побродить по улицам родного города. Очень хотелось уехать из Майданно-Киевского региона, вдохнуть свежий воздух Юго-Востока. И вечером, уже отзанимавшись с семиклассницей Ирой и девятиклассником Антоном, Супрунов принял решение, что получив расчетные в колледже, уедет на следующий же день в родной свой город, для начала на недельку, а там видно будет.

Глава 2

В Днепропетровск Супрунов смог попасть только 19 февраля 2014 года.

Расссчетные долго не выдавали. Да и выдали то сумму намного меньшую чем та, на которую Игорь надеялся. Несмотря на свою профессию, в бухгалтерских рассчетах учитель математики разбирался слабо и почему-то никогда не старался в них вникать. А потому несколько недель Игорь Ярославович официально трудоустроен не был, а лишь занимался математикой

с домашними учениками.

Поезд из Киева прибыл в родной город Супрунова в 5.20 утра. Как

родилось у Игоря решение искать работу по специальности в Днепропетровске? Кто знает. Но когда, выйдя из теплого вагона, по скользкому от примерзшего с утра, выпавшего еще минувшим вечером мокрого снега, учитель шел к скромному, по Киевским меркам, зданию вокзала, он знал, что приехав к другу, прямо с утра, начнёт обзванивать районные отделы образования в поисках школы, в которой мог бы преподавать до конца учебного года. Ведь на календаре было 19 февраля и до «последнего звонка» оставалось фактически всего чуть больше трех месяцев.

Несмотря на предрассветную настороженность Днепропетровска, встречающего Супрунова, как ему показалось, несколько недоверчиво, по случайно перехваченным взглядам полудремающих в зале ожидания пассажиров, неестественно громкому для раннего утра смеху вокзальной буфетчицы, неспешной размеренности прохаживающихся по привокзальной площади таксистов и даже по наивности кофейного автомата, в котором отсутствовала функция: «без сахара», в отличие от привычных Игорю столичных аппаратов, ощущалась величавая какая-то оторванность Днепропетровска от напряженно-болезненной суетливости Киева. И дело было даже не в том, что в главном украинском городе Супрунов чудом успел на поезд, метро ведь 18 февраля не работало, а скорее в отсутствии горячечной возбужденности в глазах земляков Игоря, так свойственной в те дни многим Киевлянам. Такая провинциальность родного города нравилась Супрунову больше столичного ритма.

В квартиру Андрея Малкова, своего друга еще со школьных времен, Игорь позвонил около семи утра. Конечно, когда поздоровались и обменялись дежурными, по-утреннему плоскими шутками, достал сразу же из спортивной своей сумки бутылку ужгородского коньяка, но пить не хотелось, да и Андрей объяснил, что ночью ему позвонил напарник, которого он должен был сменить вечером и попросил сделать это в 9.00 из-за обострения своей язвы. Ира, жена друга Супрунова, вторая жена, уже убежала на работу. Ей приходилось мотаться в течение дня по всему городу. Занималась уборкой в квартирах достаточно обеспеченных людей, позволяющих себе нанимать домработницу. Сам же Андрей, будучи на пять лет младше Игоря, окончивший в свое время горный институт, учившийся потом в аспирантуре и проработавший в том же ВУЗе семь лет преподавателем, но так и не защитивший диссертацию, решил, что больший доход будет иметь, занявшись ремонтом автомобилей и перепродажей БУшных запчастей к ним. Так и стал заниматься бизнесом. А еще подрабатывал консъержем в подъезде высотки, расположенной прямо напротив его старинного, еще дореволюционной постройки трехэтажного дома. Пятикомнатная квартира в этом доме принадлежала Андрею, кстати, в

отличие от друга, обладателю густой, каштановой шевелюры на голове, и семидесятилетней его маме, сухощавой и очень живенькой Екатерине Евгеньевне, которая хорошо знала маму Супрунова, тоже Екатерину, только Екатерину Степановну, умершую 22 года назад. Несмотря на свой возраст Екатерина Евгеньевна старалась поддерживать себя в тонусе, ведь приходилось еще работать заведующей лабораторией в химико-технологическом институте, имея звание кандидата наук. И тем утром Екатерина Евгеньевна, худощавая и в меру ярко крашенная брюнетка, услышав шум в прихожей и увидев Супрунова, широко и открыто ему улыбнувшись, раскинув руки для объятий, сразу заговорила не терпящим возражений тоном:

– Игорь! Хорошо, что приехал. Нечего там под Киевом сейчас делать. Что-то непонятное творится. Заходи, будем кофе пить. Потом я сразу убегаю на работу, Андрей тоже, а ты одтдыхай. Ключи от квартиры тебе оставлю.

Безусловно, Супрунов понимал, что попал не домой. Да и имел ли он дом вообще. Можно ли домашним очагом считать служебную, однокомнатную квартиру на четвертом этаже? И что такое дом в принципе? Говорят, что это место где тебе хорошо. Да, сорокасемилетнего учителя уже давно мало кто называл по имени, а в квартире Андрея он как бы нырял в свое прошлое, в детство, юность, в иллюзию домашности.

Привезенные из столицы сладости Супрунов достал из сумки и выложил их на стол к кофе. Выпили по две чашечки ароматного напитка, наполнившего комнату африканским эхом робусты и арабики. Когда все разбежались по работам, Супрунов остался один и включил телевизор, чего не делал более десяти лет. Не любил он телевидение но интернета под рукой не было, а накаленная и непредсказуемая атмосфера Киева в день его отъезда из столицы предопределила желание узнать последние новости.

Найдя возле домашнего телефонного аппарата справочник Днепропетровских организаций и предприятий, Игорь достал из кармана свой блокнот и устроился на кресле перед телевизором, отмечая боковым зрением мелькающие кадры. Он решил начать обзванивать районные отделы образования, чтобы попытаться найти вакантное место учителя математики, физики или информатики в какой-либо из школ города. Взял было телефонную трубку в руку но слишком уж взволнованными показались голоса в телевизоре и Супрунов сделал звук громче. Молодая журналистка с очень растерянным лицом сообщила, что уже пятого человека с тяжелым ранением увозит с Майдана» скорая

помощь». Речь шла о протестующих. Супрунов переключил канал и увидел Беркутовца, показывающего телеоператору свой щит с пулевыми отверстиями. Кто-то стрелял и по Майдановцам, и по Беркутовцам. Где-то Игорь слышал или читал маленькую притчу-вопрос, отложившуюся в памяти, а вот теперь она всплыла. Притча такая: если Вы хотите остановить медведя, то будете его изредка колоть острой палкой или достанете ружье? Было ясно, что Майдан могут разогнать не снайперы, поражающие представителей противоборствующих сторон, а несколько мощных водометов или даже бронетехника, как когда-то в Китае. А одиночные пули способны только разъярить толпу. Но, повидимому, именно на это и рассчитывали организаторы февральского расстрела. Супрунов смотрел телевизор несколько минут. Достаточно для того, чтобы сделать вывод: 19 февраля 2014 года чаша

весов качнулась в сторону «Майдановцев».

Но для Игоря жизнь продолжалась, а потому он выключил телевизор, поработал еще с телефонным справочником, а затем упрямо стал обзванивать по очереди районные отделы образования, начав с того, который обслуживал территорию, где находилась квартира Малкова, то есть с Жовтневого районо. Понимал же, что по крайней мере некоторое время придется пожить у друга, а в перспективе искать комнату, которую Супрунов мог бы оплачивать.

Для Игоря давно главным смыслом жизни стала работа и смысл этот он выразил когда-то сам, отправив свое собственное стихотворение на литературный конкурс:

Учителю

Придавлены планами и суетой,

Интригами «добрых» коллег по работе,

С карманом, который нередко пустой,

Вы в голову это давно не берете.

А в класс заходя оставляете все

В притихших, пока, на урок, коридорах.

И грусть со звонком непременно уйдёт,

Расстаяв в наивно-внимательных взорах.

Их сила и держит судьбу на плаву,

Совсем не оставив нечестности места,

Лишь школьников взгляды теперь наяву

И Вы «на коне» если им интересно.