Учитель

– Знаете, с детства мама приучила меня, что любую работу, какой бы ни заставила заниматься жизнь, надо делать хорошо. С тряпкой я пыталась работать качественно. Не знаю, возможно, это и заметил Павел Павлович, а затем принял решение о моем повышении по службе. Надеюсь справиться и с новой своей должностью.

Оценив достоинство честного и простого, молниеносного ответа Раисы Ивановны Кропивин посмотрел на женщину, задавшую провокационный, бестактный вопрос, на женщину, которая явно подразумевала изречение: «из грязи в князи». Подумалось ему тога о словах Шекспира: «простота хуже воровства», и затем возникла у Кропивина мысль об ангнлийском классике: «насколько же гениальным должен быть автор, чтобы сформулировать емкое выражение, которое остается таковым и через сотни лет».

А потом Игорь Владимирович спросил себя: «я заметил, что бестактной женщиной оказалась молдаванка. Почему заметил? Раньше же о национальности даже не задумывался. Что это? Откуда попал ко мне вирус национальный? Национальный вирус или вирус национализма? Или шовинизма? Или каким там измом это называется? Какая чушь. О чем я вообще? Как же гнусно разделять людей по национальному признаку».

Гнусно, конечно. Кропивин, воспитанный в обществе, пытавшемся, далеко не будучи идеальным, все-же, привить детям понимание дружбы свободное от признаков искусственно людей разделяющих, несомненно сознавал недопустимость национального привкуса в общении, желая пониманием таким подавить случайную (случайную ли?) мысль о национальности воспитательницы, задавшей злосчастный вопрос Раисе Ивановне.

Что же касается стремительного взлета в карьере Милеевои, то объяснялось все просто. Свидетелем сцены, в результате которой техничка получила должность старшего воспитателя, оказался Игорь Владимирович случайно. Однажды, после обеда, на второй день пребывания Кнышевцев в «Дружном», Кропивин услышал чьи-то крики, раздававшиеся за одноэтажным подсобным помещением, которое располагалось метрах в двадцати от спального корпуса. Прислушавшись, Игорь Владимирович узнал голос Андрея Андреевича, на тот момент старшего воспитателя. Через пару минут четверо мальчиков лет четырнадцати-пятнадцати, на которых, вероятно, и кричал старший педагог, вышли из-за угла сарайчика ругаясь друг с другом, успевая при этом огрызаться и на обращения к ним Андрея Андреевича, шагающего позади подростков. Они прошли мимо Кропивина, не замечая его, и направились к воротам лагеря. Ребята не стеснялись в выражениях и для доходчивости, очевидно, пользовались откровенным матом. Старший воспитатель, сверстник Кропивина, но в отличие от него очень высокий и стройный, с густой шевелюрой черных волос на голове, не стал преследовать подростков, а махнув на них рукой подошел к Игорю Владимировичу, желая, вероятно, с кем-то поделиться переполняющими его чувствами:

– Ты представляешь! Я их застал с сигаретами в зубах.

– Ну и что? – Не понял Кнышевский воспитатель, который тогда еще не знал, что Андрей Андреевич Кромбет был каким-то дальним племянником директора «Дружного» и студентом Киевского педагогического института. Очень амбициозным студентом.

– Как? Ты что, разве не гоняешь своих за курение?

Кропивин оставил вопрос Кромбета без внимания, заметив, что курящие ребята возвращаются обратно. Но не одни. С ними вместе шла Раиса Ивановна и что-то тихо объясняла подросткам. Те ей не перечили, а наоборот, явно внимательно слушали женщину. Оказалось, что это были именно те парни, которые приехали в «Дружный» с группой детей, сопровождаемой Милеевой. А дальше произошло нечто невероятно-удивительное. Фантастическая метаморфоза приключилась с подростками, которые только что ругались матом. Они подошли к Андрею Андреевичу и высокий, очень загорелый мальчик, очевидно, самый старший из всех, опустив глаза, тихо сказал, обращаясь к старшему педагогу:

– Извините нас. Мы не должны были так с вами разговаривать.

Озадаченный старший воспитатель удивленно посмотрел на перевоплотившихся нарушителей дисциплины непонимающим взглядом и промолчал.

– Идите, ребята, – отпустила детей Раиса Ивановна, и те, послушно повернувшись, зашагали по своим делам.

– Поразительно. Как это у вас получилось? – Восторженно спросил Игорь Владимирович у Милеевои.

– Что? – Не поняла она.

– Как вы справились с ребятами?

– А разве они здесь бесчинствовали?

– Парни вели себя ужасно, вступил в разговор Кромбет, – вы представляете, они курили сигареты!

– А вы не пробовали это делать в подростковом возрасте?

– Нет, – сухо ответил Андрей Андреевич.

– А я пробовала, грустно улыбнулась Милеева, – еще в детстве. Но так, просто, ради забавы. Я занималась спортом, а потому стать курильщиком мне не пришлось, а эти мальчики… Ну, как бы вам объяснить. Пожалуй, не стоит их ругать за сигареты. Не тот случай. Вы знаете, что многие из них кричат по ночам? А курильщик Антон, которому тринадцать, хоть он и самый высокий из прибывших сюда ребят, четыре дня сидел в подвале, боялся выбраться на улицу, потому что там стреляли и днем, и ночью. А в подвал они с мамой своей бежали из квартиры, думали пересидеть там в надежде, что стрельба будет недолгой, но мама Антона не спаслась. Ей досталась шальная пуля. Так она и лежала мертвая четыре дня на улице, в нескольких десятках метров от сына, который скрывался в подвале. Российские солдаты помогли потом Антону выбраться на улицу и там, когда он увидел труп своей матери, с ним случилась истерика, а потом… Ну, в общем, позже он попал сюда. И у многих детей, приехавших в «Дружный», похожие истории. Знаете, теперь как-то даже язык с трудом поворачивается называть этих девочек и мальчиков детьми. Ведь многим взрослым за всю свою жизнь не приходилось видеть ничего подобного тому, что познали дети Приднестровья.

Раиса Ивановна вдруг замолчала, но Игорю Владимировичу показалось, что она еще хочет что-то сказать. Поведение Андрея Андреевича задело ее за живое, но Милеева решила не предоставлять свободы чувствам, а не замолчи она тогда, возможно, вся сущность ее надорванной войной учительской души вырвалась бы наружу и что бы произошло тогда неизвестно. Не приходилось никогда раньше ни Кропивину, ни Кромбету сталкиваться с изъявлениями души человеческой, обожженной войной. Ведь о том, что пережил Антон, выслушав учительницу, мужчины узнали, а о том, что происходило в Приднестровье с самой Милеевой, они не ведали.

Видно было, что Раиса Ивановна с трудом сдерживается, чтобы не расплакаться, хотя слезы уже выступили на глазах… Усилием воли она не позволила себе разрыдаться.

– А что это вы все вместе собрались здесь? – громко и, вроде бы, удивленно спросил директор, Павел Павлович, неизвестно откуда появившейся возле трех педагогов. Он, вообще, обладал уникальной способностью оказываться там, где его никак не ожидали увидеть. Шашлычник шашлычником, но служил он все-таки в КГБ, а советская спецслужба представляла собой серьезную организацию и работники ее проходили сложный и многоплановый отбор.

Но для Андрея Андреевича, казалось, появление родственника не воспринималось как неожиданность.

– Павел Павлович, я хочу вам кое-что сообщить и мне кажется, что есть смысл это сделать именно сейчас, – решительно обратился к руководителю «Дружного» старший воспитатель.

– Слушаю вас, – подчеркнуто-официальным тоном но, вместе с тем, почему-то улыбнувшись, дал слово Андрею Андреевичу директор.

– Дело в том, что мне необходимо срочно уехать на несколько дней в Киев, к другу, на свадьбу. Сегодня я звонил ему и меня неожиданно пригласили принять участие в этой праздничной церемонии. Недавно он жениться не собирался, но что же делать, если все получилось так внезапно. Речь идет о моем лучшем друге и ехать мне необходимо. Улыбка исчезла с лица Михайлюка и он, в какой-то степени, растерянно глядя на Кромбет, медленно произнес:

– Поехать… Легко сказать. А кто за тебя работать будет?

– Ну вот, Раиса Ивановна, например, – ответил Андрей Андреевич.

Трудно сказать, внес он такое предложение искренне или, будучи уверенным, что директор не назначит старшим воспитателем техничку, тем самым хотел уколоть Милееву.

Павел Павлович внимательно посмотрел на Раису Ивановну и задумчиво спросил:

– Ты так считаешь, Андрей?

Родственник директора промолчал.

Михайлюк был руководителем прирожденным. И хотя в КГБ он не занимал высоких постов, став начальником детского учреждения, организационные вопросы пытался решать основательно. Возможно, потому что директор воспринимал доверенную ему здравницу как свою. Так или иначе, но на должности старшего воспитателя Павел Павлович хотел видеть человека безоговорочно послушного, с одной стороны, и способного управлять людьми с другой.