Государь Иван Третий

И работа закипела.

– Овес и жратву поближе, – зычно командовал Егор.

Прошло несколько дней. Метель стала выдыхаться и наконец выдохлась совсем. Но грянули морозы. Затрещал лес. Как известно, любое начало имеет конец. Прекратились и морозы. Вскоре вышло солнце, заставив забыть все пережитое. Позабыли и о купцах Елферьевых. Тем более, как предвидел еще зимой Иван Васильевич, реки бушевали, и довольно сильно. Несмотря на все старания князя, люди, любовавшиеся разливом бурных рек, с высоких, безопасных берегов видели, как проплывали чьи-то халупы, трупы животных, нередко и человеческие.

Люди тогда печально вздыхали, крестясь, желая им рая на небе да пуха земного. Но вот всех всполошила неожиданная картина: на бревне, издавая резкие звуки о помощи, плыл… козел. Как он умудрился удерживаться, только можно было дивиться. Тут уж людская душа не выдержала. Несколько парней спустили лодку, сели за весла и, гребя изо всех сил, старались догнать козла на бревне. Народ не выдержал и побежал по берегу, на ходу давая советы, которые глохли, не долетая от бурлящего потока. Козел оказался умным животным. Увидев догоняющую его лодку, он стал кричать еще сильнее и чаще. Побоялся, вероятно, что люди могли раздумать. Но стоило им приблизиться, как козел в неожиданном скачке оказался в лодке. Какой вздох облегчения вырвался у людей, когда они увидели этот финал!

А Елферьевых все не было и не было. Их уже, как и всю команду, похоронили. Реки спали, люди пошли на свои поля. И тут многие увидели встречный необычный санный обоз. Вмиг все преобразилось. Люди, забыв, зачем они выехали, поворачивали коней, бежали к соседям с одной радостной вестью: «Вернулись! Вернулись!» Худые лошади еле тащили полные возы, хорошо увязанные, скрывающие от глаз поклажу. Весть долетела и до ушей Ивана Васильевича. Он вскочил на коня, да вроде опомнился, засомневался: «А позволительно ли великому князю мчаться навстречу пусть и знатному купчине?» и решил повременить. Он посетил купца на другой день. Неожиданно вошедшего великого князя встретил сам Егор. Его глаза поблескивали довольно странным блеском: или он еще не верил своему спасению и радовался со слезами на глазах, или так поразил его приход Ивана Васильевича. Они обнялись. Для этого князю пришлось нагнуться. После первых объятий Егор показал на сына:

– Ему, Иван Васильевич, мы обязаны своим спасением.

Князь шагнул к Василию. Купеческий сын пошел в мать, рослую купчиху из Соларева рода, тоже древнего, торгового. Князю наклоняться не пришлось. «Да, – мелькнуло в его голове, – здоров, вот бы его во дворяне!» После объятий предложил:

– Василь, иди ко мне. Дам я те землю. Дворянином будешь. Службу понесешь. Платить буду хорошо. Что те по свету мотаться?

Услышав эти слова, отец испуганно взглянул на сына: «Никак согласится?»

– Нет, великий князь, я пойду тем путем, каким идет мой батяня, шли дед и прадед. Менять ничего не хочу. Прости мня, великий князь.

– А мне тя прощать нечего. Ты правильно ответил. Мы все живем по старине, как жили наши отцы, деды и прадеды. И изменять им не будем! – И он вновь обнял и похлопал по спине Василия.

Когда князь собрался уходить, Егор встал на его пути.

– Иван Васильевич, не побрезгуй, отобедай с нами. Весь наш род будет помнить этот день.

– Ну что ж! – Князь посмотрел на Василия.

А тот говорит:

– Уважь, князь, батяню моего. Наш род завсегда был верен делам княжьим.

– Я знаю и помню. За стол так за стол.

Уходил князь от них, придерживаясь за отца и сына. Уже на пороге своего дворца он вдруг отстранился от них и со словами: «Я сам», пошатываясь, поднялся на первую ступеньку. Повернувшись к ним, сказал:

– Егорушка, сделаешь правильно, если поедешь в Кафу. Езжай… – И он махнул рукой.

Княгиня встретила его с испуганным видом:

– Ты где пропал? Я тя…

– Возьми-ка! – И он вытащил из кармана ожерелье необыкновенной красоты и огромной ценности.

Увидев, она даже ахнула:

– Это откуда же?

– Купец подарил!

Князь не запамятовал и ничего не перепутал, когда сказал им, чтобы они ехали в Кафу. Егор, когда осознал, что они спаслись, вернулся к своей мысли, ради которой и пошел на опасный Север. От своих сотоварищей, которые побывали в Кафе, он слышал, что порядки там изменились. Крымский хан сильно блюдет купеческую сторону, хорошо понимая, кто приносил в его казну реальный доход. И, несмотря на усталость, Егор решил поездку не откладывать и спросил об этом у Василия. На что тот ответил:

– Батяня, отведу душу в кулачном бою, потом хоть на край света.

Егор на это ничего не сказал и решил за это время найти корабельщиков, узнать, кто может составить компанию. Если несколько купцов поплывут, страху будет меньше.

Незаметно подошло время кулачной схватки. Народ, освободившись от весенних забот, сразу после окончания посевной с нетерпением ожидал этого события. Все гадали: будет ли великий князь? Старики поговаривали, что раньше, бывало, не оставлял без внимания кулачную схватку сам Димитрий Донской! Иван же Васильевич к этому действу относился… не сказать, что холодно, но… довольно безразлично. Хотя всегда интересовался, когда будет и готовится ли место для боя. Когда его спрашивали, почему он не приходит, отвечал: «Время жаль на мордобой глядеть». На другой же вопрос: «Почему разрешает?» – отвечал: «Да это смелость в народе пробуждает». Вот и пойми князя.

Летом место готовили за рекой Яузой, где были слободы: Гончарная, Котельники, Кожевники, на площади у церкви Николы в Котельниках. Сюда же приходили с Неглинки из Кузнецкой слободы. Хоть и маловато их приходило, но это были самые опасные бойцы. Не чурались кулачного боя и кремлевские приживалы. Народу собиралось – яблоку негде упасть. А сколько среди них знатоков было!

– Не так, Микола, бьют! Снизу, снизу надо!

Но попробуй ему скажи: «Что орешь? Иди да покажи!» – в ухо тут же заработаешь. Одним словом, страсти кипели, что на поле Куликовом! Победителей чтили. Проигравших с презрением забывали. Другой кумир появлялся. Зимой кулачный бой чаще всего проходил на Москве-реке. Снег с реки убирали. Народ размещался по обоим берегам. Многие и на лед спускались. Сколько было хохоту, когда от ловкого удара катился побитый к ногам толпы. Пощады, жалости от этой толпы не жди, кроме насмешки. А у кого скула свернута, половины зубов нет, приговор один: «Слабак, сиди на печи».

И вот день кулачного боя наступил. Деревья вокруг облепили мальчишки. Начинали бой мальцы с обеих сторон. Когда первые ослабевали, к ним на помощь спешили старшие. Незаметно в бой вступали мужики. Все смешивалось. Более кучно билась Кузнецкая слобода. Ей и кричали победу. И вот на поле появлялись несколько бойцов-удальцов. Среди них и Василий. Это была сборная группа. Тут могли быть и бояре, и купец, и возчик, и стражнику место находилось. Кулаки у парней так и чесались. И начиналась потеха. Эта группа, как таран, громила слободских, встречались они и с кузнецкими. У них отважным бойцом считался мужик по прозвищу Обух. Его прожженные, почерневшие кулачищи били точно обухом. Как «пригладит» чью голову, считай, отпелся, воробышек. Многих даже вид его пугал. Черное, прокопченное лицо с густой бородой, светящиеся злостью глаза из-под мохнатых бровей наводили страх. Василий уже раз встречался с ним. Еле на ногах устоял. Но искр из глаз было… чуть матушку Москву не поджег. Но не та кровь текла в купеческом юноше. Уж очень хотел он поквитаться с силачом. Не очень-то хотелось носить на себе пятно проигравшего. Целый год готовился, нанимая бывалых мужиков.

И вот пришло время посчитаться. Обух ощерился. Узнал, кого бил. Вся его заросшая физиономия говорила о том, что он не сомневается в своей победе. Не находилось еще молодца, что устоял бы перед ним, Обухом. Это прозвище ему нравилось. Оно было пугающим, угрожающим. Все, увидев, кто с кем должен биться, забыли своих противников.

Встреча с Обухом становилась решающей. Или Кузнецкая слобода вновь возьмет верх, или… Обух не очень осторожничал. Это было видно по тому, как он держал опущенные руки. Только глаза зорко следили за купчиком. «Сейчас я тя успокою!» – говорили его мясистые губы. И… неожиданный выпад. Его пудовый кулачище просвистел в воздухе. Казалось, невозможно спастись от такого резкого, неожиданного выпада. Однако… Василий не зря потратил год, чтобы научиться увертываться от удара. Тот слегка задел его ухо. Но это был пустяк. Ответ последовал незамедлительно. Бил он левой, снизу вверх, попадая в скулу. Удар, в который купчина вложил всю свою силу, был настолько силен, неожидан, что голова Обуха откинулась назад, а в шее что-то щелкнуло. Руки у него вдруг повисли, он глотнул воздух и, выпучив глаза, грузно повалился на Василия. Тому даже пришлось отскочить в сторону. Все застыли на какое-то мгновение. Товарищи Василия, почуяв, что победа почти в их руках, ринулись на кузнецких слободчан. Те какое-то время отбивались, но потеря Обуха сказалась на их воинственном пыле. Они… позорно бежали. Как оказалось, за ходом кулачного поединка с интересом наблюдал великий князь. Его увидели, и толпа закричала:

– Великий князь, награду! Награду! Награду!

Тот поднял руку. Толпа стихла, и все услышали задорный голос:

– Бочку браги и жареного быка!

Награда понравилась толпе.

– Слава Ивану! – закричали тысячи глоток.

Князь довольно улыбался.

Вернувшись домой, Василий, переполненный радостью от победы над самим Обухом, не мог ни с кем ею поделиться. Мать была категорически против его участия в боях, говоря, что не купеческое это дело – биться, как простолюдины спьяну, на кулаках. Она даже не стала слушать Василия, который пытался рассказать ей о бое. Поняв, что речь пойдет о кулачном бое, она, плюнув, произнесла:

– И это мой сын, как какой-то черный простолюдин, дерется на кулаках! Тьфу! – и демонстративно покинула комнату.

– Когда батяня вернется? – крикнул он ей вдогонку.

Но мать не ответила. Егор сказал ей, что отъедет на несколько деньков. Куда, зачем, пояснять не стал. Она хорошо знала: муж из-за суеверия ничего никому не скажет.

А он, готовясь к поездке в Кафу, рыскал в поисках подходящего судна. На его взгляд, старые кербаты, лодии, учаны, паузки и прочие плавающие судна для поездки в Кафу не годились. Он видел хорошие, емкие судна, корабли с каютами и пытался такие найти. И… нашел! И не где-нибудь, а в Подмосковье. Подумать только! До сих пор строительством подобного рода никто здесь отроду не занимался. Но нашелся один, боярин. И не очень знатный, Петр Нарыш.

А все началось в Великом Новгороде, куда Нарышу пришлось приехать. Когда Иван Васильевич как почетный гость стал посещать именитых новгородцев, про боярина забыли.

И вот боярин, гонимый тоской от безделья, начал ездить не только по городу, но и по его окрестностям. Посещал старые монастыри, разговаривал с монахами об их жизни. Много услышал и о былом. Даже узнал, что находились смельчаки атаманы, которые забирались далеко, за три моря. Добычу привозили богатую. Им, монастырским, хорошо помогали.

Может, этот случайный рассказ и натолкнул боярина на какую-то мысль. Однажды, в одну из подобных поездок, он встретил странный обоз. На нескольких десятках подвод везли хорошо отструганные доски, полуизогнутые и почти квадратные, поделки, бревна, напоминающие корабельные мачты.

– Неуж корабль везете? – спросил он у переднего возчика.