Влечение к смерти. Диалог со Шмидт-Хеллерау

Почему, спрашивается, если мы наблюдаем жизнь только как векторный процесс, всегда направленный из точки оплодотворения в точку смерти, и никогда по-иному, почему сама мысль о влечении к смерти, если она и высказывается, вызывает столь бурное сопротивление? Почему любые попытки решить эту, в общем-то, простую задачу, воспринимаются как оскорбление общественного мнения, как вызов, если не как бунт? Каким образом в основе жизни может лежать влечение к жизни? Как в основе процесса может лежать влечение к процессу? По своей сути определение жизни через влечение к жизни есть классическое определение вечного двигателя, который якобы должен работать за счет внутренней тенденции к работе. Такого двигателя нет, равно как не существует и не может существовать у живой системы никакого влечения к жизни.

Фрейд описал одно из крупнейших структурно-динамических образований, функционирующее (по его мнению) на базе влечения к жизни, как систему сексуальности, считая ее энергосистемой с автономным источником питания, запасом энергии (либидо), целью и объектами. Энергией этой системы подпитываются многочисленные (если не все) системы психического аппарата за исключением систем самосохранения, имеющих свой источник питания (интерес). Что такое либидо и что такое интерес, каким образом они противопоставлены друг другу в организме – по понятным нам теперь причинам психоанализ так до сих пор и не выяснил. Около двух десятилетий ситуация сводилась к достаточно успешной клинической практике – с одной стороны, и гораздо менее успешной попытке развязать терминологический гордиев узел теории влечений – с другой. В 20-м году XX века Фрейд предпринял смелую попытку разрубить этот узел, усмотрев в случаях нарциссизма, садизма и навязчивых повторений рядом с сексуальным влечением некое другое влечение, названное им влечением к смерти.

В данном случае, как мы теперь понимаем, он заметил не другое дуалистическое, а то единственное влечение, которое располагается не рядом, а много глубже сексуальности, и питает ее наряду с остальной биологической, психической и социальной активностью. Заметил, но не придал этому влечению того фундаментального значения, которое оно по справедливости имеет для биологической и психической активности. Система сексуальности, расположенная между взглядом Фрейда и влечением к смерти, всегда мешала ему полностью рассмотреть фундамент психической и биологической активности, состоящий из единого мегаблока влечения к смерти. То, что он описал в 20-х годах как влечение к смерти, – всего лишь малая часть единой системы влечения к смерти, а ее другую часть на протяжении всей жизни Фрейд описывал как влечение к жизни и либидо. Поскольку мы понимаем теперь, что и либидо, и влечение к жизни по своей сути есть влечение к смерти, то понятно, почему Фрейд так удивлялся, что проявления либидо хорошо заметны, а проявления влечения к смерти скрыты за шумными проявлениями Эроса. И то, что Фрейд называл либидо, и любой интерес, и все влечения Я, и любая жизненная потребность являются производными от влечения к смерти. По-разному обозначая их, Фрейд ошибался в квантификации и квалификации влечений, но не в их фундаментальной роли в психической и психопатологической активности.

Пересмотр дуалистической теории влечений не привел ни к каким потрясениям в здании психоаналитической теории и практики лишь потому, что он никак не затрагивал фундамент человеческой психики, но лишь все больше приближался к нему и той картине, которая открылась нам сегодня с тифоаналитической точки зрения. Но это уже проблемы не психоаналитической теории и не метапсихологии Фрейда, а тифоаналитической теории. Мы же сейчас вновь обратимся к системе аргументации Шмидт-Хеллерау.

*

Вслед за рассмотрением базисно-надстроечной проблемы метапсихологии Шмидт-Хеллерау обращает наше внимание на проблему естественнонаучного редукционизма Фрейда, замечая, что предъявляемые к научной системе требования четко использовать свой понятийный аппарат не всегда выполняются в психоаналитической теории. То, что многие психоаналитические понятия имеют различный смысл на различных уровнях теории, приводит к логическим ошибкам и провоцирует дополнительную критику с постоянными попытками ревизии тезауруса. Все «явные логические погрешности и неточности, допущенные при формулировании понятий метапсихологии… объясняются именно тем, что Фрейд не обособлял различные уровни теоретических формулировок»[27 - Шмидт-Хеллерау К. Указ. соч. С. 46.], – пишет Шмидт-Хеллерау, но она, в отличие от критиков, считает, что данная проблема преодолима, так как «главную роль при определении нюансов значения того или иного понятия играет соответствующий дискурс»[28 - Там же. С. 21.]. Способен ведь любой живой язык справляться не только с многозначностью, но и с омонимией, выводя конкретное значение слова из контекста. Признавая избыточную метафоричность и антропоморфизм фрейдовского стиля, Шмидт-Хеллерау показывает на примерах, что до настоящего времени все попытки «перевести» психоанализ на четкий «практический» клинический язык неизбежно терпят фиаско.

Парируя критику естественнонаучного редукционизма фрейдовской метапсихологии и обвинения в том, что метапсихологические «безличные понятия, обладающие лишь мнимыми научными достоинствами, скрывают от нас индивида, осознающего себя активной, деятельной личностью, определяющей и создающей обстоятельства», автор очень удачно использует пример из современной фрактальной геометрии, замечая, что, очевидно, «никому не придет в голову упрекать, скажем, математика в том, что, экспериментируя с формулой х ? х? + с, он грешит редукционистским и механистическим подходом к осмыслению природы»[29 - Там же. С. 26.]. Геометрические фигуры, получаемые при графическом изображении фрактальных формул, очень похожи на многие природные явления: снежинки, листья, деревья, но математика интересуют не они (не конкретные формы), а те принципы, которые лежат в основе их возникновения. Индивидуальность, в редукционистском пренебрежении к которой часто обвиняют метапсихологию, не может исчезнуть из сферы ее интересов, поскольку ее там никогда не было, – считает Шмидт-Хеллерау, – и она никогда не являлась предметом ее изучения. Заметим здесь, что метапсихология Фрейда – не единственное направление исследований человека, которое подвергалось необоснованной критике именно с этих позиций. В пренебрежении к индивидуальным психологическим особенностям человека традиционно обвиняется бихевиоризм, который открыто и четко постулирует пренебрежение индивидуальными психологическими особенностями как отличительную специфику своего методологического подхода.

За различными направлениями аргументации за и против фрейдовской метапсихологии Шмидт-Хеллерау зорко усматривает старую как мир проблему взаимоотношения души и тела:

«Какие бы частные расхождения ни обнаруживались между представлениями оппонентов, которые могут отдавать предпочтение теории тождественности или теории взаимодополнения, склоняться к функционалистскому или эпифеноменалистскому подходу, придерживаться нейроэпистемологической или интеракционистской точки зрения, в целом расхождения эти продиктованы ответом на главный вопрос о том, являются ли психика и соматика двумя взаимосвязанными, но в корне различными началами, как полагают дуалисты, или душа и тело представляют собой нечто целое, как считают сторонники монизма»[30 - Там же. С. 30.].

Если мы вспомним здесь классификацию Вельдера и его пренебрежительное отношение к метапсихологии и философии Фрейда, то поймем, что Шмидт-Хеллерау предлагает занять еще более принципиальную позицию: мало того, что она считает, что для адекватного понимания психоаналитической теории необходима метапсихология, – она считает, что для адекватного понимания метапсихологии в свою очередь необходима философия Фрейда. Прежде чем обсуждать метапсихологию Фрейда (пятый уровень классификации Вельдера), необходимо, так или иначе, высказать свое отношение к его философии (шестой уровень классификации). Шмидт-Хеллерау считает, что невозможно адекватно использовать ни один уровень психоаналитической системы без учета вышележащего уровня, хотя сам Вельдер, как мы помним, утверждал совершенно противоположное. Он считал, что значимость уровней снижается при переходе от клиники к теории, а пятый и шестой уровни в своей классификации определял как «куда менее важные», чем остальные. Клейн[31 - Klein G. S. Psychoanalytic Theory. An Exploration of Essentials. N.Y., International Universities Press, 1976.], полагая, что метапсихология является всего лишь формой, в которую Фрейд отлил свою философию, также не считал ее важной или содержательной и вообще писал, что она не имеет никакого значения, поскольку никак не связана с выполнением главной задачи психоанализа – терапией.

Шмидт-Хеллерау с этим принципиально не согласна, но (!) это несогласие автоматически предполагает необходимость открыто высказать своеотношение к философии Фрейда, которое в данном случае определит все дальнейшее понимание его метапсихологии, клинической теории, клинических интерпретаций и собственно клинической феноменологии. Если ты принципиально согласен с философией Фрейда – ты имеешь и возможность, и право на критическое осмысление вытекающей из нее (философии) метапсихологии. Если ты принципиально не согласен с ней, то тем самым ты утрачиваешь право и возможность критиковать его метапсихологию. Потому что человек, не согласный с философией Фрейда, может критиковать лишь ее, но не метапсихологию, так как не имеет смысла тратить усилия на анализ неправильного следствия из неправильного посыла. Принципиальному противнику употребления алкоголя глупо критиковать вкусовые достоинства водки, коньяка, вина или пива.

Необходимость обозначить свою позицию по поводу психофизиологической проблемы на пороге здания психоанализа – проблема не менее актуальная, чем все предыдущие, затронутые Шмидт-Хеллерау. Эта проблема, возможно, не существует для тех, кто считает философию и метапсихологию Фрейда непринципиальной для психоанализа (в этом случае непринципиальна и философская позиция), но если ты ставишь фрейдовскую философию и метапсихологию в основание психоанализа, ты должен ответить (как минимум для себя) на вопрос: какую философскую позицию ты занимаешь сам. Заметим: Шмидт-Хеллерау считает, что на самом деле это необходимо сделать всем. «Всем критикам метапсихологии (а не только тем из них, кто с уважением относится к фрейдовской философии – Ю.В.) приходится сталкиваться с проблемой выбора между монизмом и дуализмом»[32 - Там же. С. 30.].

Принципиальная позиция автора («с кем ты, товарищ») вызывает наше абсолютное согласие и искреннее уважение. Но (!) тем быстрее на этом фоне возрастает наше удивление, когда мы убеждаемся, что сама автор (столь принципиальная по отношению к другим) со своей позицией так и не определилась. Шмидт-Хеллерау так и не определила для себя, какую философскую позицию занимает она — монистическую или дуалистическую.

Поднимая осторожно этот вопрос, Шмидт-Хеллерау апеллирует к работе Б. Рубинштейна «Психоаналитическая теория в свете души и тела». Его теорию эмпирического параллелизма она считает наиболее адекватной в ситуации, когда «„окончательное решение“ не вынесено»[33 - Там же. С. 31.]. С последним утверждением спорить трудно, и надеяться, что решение по делу, слушание которого идет уже более двух тысяч лет, будет вынесено в ближайшее время – наивно. Оно, возможно, не будет вынесено еще несколько ближайших столетий (если не тысячелетий). Ведь еще более двух тысяч лет тому назад Тит Лукреций Кар писал:

…доводы нам говорят, что телесна природа

Духа с душой, раз она и членами движет, и тело

Будит внезапно от сна, и меняет лица выражение,

И человеком она целиком руководит и правит,

Этого можно достичь не иначе, как осязанием,

А осязания нет без тела. Не ясно ль отсюда

Нам, что и дух и душа обладают телесной природой?

Уже тогда Лукреций призывал читателей не соглашаться с откровенным психофизиологическим параллелизмом Демокрита:

В этих вопросах, смотри, не держись ты такого

Как полагает о том Демокрита священное мнение:

Будто одно за другим расположены первоначала

Тела и духа и так, чередуясь, связуют все члены…[34 - Лукреций К. О природе вещей. М., 1937. С. 108—113.]

На дворе XXI век. Что изменилось? Ничего. Как будто двух тысяч лет и не было. Есть сторонники монистической точки зрения. Есть сторонники дуалистической точки зрения. Каждая сторона твердо отстаивает свою позицию. Кроме этого, есть попытки занять либо обе позиции сразу, либо – некую промежуточную. На этом фоне наивно ставить вопрос в плоскости необходимости принять окончательное решение. И мы этот вопрос таким образом и не ставим. Вопрос ставится совершенно в иной плоскости: в плоскости необходимости занятия своейопределенной позиции. Фрейд ее занимал, открыто обозначал и всю жизнь строго придерживался. Повторимся: мы здесь не говорим о том, что та или иная позиция имеет свои преимущества, или, тем более, о том, что та или иная позиция верна. Мы удивляемся лишь тому, что Шмидт-Хеллерау мягко и уклончиво заявляет, что «поскольку каждая сторона выдвигает веские доводы в свою защиту, обвинять кого-либо было бы несправедливо»[35 - Шмидт-Хеллерау К. Указ. соч. С. 31.], и определить свою позицию не спешит.

Но, простите, как же так? Если восприятие и адекватное использование всего корпуса психоаналитической теории, включая метапсихологию, зависит от адекватного прочтения фрейдовской философии (в чем нас выше старалась убедить сама автор), а важнейшим ее моментом является принципиальное решение психофизиологической проблемы – как можно понимать здесь подобный плюрализм? Тем более с опорой на теорию эмпирического параллелизма, которая, кстати, является теорией не Рубинштейна, а русского психолога Г. И. Челпанова[36 - Челпанов Георгий Иванович (1862—1936) – русский психолог и философ, ученик Н. Грота и В. Вундта, создатель и директор первого в России Психологического института.], за свою принципиальную «идеалистическую» и «дуалистическую» позицию смещенного с поста директора основанного им же психологического института.

Г. И. Челпанов был учеником В. Вундта[37 - Как известно, в своем институте Г. И. Челпанов даже двери и дверные ручки приказал сделать точно такими же, как в институте Вундта.] и открытым сторонником его откровенно дуалистического принципа психофизиологического параллелизма. Именно этот принцип он положил в основу своей теории эмпирического параллелизма. Психическое и физиологическое принципиально не отождествлены, не могут быть отождествлены и не детерминируют друг друга, – считал Г. И. Челпанов. В своей фундаментальной работе «Мозг и душа: критика материализма и очерк современных учений о душе» он писал, что «дуализм, признающий материальный и особенный духовный принцип, во всяком случае лучше объясняет явление, чем монизм»[38 - Челпанов Г. И. Мозг и душа. Критика материализма и очерк современных учений о душе. М., 1994.]. Единственным источником познания психических явлений он считал самонаблюдение, а эксперименту отводил вспомогательную роль, усматривая, вслед за Вундтом, его основное значение в том, чтобы сделать самонаблюдение более точным. Обвиняя материализм и монизм в редукционизме, Челпанов утверждал принцип эмпирического параллелизма как принцип независимого, параллельного течения психических и физиологических явлений, соответствие между которыми может лишь констатироваться эмпирическим путем. Это – точка зрения Челпанова. В его институте, заметим, свободно в форме докладов заслушивалась и противоположная точка зрения Фрейда, с которой Челпанов был принципиально не согласен, но он никогда и не ставил перед собой задачу критиковать или развивать метапсихологическую и клиническую теории Фрейда.

То, что ни Рубинштейн, ни Шмидт-Хеллерау не знакомы с идеями Г. И. Челпанова – не удивительно. До последнего времени с его жизнью и научной деятельностью не были знакомы даже многие отечественные психологи. В конце своей жизни, после того как расстреляли Г. Г. Шпета[39 - Шпет Густав Густавович (1879—1937) – российский философ, последователь феноменологии Э. Гуссерля. Вице-президент (1923—1929) Государственной академии художественных наук. Расстрелян.], обеспечивавшего своего учителя хоть какой-то работой, последний приходил к крыльцу своего института, садился у дверей и спрашивал, глядя в глаза входящим сотрудникам, помнят ли они его. Сотрудники стыдливо отводили глаза. Это тот самый трагизм истории отечественного психоанализа и отечественной психологии, о котором Шмидт-Хеллерау, скорее всего, не знает.

*

«Старая как мир» психофизиологическая проблема (проблема соотношения психических и нейрофизиологических процессов), к которой обращается Шмидт-Хеллерау, равно как и проблема психофизическая (проблема места психики в природе), поднималась и до, и после Лукреция неоднократно. Рене Декарт в XVII веке разделил механическое тело и бестелесную душу, и они, не соприкасаясь и не влияя друг на друга соответственно теории Гейлинкса (теории «двух часов»), существовали синхронно и параллельно. С противоположной (монистической) точкой зрения выступили Томас Гоббс и Бенедикт Спиноза, которые утверждали, что психика полностью выводима из взаимодействия природных сил. Идеи Декарта развил Лейбниц, который говорил не о взаимодействии и выводимости, а лишь о корреляции души и тела. Только логический позитивизм полностью решился отказаться от дуалистической теории, считая все психические акты функциями мозга и указывая, что предмет споров заключается в использовании различных языков для описания сознания, поведения и нейрофизиологических процессов.

Заметим здесь, что именно на этойпрочной монистической позиции стоял Фрейд, полагая, что, используя язык психологии и метапсихологии, он тем самым описывает некие реальные психические (они же нейрофизиологические) процессы как процессы, происходящие в мозге. Они могут быть столь же хорошо, а может быть, даже лучше описаны на языке нейрофизиологии или даже химии. «Недостатки нашего описания, вероятно, исчезли бы, – писал Фрейд, – если бы психологические термины мы могли заменить физиологическими или химическими терминами»[40 - Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия //Психология бессознательного. М., 1990. С. 421—422.]. Это не есть дань устаревшему грубому детерминизму XIX века, как пишут исследователи и «последователи» Фрейда. Это есть занятие определенной позиции в вопросе взаимоотношения психики и мозга. Мы не говорим здесь, что эта позиция хороша или плоха. Мы не оцениваем ее как правильную или неправильную. Мы лишь утверждаем, что ее придерживался Фрейд, и что он ее придерживался осознанно, считая наиболее удобной для себя и клинического психоанализа.

Рубинштейн, к позиции которого склоняется Шмидт-Хеллерау, соглашаясь в целом с тем, что на свете бестелесной души не сыскать и что невозможно создать психологическую теорию, игнорирующую знания о физиологии, тем не менее предполагает (и Шмидт-Хеллерау с ним соглашается), что «появление таких феноменов, как желания, мысли, чувства, сновидения и т.д., всегда сопровождается (курсив мой – Ю.В.) возникновением более или менее отчетливых физических ощущений и физиологическими изменениями, которые можно зафиксировать. Поэтому можно утверждать, что любой психический феномен соотносится (курсив мой – Ю.В.) с неким физиологическим феноменом»[41 - Шмидт-Хеллерау К. Указ. соч. С. 31.]. И все, что утверждается о психике, для Рубинштейна имеет не прямое, а почему-то лишь «косвенное отношение к мозгу».

Таким образом, склоняясь к концепции эмпирического параллелизма (здесь уже не так важно – Рубинштейна ли, Челпанова ли), Шмидт-Хеллерау тем самым склоняется к позиции психофизиологического параллелизма и дуализма, о чем она сама же и пишет дальше: из допущения, «что психоаналитическая теория является исключительно психологической… следует, что дискурс теоретических понятий, относящихся к высшему уровню, составляют только психологические сущности, а значит, такие понятия непереводимы на язык нейрофизиологии (курсив мой – Ю.В.). При этом мы автоматически склоняемся в сторону дуалистической теории»[42 - Там же. Указ. соч. С. 34.]. Нам остается лишь добавить здесь, что эта сторона, к которой склоняется Шмидт-Хеллерау, не есть та сторона, к которой склонялся Фрейд. Лишь между прочим Шмидт-Хеллерау упоминает о подходах и людях, много более близких по духу фрейдовской философии (теории трансэмпирической тождественности и пионере психосоматической медицины Викторе фон Вайцзеккере[43 - Вайцзеккеру принадлежит высказывание «Психосоматическая медицина должна быть глубинно-психологической, или она не будет медициной».]), но останавливает свой выбор окончательно на принципе эмпирического параллелизма: «…феноменологические и протонейрофизиологические утверждения, будучи соотнесенными, остаются взаимно непереводимыми (курсив мой – Ю.В.), поскольку в эмпирическом отношении они различаются всегда (курсив К. Ш.-Х.), даже в том случае (курсив мой – Ю.В.), если в трансэмпирическом отношении они тождественны…»[44 - Шмидт-Хеллерау К. Указ. соч. С. 34.].

Одна только эта фраза способна породить не один вопрос. Во-первых, что значит «даже в том случае»? Получается, что автор предполагает возможность существования иных случаев? Случаев, когда феноменологические и нейрофизиологические утверждения не тождественны друг другу? Тем самым автор сразу же встает на позицию, которая откровенно чужда философии, метапсихологии и психоаналитической теории Фрейда. Во-вторых, что значит: «взаимно непереводимы», если с точки зрения фрейдовской теории метапсихологические понятия как раз и являются переводом нейрофизиологических понятий на язык метапсихологии? Шмидт-Хеллерау допускает, что лишь «некоторые (курсив К.Ш.-Х.) нейрофизиологические формулировки могут соотноситься с психологическими формулировками»[45 - Там же. С. 33.]. Разумеется, нам очень любопытно: какая мысль стоит у автора за этим курсивом набранным словом «некоторые», а также каким образом автор мыслит себе дифференциацию между теми нейрофизиологическими формулировками, которые могут быть соотнесены с психологическими формулировками, и теми, которые не могут быть соотнесены. Здесь у нее получается очень интересный и своеобразный симбиоз из монизма и дуализма. Какие-то высказывания и феномены на язык нейрофизиологии перевести можно – и Шмидт-Хеллерау склоняется к монистической позиции, а какие-то нельзя – и тогда она склоняется к позиции дуалистической.

Например, высказывание «П желает О», по мнению Шмидт-Хеллерау, перевести на язык нейрофизиологии невозможно. Заметим: автор не пишет, что данное высказывание перевести на язык нейрофизиологии «пока невозможно». Она имеет в виду принципиальную невозможность перевода, что, с точки зрения Фрейда (и здесь мы с ним абсолютно согласны), совершенно неоправданно. Язык метапсихологии и язык нейрофизиологии – это два языка, описывающие один и тот же феномен: функционирующий мозг. Даже если в одном языке на сегодняшний день мы не имеем адекватных понятий, чтобы перевести уже имеющиеся в другом, то это не означает их принципиальной непереводимости. Перевод этот достаточно сложен, и мы не умеем полностью осуществить его в настоящий момент (то, о чем всегда сожалел Фрейд), но он не невозможен в принципе. Вся феноменологическая визуальная совокупность изображений на мониторе моего компьютера, включая все то, что я сейчас печатаю, не может быть мною переведена в феноменологию операций микропроцессора, или даже феноменологию языка программирования, но это не значит, что это невозможно в принципе. Высказывание «П желает О», безусловно, можно перевести на нейрофизиологический язык, правда, оно при этом превратится в громоздкое подобие фразы: «совокупность динамики нейрофизиологических процессов системы нейрофизиологических связей, которую Я (как устойчивая система нейрофизиологических связей) сопоставляет с совокупностью воспринимаемых сигналов различной модальности и распознает: во-первых, как П, во-вторых, как определенную динамику системы П, соответствующую динамике системы Я в момент желания, и, в-третьих, объект, имеющий отношение к динамике определенных нейрофизиологических процессов (желание) определенной нейрофизиологической системы (П), идентифицируется нейрофизиологической системой (Я) как определенная нейрофизиологическая система (О)». Даже при простейшем действии то, что происходит в «центральном процессоре» человека, описывается на нескольких страницах текста[46 - Солсо Р. Л. Когнитивная психология. М., 1996. С. 14.]. Теоретически не только можно, но даже должно допустить возможность существования полной и точной нейрофизиологической копии феномена «П желает О» с монистической точки зрения. С этой же точки зрения можно и должно допустить существование подобной копии химической. Всеми этими проблемами занимается в настоящее время когнитивная психология, и не без успехов.

Мы не случайно так подробно остановились на этом моменте работы Шмидт-Хеллерау, поскольку автор сама же подчеркивает, насколько важен выбор исходной гипотезы, который «определяет характер трактовки психоаналитической теории»[47 - Шмидт-Хеллерау К. Указ. соч. С. 33.]. На этом фоне достойно удивления то, что, собираясь рассматривать метапсихологическую теорию, в выборе своей исходной позиции Шмидт-Хеллерау затрудняется. Эта принципиальная «недоговоренность на берегу», собственно, и привела ее далее к тем многочисленным недоразумениям, с которыми нам предстоит столкнуться на страницах этой замечательной в прочих отношениях книги.

*

Во введении же автор затрагивает вопрос о взаимосвязи между психоаналитической, информационной и системной теориями. Е. Петерфрейнд[48 - Peterfreund E. Information, Systems and Psychoanalysis. An Evolutionary Biological Approach to Psychoanalytic Theory. Psychol. Issues, 7, Monograph 25/26. N.Y.: International Universities Press, 1971.], А. Д. Розенблат и Ж. Т. Тикстун[49 - Rosenblatt A. D. & Thickstun J. T. A Study of the Concept of Psychic Energy. Int. J. Psychoanal., 1977. 51.] утверждают, что в естественных науках давно уже произошел кибернетический переворот и поворот от изучения систем, перерабатывающих вещество и энергию, к изучению систем, перерабатывающих информацию. Лишь психоанализ до сих пор строится на устаревших и нечетких метапсихологических понятиях. Высказывается даже мнение, что когнитивные нейронауки могут предложить новую и более адекватную основу для развития психоанализа, чем метапсихология. Шмидт-Хеллерау так не считает и делает акцент на взаимодополняемости этих теорий, но не их взаимозаменяемости, и критикует тех сторонников взаимозаменяемости, которые считают, что информационная и системная теории могут полностью заменить собой метапсихологическую теорию в психоанализе. В конце своей работы она приводит как приложение анализ взаимодополняемости метапсихологической концепции Фрейда (правда, уже в своей интерпретации) и нейропсихологической модели российского ученого А. Р. Лурия.

Анализируя точки зрения сторонников взаимозаменяемости, Шмидт-Хеллерау подробно останавливается на информационно-системной психоаналитической теории Петерфрейнда, в соответствии с которой:

1) центральная нервная система представляет собой систему переработки информации;

2) организм в целом имеет множество иерархических программ переработки информации с механизмом обратной связи;

3) при поступлении новой информации старые программы преобразуются (обучаются);

4) психические акты в состоянии бодрствования и сна (мысли, фантазии, аффекты, сновидения и так далее) сообразуютсяс действием особых сложных программ, организованных по иерархическому принципу, или происходят параллельно им (курсив мой – Ю.В.);

5) патологические психические акты происходят из-за ошибок или неточностей программирования, а конфликты – из-за несоответствия логики и целей программирования;

6) оптимальная система переработки информации предназначена для контроля, адаптации, организации и интеграции функций Эго;

7) психоаналитический процесс представляет собой системный процесс обучения со сложной обратной связью между аналитиком и анализандом.

Заметим здесь, что против этих «основополагающих тезисов» у Шмидт-Хеллерау не возникает «никаких возражений», что и не удивительно. Вопросы к ним возникают у нас в связи с той самой «старой как мир» проблемой психофизиологического параллелизма, которую Шмидт-Хеллерау выше обозначила, но свою позицию по отношению к которой не определила.

Три первых пункта информационно-системной психоаналитической теории Петерфрейнда, в которых утверждается, что центральная нервная система представляет собой иерархическую систему адаптирующихся программ переработки информации с механизмом обратной связи, возражений не вызывают, но вот четвертый пункт, в котором говорится, что все психические акты лишь сообразуются с действием этих сложных программ или вообще происходят параллельно им, – с монистической позицией Фрейда согласуется крайне плохо. Цитируемое высказывание – откровенно дуалистическое, предполагающее возможность параллельной деятельности неких психических актов и неких информационно-системных программ в рамках психофизиологического параллелизма. То, что Шмидт-Хеллерау так легко соглашается с этим высказыванием Петерфрейнда, только лишний раз подчеркивает отсутствие у нее принципиальной позиции по этому вопросу. И даже ее понимание того, что подход Петерфрейнда во многом тавтологичен, не оправдывает ее соглашательство с его дуалистической позицией, принципиально не соответствующей позиции Фрейда. Не извиняет ее и то, что в конце раздела она приходит к выводу, что попытка замены, а не дополнения «старомодной» метапсихологии современной кибернетикой также лишь «снижает познавательный потенциал психоаналитической теории» и не стоит надеяться, что с помощью одной кибернетики, которая ориентирована на исключительно системные аспекты любой теории, когда-нибудь «удастся изменить содержание теории»[50 - Шмидт-Хеллерау К. Указ. соч. С. 41.].