Война после войны. Пропавшие без вести

– Дождь собирается. Папоротник мазать? – Блоод положила невесомые ладони на плечи подруги. Саму желтоглазую девушку ни комары, ни другие насекомые не трогали. Чувствовали родственницу по кровопусканию.

– Пойдем к ручью.

Они шли рядом. Вернее, Катрин шла, а суккуб скользила через подлесок, почти так же изящно и бесплотно, как привыкла двигаться среди родных каменных стен. Желтокожий эльф. Никаких поэтично-длинноногих ушастых эльфов в мире Эльдорадо, насколько было известно Катрин, не существовало. Теперь вот появился. И ноги вне конкуренции, и костюмчик с широкими брюками уже в меру обтрепался, перестал быть вызывающе новым. Черная лента, закрывающая глаза и заодно утихомиривающая буйные шелковистые волосы, казалась удачным аксессуаром. Выглядела Блоод прелестно. Людские украшения ей нравились, и теперь серебро на запястьях и шее, узкий кинжал убийцы на поясе придавали ланон-ши слегка карнавальный, но весьма человеческий вид.

– Нравлюсь? – спросила Блоод.

– Угу. Особенно твое ночное зрение. – Катрин отогнала слишком назойливого комара.

– Видеть плохо. Люди не хотят. Ничего замечать. И правильно.

– Вот как? Раньше ты не делала столь пессимистичных малодушных умозаключений. С чего бы это, не объяснишь?

– Может быть. Потом. Сначала комары.

Ручей был мелок, не выше колена. Катрин немножко поплескалась, потом лежала на предусмотрительно захваченном плаще. Ладони Блоод, пахнущие растертым папоротником, скользили по коже. Подруга нежно втирала свежий прохладный сок. Места, в общем-то не слишком доступные для комаров, руки суккуба тоже не миновали. Катрин протестовать и не думала. Зажмурившись, начала постанывать. Процедура по отпугиванию кровососущих мягко перешла в неуместное баловство…

…Не утруждая себя принятием вертикального положения, Катрин на четвереньках подползла к ручью, окунула разгоряченное лицо и напилась. Встряхнула головой, отбрасывая с лица светло-желтые густые локоны. Надо бы подстричься. Ну или хотя бы рубашку надеть. И вернуться в лагерь. Сумерки быстро густели. Сейчас Ингерн припрется на ужин звать или мужа пришлет…

– Нужно возвращаться, – сообщила Катрин свернувшейся на плаще подруге. Блоод, стройненькая, голенькая, почти темнокожая в наступающей темноте, выглядела совсем юной. Набраться смелости и спросить, сколько же ей в самом деле лет, Катрин никак не решалась.

– Не нужно, – ланон-ши потянулась. – Рано. Фаршируют. Возятся.

– Ты их слышишь? – без особого удивления спросила Катрин.

– Почти. Чувствую. Много. – Блоод вытянула острый палец к кустам на противоположном берегу ручья. – Там смотрит.

– Кто? – Катрин машинально кинула взгляд на лежащую под разбросанными вещами глефу.

– Маленький. Местный. Рыбу любит. Неважно. Не стыдно.

– Да уж. Скромные мы с тобой, прямо аж жуть.

– Катрин, могу я спросить, сказать?

Ого, как официально. Блоод очень редко называла подругу по имени.

Катрин натянула рубашку и села рядом:

– Давай, говори-спрашивай.

Блоод опустила голову. Нечто небывалое. Сомнение? Или даже смущение?

– Когда тебе хорошо. Очень. Ты говоришь. Кричишь – Фло. Кто это? Муж? Любовник? Бог?

Катрин крепко зажмурилась:

– Опять, значит? Часто… кричу?

– Через раз. Когда тебе глубоко хорошо. Кричишь, – суккуб шептала едва слышно.

– Моя подруга. Мой друг. Очень давно и очень далеко отсюда.

– Женщина? Не мужчина? С ней было. Даже лучше?

Катрин обняла узкие плечи, уткнулась лицом в буйную тьму черных кудрей ланон-ши:

– Прости. Я думала, что забыла ее. А когда вспоминаю, хочется плакать. И обнять. А удовольствие только потом. Потом-потом-потом. Я хотела бы ее видеть, быть рядом, пусть без всякой постели. Просто убедиться, что она жива, здорова, счастлива. Понимаешь, Фло меня спасла, а я бросила ее. Нет, не бросила. Оставила. Ничего иного нельзя было придумать. Если бы я осталась, ей могли что-то дурное сделать. Могли убить. Собственно, мне бы тоже голову живо открутили. Вот я ее и бросила.

– Бросить? Ты? Смешно. Выдумываешь. Я тоже. Выдумывала. Что тебе нужен мужчина.

Катрин фыркнула:

– Вполне могу обойтись. Честно говоря, я о них не часто вспоминаю.

– А я вспоминаю. Плохо. Слабая. – Блоод осторожно промокнула концом повязки повлажневшие глаза подруги. – Вспоминаю, пользуюсь. Я – дрянь.

– Поздновато ты раскаиваешься. По-моему, ты пользуешься мужчинами всю жизнь. Такой тебя создали боги. И мама с папой.

– Как делали, не помню. И их не помню. Не то. Еда-удовольствие. Удовольствие-еда. Привычно. А если не так?

– А как? Что ты меня путаешь? Что случилось?

– Я была. С твоим мальчиком. С Энгусом.

– Ну, он вовсе не мой мальчик, – автоматически поправила ее Катрин и изумилась: – Когда же ты успела?! Мы же с тобой спим. В кустах, что ли, столкнулись?

– Что я, кролик, в кустах? – обиделась суккуб. – Не сейчас. В городе. Тебя не было.

– А Даллап? С ним…

– Даллап? На фиг нам Даллап? – Блоод, перенявшая отдельные особо интеллектуальные выражения подруги, даже отодвинулась. – Им жена питается.

– А на фиг тебе Энгус? Он же маленький, и вообще. В Тинтатдже полно полнокровных аппетитных мужчин.

– Да. – Суккуб в явном затруднении потупилась. – Не пища. Не удовольствие. Он… Мы говорили. Немного. Потом еще. Говорили. Он не как все. Не жаждал. Не напрягался. Только разговоры. Вот потом…

Катрин не верила своим ушам:

– Энгус тебя совратил? Я сейчас в обморок брякнусь.

– Он не как все. Я не хотела. С твоим другом. Только капельку, – жалобно прошептала Блоод.

Катрин смотрела на нее во все глаза. Такой виноватой она подругу еще не видела.

– Знаешь, похоже, «мой друг» не слишком пострадал. Румяный и жрет вполне исправно. Смотрит на тебя, правда, странновато, но я-то думала – просто побаивается такой хищницы.

– Не побаивается. Ты и он. Единственные, кто. Не боится.