Рузский, заполучив в свои руки бумагу, вопросительно посмотрел на Романова.
– Что-то еще, Николай Владимирович? – спросил Ники.
– Ваше величество, прикажите Иванову, чтобы он остановил все действия против Петрограда.
– Я согласен, в самое ближайшее время-это будет сделано.
Романов всеми силами старался удержать на лице бодрое выражение, хотя на сердце у него скопилась тягучая тоска. Генерал же опустил глаза вниз, чтобы скрыть от государя необыкновенную радость.
– Да поможет нам Бог! Жду вас утром, Николай Владимирович, – строго сказал Ники и, пристально поглядев в глаза Рузского, тихо добавил. – Но в то же время я хотел бы, чтобы вы опубликовали Манифест в печати.
– Ваше величество, я непременно выполню вашу просьбу, – ответил с подозрительной осторожностью генерал и, поджав губы умолк.
На этом переговоры закончились. Оставшись в одиночестве, Романов быстро набросал текст на телеграфный бланк, и в первом часу ночи в адрес генерал-адъютанта Иванова телеграмма с приказом, чтобы он прекратил действия против восставшей столицы, была отправлена.
После переговоров император долго не мог уснуть. Его голова гудела от навязчивых горячих мыслей и ярких воспоминаний из прошлой жизни. При этом по его бледным щекам, заросшим крепким волосом изредка катились редкие слезы. Из его ума никак не уходили жена и дети. Черные думы вконец обуяли его, а сердце трепыхалось, как голубь в чужих руках. Он долго молился, целовал фотографии жены, детей и заснул только под самое утро, когда на востоке уже появились предвестники скорого рассвета. Он думал, что утром все решится, как нельзя лучше.
После разговора с Романовым, Рузский, связался с Родзянко по прямому проводу и рассказал ему о результатах переговоров с Романовым.
– Манифест слишком запоздал, теперь речь может идти только об отставке Романова – ответил ему Родзянко.
– Мне будет трудно сообщить об этом Николаю Александровичу.
– Что ж делать, Николай Владимирович нам в столице отнюдь не легче.
– Я с трудом убедил его, чтобы он согласился сформировать ответственное правительство.
– Поздно спохватился Романов. Слишком много воды утекло.
– В таком случае кто возглавит Россию?
– Его сын Алексей при регентстве великого князя Михаила Александровича.
– Как бы беды не вышло – война ведь идет.
– Война нами практически выиграна.
– Но она еще не закончена.
– Это-вопрос ближайшего времени.
– Мне думается, что вы играете с огнем.
– Николай Владимирович, на чьей стороне будет армия?
– Армия не будет вмешиваться во внутренние дела государства. Ей сейчас не до этого.
– И все же? С народом или с Романовым?
– Армия во время ведения войны с народом воевать не будет, потому что это не ее дело – резко ответил генерал-адъютант и поспешил попрощаться.
“Никуда вы от нас не денетесь. Вашими руками мы сковырнем Романовых с русского престола,“ – удовлетворенно подумал Михаил Владимирович.
В этот же день Рузский проинформировал Алексеева о разговоре с Родзянко.
– Я вас хорошо понял, – ответил генерал-адъютант. – Будем действовать сообща.
Наступило ликующее весеннее утро. На востоке России взошло негреющее солнце. Поля и перелески под солнечными лучами заблестели свежими красками. Поздним утром второго марта не выспавшийся и злой Рузский явился к бледному императору. Долго поспать государю и на этот раз не удалось.
Генерал-адъютант, щелкнув каблуками, горестно покачал головой:
– Ваше величество, я переговорил с Родзянко, и он мне объявил, что теперь одних уступок будет недостаточно, потому что обстановка в Петрограде резко изменилась. В столице подняли династический вопрос.
Романов взволновано заходил взад-вперед. Его фигура явственно выразила горестное недоумение. Генерал отлично понял, что могло стать причиной волнения государя. Всегда сдержанный император не находил себе места. Несколько мгновений стояла тишина. Ники что-то обдумывая, молчал. На измученные от бессонницы глаза легли темные тени.
Генерал-адъютант подал Ники бумажные ленты переговоров с Родзянко и Алексеевым с аппарата Юза.
– Присаживайтесь, Николай Владимирович, в ногах правды нет, – сухо обронил Романов, и, бегло просмотрев узкие полоски, брезгливо отодвинул их от себя.
– А что вы думаете по этому вопросу господин генерал?
– Ваше величество, нельзя допустить, чтобы армия развалилась, и чтобы страну охватила революция, – угрюмо проговорил генерал и, поправив дрожащей рукой пенсне, добавил, – Во имя спасения России вы должны пожертвовать всем и даже собой – ответил генерал и, отвернув глаза в сторону, недоуменно замолчал.
Слова Рузского поразили Романова. Государь нахмурил брови. Разговор принял совсем другое направление.
– Отречься от престола? – удивленно приподнял брови Ники. – Вы так считаете господин генерал?
Рузский промолчал. В душе государя поднялась досада, ему стало не по себе.
– Ну, так что же говорите! – воскликнул Романов побледнев, и по его лицу разлилась тревога.
– Я считаю, что надо спасать Россию, иначе она погибнет, – генерал усиленно проследил за выражением лица императора.
Романов кинул на Рузского удивленный обжигающий взгляд и, заложив руки за спину, отошел к окну. Несколько минут он просто стоял в полном молчании. Пауза стала угрожающе длинной. Генерал-адъютант снял пенсне, видимо зная, что это его сильно преображает.
– Смогут ли казаки изменить ситуацию в лучшую сторону? – наконец спросил Ники.
– Это-ничего не даст, ваше величество. Единственным и правильным решением будет, если вы передадите власть вашему сыну Алексею при регентстве вашего брата великого князя Михаила Александровича, – быстро ответил Рузский и его глаза завиляли как у хитрой лисы.
Романов, поведя в его сторону строгими глазами, вспыхнул. Государь выглядел в эти минуты сильно бледным, обычно добрые глаза Ники искрились синим гневом.
– В таком случае я хочу знать мнение всех командующих фронтами по этому вопросу.
– Ваше императорское величество, я должен вам сообщить, что даже Ваш Личный Конвой присягнул Временному Комитету, – вдруг объявил Рузский.
Государь, никак не проявив своего состояния, остался спокойным. Редкое спокойствие и способность взвешивать свои слова были даны Романову от рождения. Но кто знает, что творилось в это время в его душе. Однако нет никакого сомнения в том, что его потрясло известие об измене Конвоя Его Величества. Как он мог ему изменить? С большим трудом император смог овладеть собой, чтобы не показать генералу своей растерянности. У него довольно быстро образовался прежний порядок мыслей и представлений о происходящем. Он очень не хотел показаться слабым перед заговорщиками.
– Я хочу знать, что думают по этому поводу командующие фронтами. Жду вас с их ответами. Можете идти, Николай Владимирович!