Пушки привезли

– Коленька, тогда я поеду, ладно? А после школы ты сразу же приходи к нам! Хорошо? Ты будешь сегодня свободен? – спрашивала она, глядя на него почти умоляюще. – Ты адрес знаешь?

Она сказала ему свой адрес, но еще до того, как она его произнесла, он уже все понял.

«Перепутать номер дома с номером квартиры! Обидно!.. И на вокзал приперся!»

Она села в машину, прижалась лицом к стеклу, улыбнулась ему ласково и беспомощно.

«Интересно, если она снимет шубу и шапку… Неужели она снова будет такой же?..»

Машина уехала, а он пошел по пустынным заснеженным улицам, сквозь безлюдные скверы, сверкающие инеем; мимо высоких валов старого города; мимо скучившихся над береговым обрывом синеглавых церквушек с ажурными крестами, с чуть выпуклыми стенами, в лучах утреннего солнца казавшихся теплыми; мимо аркады торговых рядов, через площадь навстречу строго величественному собору и призрачно-легкой, устремленной в прозрачную глубь неба колокольне и дальше по мосту через реку сквозь розовую дымку в новый город.

Изредка навстречу ему попадались люди. Они щурились на искрящие жаркий свет сугробы, а ему казалось, что люди ему улыбаются.

Он остановился возле дома номер двенадцать по Садовой улице. Стоя возле незнакомого пятиэтажного дома, он вспоминал о том, как завтракал в кафе-молочной, как вместе с Игорем Игоревичем заливал каток, как отобрал сетки у Марии Ильиничны…

«Я сам виноват. Ведь она знала мой адрес. Она бы меня разыскала, и я повел бы ее к нашему дому. Мы позавтракали бы в кафе-молочной. Я познакомил бы ее с Марией Ильиничной. Я все бы ей объяснил, и она бы обрадовалась. Мы вместе посмеялись бы над моей ошибкой…»

Он усмехнулся, покачал головой и тут вдруг вспомнил, что она приехала лишь на неделю и скоро снова уедет.

Он ни разу не вспомнил о Дельфинии, постоял еще немного у чужого дома и пошел к себе домой.

Дом был трехэтажный и невзрачный на вид. Он стоял на углу Садовой и безымянного переулка, и пять его подъездов выходили во двор. Люся Кузьмина никогда не жила в этом доме, но в его кафе-молочной иногда по утрам завтракал знакомый всем рыжеватый паренек. Люся уже уехала, когда во дворе дома на катке был устроен спортивный праздник, привлекший к себе внимание всей округи: в свете прожекторов под музыку из радиодинамика на лед сначала вышли фигуристы в костюмах сказочных персонажей, а затем состоялся хоккейный матч; Рыжий играл роль церемониймейстера, а на скамейке для почетных зрителей, укутанная в шубу, сидела пожилая женщина – бабушка паренька, как думали многие. Он все реже писал Люсе и все реже получал от нее письма, но во втором подъезде на первом этаже вместе с матерью и отцом художником жила симпатичная девушка, которая уже давно была влюблена в рыжего паренька и старалась чаще попадаться ему на глаза в надежде, что когда-нибудь он заметит ее, остановит и заговорит с ней, не может не заметить и не заговорить: ведь живут они в одном доме.

Странный мальчик

Уже были съедены закуски и произнесены первые тосты за здоровье именинницы, ее родных и близких. Перед горячим объявили небольшой перерыв – молодежь удалилась в соседнюю комнату танцевать, а люди постарше остались за столом, с разрешения хозяйки достали кто трубки, кто сигареты и с удовольствием закурили.

Завязался разговор. Некоторое время он был беспредметным, пока один из гостей не упомянул о недавно прочитанной им статье известного нашего поэта. Речь в ней шла, однако, не о поэзии, а о пятилетнем или шестилетнем мальчике, который чуть ли не на каждом шагу одаривал окружающих афоризмами, удивительными по глубине и точности мысли. Некоторые из гостей, как оказалось, эту статью читали, к тому же почти каждый имел собственную точку зрения на вундеркиндов, так что на вскользь затронутую тему тут же откликнулись.

– На самом деле, это сложная проблема, – заметил незнакомый мне мужчина в массивных роговых очках с сильной диоптрией. – Проблема с о ц и а л ь н а я прежде всего! То есть я имею в виду, что ярко и рано проявившаяся индивидуальность, обособленная вследствие того и даже в известной мере – я не побоюсь этого слова – о т ч у ж д е н н а я от ближайшего своего окружения, неизбежно вступает в конфликт с нормативной социосредой: будь то круг сверстников, школа, семья.

Уверен, что большинство сидевших за столом не поняли высказанного суждения, но дискуссии это не повредило.

– Слава Богу, мои дети не вундеркинды! – облегченно вздохнула моя соседка слева, полная женщина средних лет, с простым, приветливым лицом, мать троих детей.

– А я так считаю, – решительно заявил сидевший напротив человек угрюмой внешности, то ли инженер, то ли служащий треста, в котором работал муж именинницы, – что у нас сейчас одни вундеркинды, а нормальных детей раз, два – и обчелся. В годовалом возрасте отличил мать от отца – вундеркинд, в пять лет разучил тренькать на пианино «чижик-пыжик» – вундеркинд и так далее… Да чего тут говорить: сами из наших детей делаем вундеркиндов, а потом удивляемся, почему они вырастают такими олухами!

Кое-кто засмеялся, а моя соседка повторила:

– Слава Богу, в моих детях этого никогда не было. И учатся они вроде неплохо.

– Ну, вы суровы, Степан Иванович! – улыбнулась именинница, обращаясь к угрюмому гостю. – Уж на ваших-то детей грех жаловаться – такие воспитанные мальчики.

– Бросьте вы! Такие же олухи, как и все! – сердито махнул рукой Степан Иванович.

– По-моему, все-таки нельзя отрицать тот факт, что некоторые люди уже в раннем возрасте проявляют удивительную одаренность, – деликатно продолжала именинница, обернувшись к сидевшей по правую руку от нее импозантной особе в модном парике. – Вот Лаурочка, дочь всеми нами горячо любимой Альбины Сергеевны… Ведь теперь уже очевидно, что ребенок р о д и л с я художником. Какие тут сомнения, если работы пятилетней девочки заняли первое место на всесоюзном конкурсе детского рисунка! А с какой радостью, с какой самоотдачей она рисует; родителям приходится силой отрывать девочку от любимого занятия и укладывать спать. Правда, Альбиночка?

Альбина Сергеевна, ничуть не смутившись нарочито привлеченным к ней вниманием, тотчас же принялась живописать последние достижения своей дочери: к славе Лаурочки она давно привыкла. Но угрюмый Степан Иванович прервал ее рассказ сердитым восклицанием:

– Робертино Лоретти!

Альбина Сергеевна обиженно умолкла, а именинница удивленно покосилась на Степана Ивановича.

– Что-то я не поняла, Степан Иванович, при чем тут Робертино.

– А при том, – еще сердитее ответил тот, – что тоже, понимаете, гремел по всему миру, в каждой, простите за выражение, парикмахерской. А как подрос, как голос у него поломался, так ни слуху ни духу – исчез Робертино! Вот вам и проблема вундеркиндов. Цирк это, а не искусство!

За столом наступило неловкое молчание. И тут на помощь пришел мой знакомый, Николай Николаевич Полторак.

Надо сказать, что человек он довольно оригинальный. Кто он по образованию, я так, честно говоря, и не понял, хотя знаком с ним давно: историк, психолог, журналист? То я встречаю в «Вопросах философии» его сложную научную статью о моделировании человеческого мышления; то смотрю по телевизору снятый по сценарию Полторака научно-популярный фильм о новейших операциях на глазе; то при содействии редакции журнала «Вокруг света» отправляюсь вместе с Николаем Николаевичем в какую-нибудь экзотическую африканскую страну, где участвую в раскопках стоянки доисторического человека. Понятия не имею, где работает Полторак. Впрочем, как бы то ни было, человек он интересный, к тому же хороший рассказчик. Обычно придет в компанию, скромненько устроится в темном углу и оттуда незаметно зыркает зелеными своими глазищами, словно ощупывает ими собравшихся, взвешивает и приценивается. Слова не скажет, но если вдруг заговорит, то непременно выдаст рассказ, с выражением, в лицах и тому подобное… Короче, умеет.

И в этот раз, неожиданно вступив в разговор, Полторак увлек присутствующих своей историей и как бы сгладил бестактность, допущенную угрюмым Степаном Ивановичем в отношении Альбины Сергеевны и ее дочки.

Начал он, как всегда, без предисловия:

– Однажды я случайно познакомился с довольно любопытным подростком. С тех пор прошло много лет, но я хорошо помню эту встречу.

Я шел по улице, увидел впереди себя какого-то странно одетого мальчика, обогнал его и пошел дальше. Но мальчишке, видно, это не понравилось, так как он догнал меня, обежал и снова пошел впереди, быстро переставляя ноги и то и дело оглядываясь. На вид ему было лет тринадцать-четырнадцать, но одет он был как маленький: хотя стояла теплая погода, на голове у мальчишки была шерстяная шапка с наушниками – вы представляете себе, что я имею в виду? – вокруг шеи несколько раз обернут толстый вязаный шарф, а на ногах – зимние войлочные ботинки с галошами. В его возрасте в таком виде обычно разгуливают умственно отсталые дети. Поначалу я и принял его за такого.

Мы прошли с полквартала. Расстояние между нами то увеличивалось, то сокращалось настолько, что я едва не наступал парню на пятки. Дойдя до перекрестка, я свернул в боковую улицу. Но странный подросток и тут не оставил меня: повернул следом, бегом обогнал и засеменил впереди, сердито оборачиваясь. Меня же разобрало любопытство и этакий ребячий задор: а вот шиш тебе! Хоть ты и настырный такой, не уступлю!

Я прибавил шагу, пытаясь догнать мальчишку, но тот старался из последних сил и не давал мне обойти себя, пока на одном из поворотов улицы я не срезал угол, оказавшись впереди. И тут же услышал у себя за спиной возмущенный голос: «Нечестно! Нечестно так!»

Вопреки здравому смыслу – сами посудите, с какой стати я, взрослый мужчина, связался с мальчишкой, тем более наверняка психически ущербным? – я остановился и обернулся.

– Что тебе надо, мальчик? – смеясь, спросил я у своего преследователя.

– Нечестно это! – повторил он. – Во-первых, вы сошли с тротуара и срезали угол. Во-вторых, у вас ноги длиннее. И потом…

Мальчишка приблизился и с вызовом посмотрел на меня. Вглядевшись в его лицо, я тут же понял, что ошибся, заподозрив подростка в умственной неполноценности: на меня смотрели умные, живые, проницательные глаза.

– И потом, – продолжал парень, – вы же прекрасно видели, как мне хотелось у вас выиграть. Неужели так трудно уступить ребенку?!

Я, признаться, несколько растерялся от такой дерзкой логики.

– Ну, знаешь ли!

– Не знаю! – сердито ответил подросток и вдруг приветливо улыбнулся. – Просто я хочу поговорить с вами. Можно?

Я растерялся окончательно.

– Вы, когда думаете… Вы как думаете, словами? – не дал мне опомниться странный мальчик.

– Словами, конечно, а как же еще?.. Хотя… – Я не знал, что ответить: подобный вопрос никогда не приходил мне в голову. А подросток наседал на меня:

– Скажите, а у вас так никогда не было, чтобы вы о чем-то напряженно думали и в то же время как бы ни о чем… То есть, если вас в это время спросить, о чем вы думаете, то вы бы не знали, как ответить… Я непонятно объясняю?

– Да нет, в общем-то понятно. Но…