Блок-пост

-Не балуй, – Сидор за шиворот потянул Опойку назад. Опойка достал три сигареты. Он снова прислонился к бревну. Сунул сигарету в рот. Попал не тем концом. Фильтром наружу, табаком в рот. Две сигареты стал засовывать в наружный карман телогрейки. Одна поломалась, табак посыпался по одежде. Вторая упала на траву. Максим быстро нагнулся, подобрал и засунул сигарету в пачку.

– Максим, сам-то закуривай, – сказал Чеснок. Уже все закурили. Сначала чиркнул спичкой Пятак. Прикурил. От его спички прикурил Сидор. Лупню он дал прикурить от сигареты. От Лупня прикурила Надя.

– Покурим с тобой, – негромко сказал Николаич Толику.Свою сигарету он сунул в нагрудный карман рубашки. Толик кивнул, чиркая спичкой, закурил.

-У него поди и сигарет не осталось, – сказала Надя, выпуская дым, – последнюю не берите, что уж совсем-то. Нельзя так.

-Сколько осталось, покажи, – Сидор вопросительно кивнул Максиму.

– Две, – Максим показал нутро пачки.

-Ну, закуривай. Покури с нами, и как раз одна у тебя останется, – сказал Чеснок.

– Нет. Я сейчас только курил, на той стороне, – Максим кивнул головой назад.

-В кустах? Гы-гы, – вставил в разговор Лупень.

-Х… лыбишься, – одёрнул его Чеснок.

-Почему нельзя последнюю брать? – Максим посмотрел на

Катю.

– Последнюю никогда не бери, – серьёзно сказал Чеснок.

-Почему? Что будет?

-Ничего не будет. Не бери и всё. Нельзя у человека последнюю забирать.

-Баба Тоня идёт, – Максим быстро сунул пачку в карман и

отступил на полшага назад. Из первого подъезда второго барака вышла пенсионерка. Она шла, опираясь на палку. Щурилась и прикладывала ладонь к глазам.

-Максим, да чё ты очкуешь. Пусть все знают. Мы в десять лет на крыше поезда ездили. Ваще по х.. было, – сказал Сидор.

Максим сжал губы. Ничего не ответил.

-Максим? Людмилы сын? – пенсионерка издали начала говорить.

– Что привязались к мальчонке. Иди, Максим, иди. Они тебе ничего не сделают.-Обитатели бревна опять вяло засмеялись. Пенсионерка подошла к бревну и встала рядом с Надей:

-А ты Надька. У, бесстыжая, целый день тут на миру. И не стыдно, не совестно тебе.

-Баб Тонь, ты мою совесть не трогай. Ты в душу не лезь, – Надя сказала это глухим озлобленным голосом, смотря в траву и отрицательно качая головой.

-Что они его держат? Что он тут стоит? Нет отца, можно обижать мальчонку?

-Никто его не держит. Иди, что встал, – Чеснок посмотрел на Максима, тот переступил с ноги на ногу.

-Баба-Тоня, я с ребятами по делу говорил. Мне ещё у них надо спросить,– выпалил Максим.

– Что, что? Какое дело, Максимка? Они пьяницы, разве ты не видишь? Чему они тебя научат.

-Я в школе дрался весной, вот советуюсь.

На Максима удивлённо посмотрели.

-Запугали, ой, запугали мальчонку. Всё Людмиле расскажу, – баба Тоня пошла на мост. Когда она подошла к нему, обернулась и встала, качая головой.

Чеснок наклонился вперёд:

-Говори, если что хотел спросить и иди, чтобы она видела, – сказал он негромко. Максим также негромко быстро ответил.

-У меня к вам всем просьба, никому не говорите, что я курю, – сказав это, он начал краснеть.

-И всё…– протянул Чеснок.

-Аха-ха, – опять засмеялся Лупень, – ну, ты и артист. Ты…

-Да ты заткнёшься сегодня или нет. Ты з....л уже, – раздражённо перебил его Чеснок.

-Максим за нас не бойся, мы трепать не станем, но поверь моему опыту. Это не утаишь. Скоро все узнают, – сказал Сидор.

– Ты же мужик. Спросят, куришь? Говори «да курю и чё?». Пусть все знают, -добавил Чеснок.

-Это будет потом. До свидания. Я пошёл, – сказал Максим погромче.

-Давай, – сказал Чеснок.

-Пока, Максим, – сказал Николаич.

-Пока, – добавил Толик.

Максим пошёл по берегу. Баба Тоня проводила его взглядом и, качая головой, пошла по мосту.

-На Володьку стал похож. Вылитый будет. Маленький не так больше на Людку, – сказала Надя, смотря вслед Максиму.

-Эх Вовка, Вовка на х.. ты взял эту Жигу. Кто знал, что так получитс, – сказал Сидор.

-Баб е…ь, – буркнул Лупень.

-А ты рядом стоял? – резко сказала Надя, – его на работу вызвали.

-Да ладно, Надь, что теперь, это он Людке сказал. Бабы его любили. Была у него зазноба в городе. Несвободная. Не мог её забыть. Она позвонила, вот он и рванул, – сказал Чеснок, покосившись на Катю при словах о бабах.

-П…а погубила, – сказал Пятак.

-П…а всех погубила, – добавил Лупень, – даже Пушкина.