Белый князь

Дерслав рассмеялся.

– Тем лучше, – сказал он, – потому что и его нам дадут, а он нужен, и краковяка нам пришлют, тогда уже меру дольют! Что-то должно быть, пусть будет к хорошему!

Уставший Дерслав встал и зевнул, потягиваясь.

– Поздно, чёрт подери, – сказал он, – я бы уже спал, да и ты, наверно, после сегодняшней службы уйти бы рад. В замок тебе не пора идти, а там, может, венгры на твоей постели потягиваются; прикажу тебе сюда соломы принести и одеяльце прислать.

Сталось, как хотел хозяин, и, выпив ещё по кубку на сон, оба легли.

Назавтра, прежде чем Дерслав пробудился, и храпел ещё вовсю, Ласота вскочил со своей кровати, на цыпочках вышел и пошёл в замок. Старик, точно напророчил, потому что, когда он спешил в свою комнату, слуги в прихожей, которые спали у двери, укутавшись в старую епанчу проснувшись, объявили ему, что венгры, выпив, утром выломали у него двер и, силой вломившись в комнату, спали.

Было их, как говорил, трое, поэтому Ласота один лезть в драку с дерзкими наглецами не думал, а так как в доме уже все были на ногах, он пошёл к маршалку королевских венгров с жалобой.

С тем, который уже сидел над горячей полевкой, и говорить было трудно. Вместо того, чтобы прийти в помощь выпихнутому из собственного жилья, он начал его ругать ещё за негостеприимство и угрожать.

Таким образом, Ласота ушёл ни с чем и должен был собрать нескольких своих самых крепких слуг и тех, кому уже венгры докучали, и, только тогда вбежав в свою комнату, проснувшихся и хватающих оружие венгров выбросили прочь. Это не прошло без шума и драки, без криков, на которые ещё больше венгров прибежало на помощь своим.

Тогда начали и поляки отовсюду прибегать, с радостью, что потрепят дерзких, и закончилось бы кровью, если бы не прибежал старший над венграми и, сообразив, что бой может быть не в их пользу, не забрал своих с собой силой.

После этого Ласоте уже было нечего делать в замке, где больше ничего, кроме мести, не ожидал; поэтому он тут же начал собирать, что имел, приказал привести своих коней и накладывать на них вьюки, чтобы идти прочь из замка.

Другие, заметив это, старые Казимировы придворные, тоже по тревоге бросились выезжать из замка.

Произошёл сильный шум, и те, кто спал в эту пору, проснулись. Венгерский двор, увидев поляков, сосредоточившихся и собирающихся покинуть замок, сообразили, что из этого ничего хорошего не будет. Кое-кто из венгерского начальства пришли расспрашивать и уговаривать помириться, но слушать их не хотели.

Тогда венгры должны были прибегнуть к какому-либо посредничеству, и послали к Кжеславу Рожицу, сыну Добека, чтобы пришёл им на помощь. Он прибежал, запыхавшись, и когда ему объявили, о чём речь, поспешил к придворным, спрашивая о причине.

Ласота даже не хотел отвечать, но на его место выступил Пелка Сренявчик, называемый Покрывкой; язык у него был хорошо подвешен.

– Для нас здесь в замке нет места, – воскликнул он. – Мы сами предпочитаем покинуть его, чем ждать, чтобы нас посадили в темницу. Панам венграм тесно, они должны широко разложиться… Выломали дверь у Ласоты и устроились у него, непрошенные, завтра со мной это сделают. У князя Яна из Чарнкова, если бы не железная дверь, было бы то же самое, потому что и туда ломились. Нужно заранее собирать кто что имеет, а то завтра и капюшона не вынесем отсюда.

Другие, выкрикивая, потакали Пелке, так что Кжеслав не знал уже, что им говорить.

– Помните только, – отозвался он, – что милости короля вы этим не заслужите, а всё-таки в ней нуждаетесь.

Только тогда Ласота воскликнул в гневе:

– Наверняка!

Кжеслав смутился.

– Надо было жаловаться, когда случилась несправедливость.

– Чтобы нас ругали? – заговорил Ласота.

И так Кжеслав, то угрозами, то просьбами напрасно пытаясь остановить сметение, не добился ничего. Все, что держались с Ласотой, нагрузив своих коней, тут же двинулись из замка в город.

Некоторые из более робких на время отложили это.

Видимо, дали знать королю, который пожал плечами, усмехнулся и, казалось, его это мало заботит.

А так как и старая королева любила всякие слухи, желая обо всём знать сразу, Завиша, побежав за братом, поспешил к ней с докладом.

Она сначала приняла это чуть близко к сердцу, но ничем не помогла, а через час забыла, что произошло.

Королевский двор в этот же день делал дорожные приготовления, потому что Людвику очень нетерпелось избавиться от поездок в Гнезно и Великопольшу, куда его тянул ксендз архиепископ Богория. Поэтому венгры не имели времени поясничать и день этот прошёл как-то спокойно.

Вечером, как обычно, старая королева забавлялась.

Слышна была музыка, по теням в окнах видны были танцующие, а смех долетал прямо до дворов. Король там у матери не гостил долго, другие, особенно те, кто будущей пани хотели записаться в милости, просиживали, пока велела петь, и слушала льстецов.

Из старого двора покойного короля мало кто там был, но новых людей, раньше менее известных, сбегалось достаточно, и поляков было хоть отбавляй.

Тут уже можно было отгадать, кто в будущем пойдёт в гору, а кто попадёт в немилость. Тех, что льнули к старой пани, она принимала очень любезно. Веселостью, лестью и красивой внешностью привлечь её было легко. Её также по большей части окружала молодежь.

Когда это происходило в замке, Ласота, уехав прочь, занял постоялый двор у знакомого мещанина на Гродзкой улице, переоделся и пошёл к Дерславу, потому что теперь уже он не имел дел, только держаться со своими.

Он застал его над миской; он ел то, что ему сварили дома.

Увидев Ласоту, Дерслав, который уже узнал об утреннем приключении, потому что это разнеслось по городу, поздоровался с ним.

– Ну что? Венгры взяли верх?

– До времени, – сказал Ласота, – я выехал из замка.

– Ну, и со мной в Познань?

– Как прикажете, отец.

– Ты умён, – ответил Дерслав. – Достань из-за пояса ложку, потому что всё-таки без неё не ходишь, отрежь себе краюшку хлеба и ешь, что Бог дал. Хватит на двоих, потому что на четверых готовили.

Ласота, не давая себя просить, сел к миске, как следовало.

– Вроде завтра король с архиепископом едет в Гнезно, кареты уже готовы.

– О! О! – воскликнул Дерслав, перестав есть. – А не знаешь, повезут ли с собой корону? Многим людям он закрыл бы рты, если бы короновался в Гнезне.

– Я думаю, это не может быть, – отозвался Ласота. – Я слышал при дворе, что королю эта двойная коронация кажется смешной. Но он поедет поклониться могиле св. Войцеха.

– Гм, – сказал Дерслав, – нам тоже там нужно быть, чтобы знать, как это пройдёт. Что нам гоняться за королём, лучше его опередить. Мне уже тут нечего делать. Пан Пжедислав из Голухова тоже сегодня выезжает вперёд. Ты с конями готов?

– Я всегда готов, – сказал Ласота, – ничто меня здесь не держит.

– Ба! – рассмеялся старик, который любил иногда пошутить. – У тебя нет здесь никакой мещаночки, чтобы наедине попрощаться?

Ласота пожал плечами.

– У меня уже не это в голове! – отпарировал он.