На Мировой войне, в Добровольческой армии и эмиграции. Воспоминания. 1914–1921

Бой не утихает, и только к ночи артиллерийский огонь замолк, замолкла и пехота. Повезли к полкам хлеб и походные кухни. От всех командиров полков получаю донесения о больших потерях и просьбы о высылке подвод для уборки раненых и убитых. Начальник дружины[248 - Имеется в виду дружина государственного ополчения. В ос новном ополченцы использовались не для ведения боевых действий, а для вспомогательных, в том числе земляных, работ, однако позже их стали привлекать и к операциям на фронте, а также использовать для пополнения боевых частей.] на форту предлагает мне выслать от дружины команды для уборки убитых и для рытья братских могил, которые он намечает устроить недалеко от форта на шоссе у сосновой рощицы. Я дал на это свое согласие.

Принимаю решение: 169-му пехотному Ново-Трокскому полку за ночь хорошо окопаться, для чего в распоряжение командира полка высылаю саперную роту; 171-й пехотный Кобринский полк, стоящий уступом от 169-го полка, усиливаю двумя батальонами из резерва с тем, чтобы на следующее утро после артиллерийской подготовки атаковать противника и выбить его из окопов, фланкирующих фольварк Кулаковщизна с запада. 172-му пехотному полку продолжать наступление на Раковицу и гать, обеспечивая левый фланг дивизии. С крепостной артиллерией сговариваюсь относительно обстрела неприятельских окопов против 171-го пехотного полка, настаиваю на высылке их собственных наблюдателей для корректирования стрельбы.

9 февраля с утра бой снова разгорается на всем фронте, крепостная артиллерия часть своих орудий направляет по окопам против 171-го пехотного полка, но так неудачно, что командир этого полка просит стрельбу эту, наносящую больший вред нам, чем противнику, прекратить. Поднимается полк из окопов, бросается на немецкие окопы, но, к сожалению, безуспешно и, понеся большие потери, отходит в свои окопы. Сильный бой продолжается весь день, все госпитали в Гродно завалены нашими ранеными. На главном перевязочном пункте среди наших имеются и раненые немцы, при опросе которых оказалось, что они принадлежат к двум разным корпусам[249 - Насколько помнится, к XXXI и XXXIX корпусам.][250 - Слюсаренко в очередной раз подводит память: XXXI корпуса в германской армии не существовало, и имеется в виду XXI армейский корпус. XXXIX корпус именовался резервным и действительно сражался в этом районе.], что командующий их армией принц Иохим[251 - Оба корпуса входили в состав 10-й германской армии, которой командовал генерал-полковник Герман фон Эйхгорн. Принц Иоахим Прусский, которому только недавно исполнилось 24 года, не мог командовать ни армией, ни корпусом, ни дивизией. Он был на Восточном фронте и в декабре 1914 года был ранен во время сражения на Мазурских озерах. Автор, видимо, получил известия о том, что принц находился в госпитале, и сделал поспешные, и неверные, выводы.] находится со своим штабом в Сопоцкине в женском монастыре; русские войска окружены ими в Августовских лесах к северу отсюда.

С подходом на следующий день 26-й пехотной дивизии, развернувшейся перед фортом № 2, правее нас, и выдвинувшей к фольварку Кулаковщизна на правый фланг 169-го пехотного Ново-Трокского полка 104-й Устюжский полк, наше положение сразу облегчилось, весь огонь с высоты 102 теперь направлен по 26-й пехотной дивизии. В таком положении прошел еще день.

Летал над полем сражения наш летчик и вечером явился в штаб дивизии, чтобы указать места замеченных им неприятельских батарей.

В следующие дни 26-я пехотная дивизия атакует высоту 102, но безуспешно.

На рассвете 11 февраля разбужен сильнейшей стрельбой на фронте 171-го пехотного Кобринского полка. Бегу к своей цейсовской трубе, вижу отходящие пехотные цепи, посылаю офицеров и конвой остановить их. Останавливают на скате и, вернувшись, докладывают, что это не наши, что это полк XV корпуса, подошедший ночью к окопам 171-го Кобринского полка, и на рассвете, выйдя из окопов и имея перед собой командира полка, бросился на штурм немецких окопов. Но этот доблестный командир полка полковник Генерального штаба N убит, вместе со своими другими офицерами, и полк отходит назад. Полнейший для меня сюрприз, так как никаких извещений от командира корпуса не получал, а командир 171-го пехотного Кобринского полка, вполне уверенный, что мне все известно, ничего со своей стороны также не сообщил. Донес о печальном результате этого предприятия и просил разрешения задержать полк до вечера, чтобы видом отходящих частей не вводить в соблазн свои полки. Не смел расспрашивать о причинах появления на фронте командуемой мной дивизии чужого полка, желавшего оказать нам помощь.

Однако все-таки был заинтересован и потом из частных разговоров узнал, что этот полк после поражения 2-й армии в Восточной Пруссии был вновь сформирован в тылу и теперь, прибыв в Гродно, назначен был во II корпус. По просьбе командира полка, желавшего восстановить утраченную репутацию полка, ему и было разрешено штурмовать немцев из окопов 171-го пехотного Кобринского полка.

В таком положении 43-я пехотная дивизия и весь II корпус, без жилья, при стоявших все эти дни морозах, в плохих окопах без соломы пробыл[и] до 15 февраля.

В этот день командир корпуса решил захватить высоту 102 ночным штурмом. Для чего приказано: в 23? часа артиллерии 43-й пехотной дивизии открыть ураганный огонь по противнику, находящемуся перед ней, и поддерживать его до 24 часов ночи, а затем демонстрировать наступление пехотой. Главный удар наносит 26-я пехотная дивизия, выдвинув предварительно между первым и вторым фортами 104-й пехотный Устюжский полк, в обход немецких окопов на высоте 102 с востока, и атакует в направлении села Рачки. Зная из учебников тактики, что демонстрация может оказать пользу только тогда, когда ведется с полным напряжением сил, я приказал атаковать противника на фронте 169-го и 171-го пехотных полков. Внимание противника было отвлечено в нашу сторону, 104-й пехотный Устюжский полк с успехом исполнил охват немецких окопов на высоте 102, выйдя им в тыл и принудил немцев к отступлению, причем одну роту и одну 4-орудийную батарею в запряжке взял в плен; остальные полки 26-й пехотной дивизии заняли высоту 102 с фронта.

В 43-й пехотной дивизии во время этого ночного штурма один батальон 170-го Молодечненского полка под командой подполковника Барковского прорвал первую линию немецких окопов и глубоко вторгся в их расположение. Но, не будучи поддержан соседями, был окружен немцами и целиком взят в плен. Во всяком случае, после всего этого немцы стали на всем фронте отходить, задерживаясь на возведенных ими в тылу окопах. 43-я пехотная дивизия наступала по обе стороны ложбины от Гиновичей на Голынку. После полудня 16 февраля я со штабом переехал в село Гиновичи, сверх ожидания оказавшееся уцелевшим и даже с появившимися в некоторых избах жителями.

17 февраля наступление наше медленно продолжалось, и только к утру 18-го удалось оттеснить немцев на линию шоссе Сопоцкин – Липск. После чего мы имели возможность выслать нашу разведку на Богатыри и Волкуш, на то место, где погибал XX корпус, ожидая нашей выручки. Но ничего, кроме разбросанной амуниции, разбитых зарядных ящиков и снарядов, там найдено не было, и ни одной живой души, которая могла бы нам поведать обо всем здесь происшедшем.

19 февраля противник очистил Сопоцкин и втянулся в Августовские леса. 43-й пехотной дивизии приказано было занять Сопоцкин.

20 февраля мы вошли в Сопоцкин. По рассказам жителей, огонь нашей тяжелой дальнобойной артиллерии из крепости[252 - Из двух 10-футовых дальнобойных орудий, поставленных у форта № 2 несколько дней тому назад во время сражения.] был направлен очень метко по самому местечку; от него страдали не только жители, но и немецкие, здесь квартировавшие войска. Между прочим, был убит их пастор. А когда <меж> тем эти ужасные снаряды начали рваться у женского монастыря[253 - В поселке Сопоцкин (Августовский уезд Сувалкской губернии) с 1880 по 1915 год располагался Преображенский женский православный монастырь. В настоящее время главный его храм передан католической церкви – это костел Вознесения Девы Марии, построенный в 1789 году.], где находился штаб немецкой армии, командующий армией тотчас же выбрался оттуда и решил отходить!? На базарной площади была собрана масса военного хлама, по-видимому, после разгрома XX корпуса. Повозки, зарядные ящики, конская амуниция, снаряды, укупорочные парковые ящики с патронами, и пр., и пр.

21 февраля приказано было II корпусу перейти, как говорят, в короткое наступление, хотелось <сказать>, преследование, но на самом деле этого мы сделать не могли, так как упущено было время, да и не было при нас кавалерии.

Наступление это было организовано двумя колоннами: правой – в составе 26-й пехотной дивизии на Копциово – Сейны, левой – 43-й пехотной дивизией от Сопоцкина на Калеты – Геленову – Гибы, ночлег 26-й пехотной дивизии в Копциово, 43-й – в Геленове. Следом за 26-й пехотной дивизией шло два вновь сформированных полка XV корпуса без артиллерии, которые от Копциово должны были двигаться прямо на север по дороге на Радзивишанцы, имея своей задачей прикрывать II корпус от удара противника со стороны Мариамполь – Кальвария – Красно. По сведениям, добытым в штабе корпуса, каким путем, мне неизвестно, противник в это время находился на линии озеро Вигры – Тарук[254 - Имеется в виду Тартак – деревня в Гродненском уезде; ныне в Гродненском районе Белоруссии.] – Краснополь и далее в северо-восточном направлении. Командир корпуса решает на следующий день, 22 февраля, атаковать его, причем 26-я пехотная дивизия атакует на фронте Берзин – Краснополь, а 43-я пехотная дивизия – на фронте Краснополь – Буды. Левее нас в район озеро Вигры – озеро Близно должна выдвинуться 84-я пехотная дивизия. Прикрывать от удара справа будут, как сказано было выше, два полка XV корпуса. Приказ этот нами получен был на ночлеге на фольварке около Геленова, принадлежавшем мелкопоместнику-шляхтичу, от жены которого мы узнали, что у них в фольварке несколько дней тому назад ночевали русские пленные: один полковник, четыре офицера и человек 200 нижних чинов, захваченные в плен немцами в крепости Гродно[255 - Мы догадались, что это был батальон 170-го пехотного Молодечненского полка.]. Разбитная полька интересовалась узнать, как могло случиться, что они попали в плен, находясь в такой сильной «фортеции». После наших пояснений, что это случилось не в крепости, а во время боя, впереди нее, она пришла в недоумение и, до некоторой степени справедливо, заметила, что «фортеции», вероятно, строятся для того, чтобы немцы сами штурмовали их и поплатились за это большими потерями, а выходить раньше того из крепости не следовало!

Дорога лесная, по которой мы следовали, была покрыта снегом и укатана, как каток, перед нами ее утаптывали тысячи немецких ног. Очень часто попадались дохлые лошади – несомненно, немецкие (кованные на немецкие подковы со штампом).

Нас интересовало, что за причина была такого сильного падежа. За разъяснением этого мы обратились к той же польке. Она не замедлила удовлетворить наше любопытство и разъяснить, что за неимением подвоза из Германии зернового фуража они начали своих лошадей кормить реквизированным у жителей зерном ржи, которого лошади не переносят, дохнут. Кроме дохлых лошадей изредка попадались брошенные зарядные ящики, снаряды, ружейные патроны и пулеметные ленты с патронами, военный телеграф с прекрасным медным проводом. Видимо, отступление было спешное.

22 февраля мы продолжали наш путь на Гибы, 26-я пехотная дивизия – на Сейны, где, встретив у Краснополя сильного противника, завязала с ним бой. Завязался также бой и у полков XV корпуса, обеспечивающих операцию нашу от удара со стороны Кальварии, примерно у Штабинина, но, будучи без артиллерии, полки эти несли большие потери от немецкой артиллерии и обратились к генералу Флугу о высылке им батареи.

Пройдя Гибы, авангард 43-й пехотной дивизии в составе одного полка (171-го пехотного Кобринского) с 1-м дивизионом 43-й артиллерийской бригады, не встречая противника, двигается на указанный дивизии фронт к селу Буды.

Вся эта обстановка раньше, чем 43-я пехотная дивизия развернулась в боевой порядок, вызвала со стороны командира корпуса генерала Флуга отдачу следующего приказания: «43-й пехотной дивизии выдвинуть один полк (169-й) с одной батареей на Жечары – Рахеляны, а два полка (170 и 172-й) – на фронт 26-й пехотной дивизии Краснополь – Ново-Сады».

Для ускорения оказания помощи полкам XV корпуса батарея выдвинута на рысях без прикрытия.

Таким образом, вся 43-я пехотная дивизия оказалась раздерганной по частям и втасованной в 26-ю пехотную дивизию. Я со своим штабом оказался ни при чем и решил остановиться в Гибах, приняв все меры к тому, чтобы не терять связи со своим авангардом (один полк и три батареи) у Буды, с каждым из отошедших в разные стороны полков, с начальником 84-й пехотной дивизии у Махорце, а также со штабом корпуса – со всеми ними у меня была телефонная связь.

К полудню бой разгорелся на всем громадном фронте от Рахеляны – Ново-Сады – Краснополь – Буды. Резерва не было. Батарея, двинутая на помощь полкам XV корпуса без прикрытия, в одном из попутных селений нарвалась на немецкую пехоту, и должна была ретироваться, и к месту своего назначения не попала.

Штаб II корпуса неосторожно выдвинулся слишком близко к фронту в местечко Сейны и оказался под огнем тяжелой артиллерии от Краснополя. К вечеру начался отход полков XV корпуса. Противник начал давить на 84-ю пехотную дивизию левее нас[256 - Между прочим, из переговоров со штабом 84-й пехотной дивизии мы узнали, что в селе Махорцы все избы набиты нашими тяжелоранеными XX корпуса, что затребованы из Гродно транспорты для их вывоза, но, к сожалению, эти транспорты не подошли и вывезти раненых невозможно.]. Перемешанные полки 26-й и 43-й пехотных дивизий на фронте никакого успеха не имели.

Все это заставило генерала Флуга принять решение ночью отойти на опушку Августовских лесов и здесь задержаться, для чего полкам 43-й пехотной дивизии занять позицию вправо и влево от села Гибы, 26-й пехотной дивизии – правее нас.

Отход полками начался вечером. Прикрывала его 2-я гвардейская кавалерийская дивизия под командой генерал-лейтенанта Гилленшмидта, остававшегося всю ночь у местечка Сейны.

Противник не преследовал, и к утру следующего дня 43-я пехотная дивизия заняла указанный ей участок, впереди озер и по опушке леса за ними. На озерах был толстый лед, выдерживавший не только пехоту, но и легкую артиллерию. Занятие позиции по северному берегу озер было указано генералом Флугом, имевшим, по-видимому, в виду на следующие дни переход в наступление.

После отхода нашей кавалерии, примерно в полдень, появились передовые части противника, открывшего по опушке нашего леса артиллерийский огонь. Наши батареи начали отвечать, и все попытки противника развернуть свою пехоту для атаки наших позиций у Гибы были отбиты.

Но не так благополучно было у нашего левого соседа – 84-й пехотной дивизии, сообщавшего мне по телефону, что, будучи атакован по всему фронту противником и особенно сильно в промежутке между своим правым и на шим левым флангами, он принужден будет к вечеру начать отход. Это обстоятельство, а также опасение за свой правый фланг вынудили генерала Флуга отдать приказ об отходе II корпуса к Сопоцкину. 43-й пехотной дивизии – двумя дорогами: на Геленово – Сопоцкин, на Риголи[257 - В Риголи находился штаб II корпуса.][258 - Деревня Риголь Августовского уезда Сувалкской губернии; ныне Рыголь (Rygol) в гмине Пласка Аугустовского повята Подляского воеводства Польши.] – Кудринка – Волкуш – Сопоцкин.

Шли всю ночь и утром следующего дня заняли на фронте Сопоцкин – Марковцы укрепленную еще раньше, до боев у Гродно, позицию, против выходов из Августовских лесов.

На этом закончились операции у крепости Гродно, длившиеся с 8 февраля по 24 февраля 1915 года, относительно которых можно сказать следующее.

Операции эти велись без всякой предварительной подготовки и в то время, когда на место устраненного от командования 10-й армией генерала Сиверса назначен был генерал Радкевич; комендантом крепости был генерал Кайгородов, начальником крепостной артиллерии – генерал-майор Криштафович и начальником инженеров крепости (он же и строитель) – генерал-майор Колосовский. Полевых войск в крепости не было – на фортах стояли дружины государственного ополчения, к бою не подготовленные, занятые главным образом на спешных работах по приведению фортов к обороне[259 - На конец января 1915 года в состав гарнизона Гродненской крепости входили 17-я и 20-я бригады государственного ополчения (12 дружин), четыре отдельные дружины государственного ополчения, 174-й запасной батальон, несколько сотен оренбургских казаков. В июле 1915 года гарнизон был увеличен до четырех бригад государственного ополчения (8, 80, 20 и 97-й).]. Крепостная артиллерия, не имевшая в своем распоряжении достаточного числа орудий, особенно современных дальнобойных, и оборудования для стрельбы (планы с квадратами, наблюдательные пункты, подземные провода для телефонирования) и не умевшая использовать крепостную воздухоплавательную команду с ее змейковым аэростатом, а также свои крепостные аэропланы и вдобавок ко всему руководимая генерал-майором Криштафовичем, бывшим полевым артиллеристом, человеком с большим самомнением, но с недостаточным знанием крепостного артиллерийского дела, и, по всей вероятности, никогда практической стрельбы со своих крепостных батарей не производившая, совершенно не оказала нам помощи, какую должна была бы оказать. Две дальнобойные 10-футовые пушки, поставленные в период самих боев у форта № 2, свой огонь направили по Сопоцкину. Как только об этом стало известно полевому генерал-инспектору артиллерии великому князю Сергею Михайловичу, он тотчас же усомнился в правильности и целесообразности использования этих дорогих орудий (выдерживающих не более 400 выстрелов), и им было назначено расследование.

На северо-западном секторе, наиболее угрожаемом со стороны противника, фортификационные работы далеко еще не были закончены, и форты, обороняемые одними лишь ополченскими дружинами, по общему мнению, могли быть взяты немцами без всякого сопротивления.

Предварительно операции по выручке XX корпуса, окруженного в Августовских лесах, никакой разведки не производилось, не было точно известно места его нахождения, сил, окружавших его, противника и где таковые находятся. Было лишь одно желание возможно скорее оказать ему помощь. Двинув на эту выручку одну лишь 43-ю пехотную дивизию (против двух с половиной немецких корпусов[260 - XXXI, XXXIX и 11-я ландверная дивизия. (Правильно – XXI армейский и XXXIX резервный германские корпуса. – К. З.)]), заранее обрекали ее на неудачу и усугубляли лишь наши потери без всякой пользы для дела.

За все это мы, в течение восьми дней боя под крепостью, понесли такие громадные потери, каких я не наблюдал ни в одном из боев этой войны. В боях Восточной Пруссии у Мазурских озер с 26 августа по 2 сентября 1914 года мы также понесли громадные потери, но тогда эти потери не были у нас на глазах, наши убитые, тяжело раненые и пленные на большом фронте и при отходе большей частью оставались в руках немцев, и только 2 сентября при выходе из Мариамполя, оглядевшись на себя, мы ощутили весь ужас происшедшего. А теперь все убитые и раненые до последнего человека были подобраны. Раненые отвезены в госпитали, убитые собраны у рощи около форта № 3 и у села Адамовичи.

12 февраля начальник дружины форта доложил мне, что братские могилы у сосновой рощицы, где собраны убитые 170, 171 и 172-го пехотных полков, уже вырыты и что после полудня будут похороны. В назначенное для похорон время я направился туда в сопровождении чинов штаба. Десяток больших сосен, точно нарочно оставленных на этот случай на голом кругом поле, указывал нам дорогу. Еще издали на зимнем снежном покрове видны были груды черной земли, выброшенной из могил, а между ними – какой-то неопределенной формы кучи серой окраски. Тут же около находился священник и построена команда ополченцев. То, что представилось нашим глазам, когда мы подошли ближе, произвело на меня, участника четырех войн, видавшего виды, потрясающее впечатление: груды растерзанных, скорченных тел с открытыми глазами и оскаленными зубами, замерзших в тех позах, в каких их застала смерть, казались погибшими здесь, на этом месте в какой-то сатанинской свалке. Началась панихида, сказано несколько прочувствованных слов, а потом укладка убитых в громадные братские могилы. На лица погибших наброшены шинели, сосновые ветви, а потом, под неумолкавший грохот боя и пения вечной памяти, их завалили комьями мерзлой земли. Выросло четыре громадные могилы, увенчанные крестами: три с надписями 170, 171 и 172-го пехотных полков и одна – над убитыми немцами. Наших похоронено около 350 человек, немцев около 50 человек.

Убитых 169-го пехотного Ново-Трокского полка и 43-й артиллерийской бригады хоронили около села Адамовичи, там я не имел возможности быть.

Всех убитых офицеров, каждого порознь, похоронили на кургане у шоссе в одной версте от форта № 3.

Летом того же 1915 года, будучи вызван с фронта в штаб 10-й армии в Гродно, я проезжал мимо этих дорогих нам могил. Чья-то добрая, заботливая рука, вероятно, того же начальника дружины, который помогал нам собирать и хоронить наших убитых, устроила кругом этих могил под соснами изгородь из камней и наблюдала за содержанием могил в порядке. В порядке также были и могилы офицеров на кургане.

Общие потери дивизии за весь период этих боев были около 60 % наличного состава.

Неудача боя у Сейн была отчасти нами предвидена: вновь сформированные два полка XV корпуса, да еще без артиллерии, не могли обеспечить операцию как раз в том самом направлении от Кальварии, откуда немцы так успешно уже произвели обход XX нашего корпуса в Августовском лесу. Разброска и перетасовка частей корпуса больше чем на 30-верстном фронте и отсутствие резерва также не обещали ничего хорошего.

Отход корпуса прикрывала 2-я гвардейская кавалерийская дивизия под начальством генерал-лейтенанта Гилленшмидта. Это первый и последний случай в эту войну для меня, когда кавалерия исполнила свое назначение.

Генерал Флуг по возвращении в Сопоцкин потребовал меня к себе. Я застал его взволнованным, неудача Сейнской операции, видимо, была ему очень тяжела. И в поисках виновных, как это всегда водится, был найден «стрелочник»: командир 6-й батареи 43-й артиллерийской бригады полковник Бычковский, который не прибыл со своей батареей на поддержку полков XV корпуса, за что он, командир корпуса, отрешает его от командования батареей. Объявлен также выговор начальнику штаба 43-й пехотной дивизии за то, что при отходе от Гибы он позволил себе снять телефонный аппарат с линии, соединяющей нас со штабом корпуса, не получив на то разрешение. На это я доложил:

1) Полковник Бычковский не прибыл к месту своего назначения потому, что, следуя с батареей без прикрытия, в одном из попутных сел напоролся на немецкую пехоту и должен был отойти назад, что полковник Бычковский, доблестный и опытный командир батареи, глубоко преданный долгу службы и, страдая тяжкой болезнью (кровавой мочой), не желает оставлять своего поста, чем заслужил общую любовь и уважение как своего начальства, так и товарищей. А потому ходатайствую об оставлении его.

2) Начальник штаба дивизии приказал снять телефонный аппарат в то время, когда полки дивизии начали уже свой отход и телефонная связь с ними была прервана, а штаб дивизии, находившийся в непосредственной близости от опушки леса у Гибы, оставаясь там, рисковал быть захваченным немцами, уже вышедшими на шоссе Гибы – Махорцы в разрез между 43 и 84-й пехотными дивизиями.

В конце концов, к общему для всех нас удовольствию, полковник Бычковский оставлен на своем месте, и я с легким сердцем направился осматривать укрепленную позицию, на которой теперь размещались полки дивизии.

Глава 4. Военные действия в феврале – октябре 1915 года[261 - Оригинальное название очерка: «Участие 43-й пехотной дивизии в боях у Сейны, на реке Шешупе, Среднем Немане, под Олькениками и Вильно во время Свенцянского прорыва с 26 февраля по 14 октября 1915 года». В оригинале в конце очерка стоит подпись «Владимир Слюсаренко» и датировка «21 мая 1928 года Ковачица (Банат)».]

Случай дал мне возможность свидеться в Белграде с бывшим командиром II армейского корпуса генералом от кавалерии Флугом, под командой которого 43-я пехотная дивизия в этот период находилась, и получить от него даты важнейших боевых событий, любезно предоставившим в мое распоряжение некоторые отрывки из его дневника, касающиеся действий 43-й пехотной дивизии. Они настолько ценны, что я считаю своим долгом часть их поместить в моих воспоминаниях и даже вернуться несколько назад к нашему короткому наступлению от крепости Гродно на Сейны (22–26 февраля 1915 года), чтобы ознакомить читателя с оценкой этого короткого наступления, сделанной генералом Флугом и дополняющей мои выводы предыдущих воспоминаний.

«…Однако, как-никак, – пишет генерал Флуг, – а дрались мы 25 февраля с честью и если и отошли на 10 верст к югу, то под давлением действительной необходимости. Не имея сведений об участи бригады Арнольди[262 - Возрожденного XV корпуса, двигавшегося от Сопоцкина на Лодзее и прикрывавшего нашу операцию справа.], полагая, что она в состоянии будет отойти к Березникам[263 - Деревня Березники Сейнского уезда Сувалкской губернии; ныне деревня Бережники (Berzniki) в Сейненских гмине и повяте Подляского воеводства Польши.] для обеспечения правого фланга корпуса, я отдал распоряжение о занятии позиции на линии Березники – Гибы с целью оказать здесь отпор противнику. 84-я пехотная дивизия[264 - Находившаяся левее нас.] должна была продолжать обеспечивать левый фланг корпуса, находясь главными силами у Глембокого Брода[265 - Имеется в виду Глубокий Брод – деревня в Сувалкском уезде; ныне деревня Глембоки-Рув (Gleboki Rоw) в Шиплишской гмине Сувалкского повята Подляского воеводства Польши.], а авангардом – у деревни Погоржелец».