Эпоха Владимира Путина. К вопросу об исторической миссии второго президента России

В научном плане дискуссии по этому поводу не прекращаются со времен Никколо Макиавелли (1469–1527), с момента выхода в свет его знаменитого произведения «Государь» (1513). Вопрос этот очень сильно занимал Г.-В.-Ф. Гегеля («Философия истории», 1831–1816), Фридриха Ницше («Так говорил Заратустра», 1881–1885), Г.В. Плеханова («К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», 1895), других европейских мыслителей.

Что касается основоположника изучения этой проблемы в научном плане, то особый интерес даже для современного читателя представляет собой работа Макиавелли «Жизнь Каструччо Кастракани из Лукки», написанная им через семь лет после «Государя», ровно перед возвращением его на государственную службу, в июле – августе 1520 года, в конце его восьмилетней ссылки, которую Сергей Сергеевич Аверинцев (1937–2004), один из крупнейших советских, российских и мировых культурологов, считал, по аналогии с пушкинской, по творческим результатам своего рода «болдинской осенью». Ценна эта работа, в плане рассматриваемой нами темы, прежде всего тем, что этот первый в истории политической науки политолог, говоря современным языком, сформулировал догадку о том, что великие исторические личности в состоянии изменять историю, но и они осуществляют это не столько по своей воле, сколько в силу довлеющего над ними рока, для обозначения которого Макиавелли не нашел определенного слова и назвал просто «природой».

«Все или большая часть тех, кто свершил в этом мире деяния величайшие и между всеми своими современниками достиг положения высокого», считал он, достиг этого «оттого, что природа, желая доказать, что великими делает людей она, а не благоразумие, начинает показывать свои силы в такой момент, когда благоразумие не может играть никакой роли, и становится ясно, что люди всем обязаны именно ей»[17 - Макиавелли Н. Сочинения исторические и политические. Сочинения художественные. Письма: Сб.: Пер. с итал. М.: НФ «Пушкинская библиотека»; ACT, 2004. С. 469.].

Только через 200 с лишним лет эту линию продолжил русский мыслитель Александр Сергеевич Пушкин, а еще через 40 лет после него – другой наш гений Лев Николаевич Толстой. И оба они, не сговариваясь (а как они могли «сговориться», если их жизни разделяли несколько десятков лет?), нашли для этого явления один и тот же термин – «сила вещей».

Выражение это означает, что даже от великой исторической личности нельзя требовать больше того, что она в состоянии сделать в данный момент, а точнее – что позволяют ей сделать обстоятельства, в которых она вынуждена действовать. Эта максима призывает адекватно оценивать деятельность исторической личности, выказывать ей пиетет, но не требовать от нее того, что она сделать не в состоянии (Гегель пишет: по собственной воле или произволу), поскольку сама она не всегда вольна в своих действиях.

А.С. Пушкин, как уже сказано, называл эти довлеющие над человеком обстоятельства «силою вещей».

Поэт, похоже, чисто интуитивно нащупал эту безликую силу обстоятельств, довлеющую над исторической личностью, и не оставил нам разработку этой темы, но, если судить по черновым наброскам к некоторым его произведениям, как в стихах, так и в прозе, находка эта захватила его. Еще в 1826 году, когда по наказу Николая I он работал над запиской «О народном воспитании», поэт пришел к выводу о том, что существует некая сила обстоятельств, над действием которой не властен никто: ни царь, ни общество, ни даже Бог. Тема эта сильно волновала Александра Сергеевича, и он постоянно возвращался к ней. В 1827 году в черновых набросках письма к А. Вульфу Пушкин пишет: «Политические изменения, вынужденные у других народов силою обстоятельств и долговременным приготовлением (но у нас еще не требуемые ни духом народа, ни общим мнением, еще не существующим, ни самой силой вещей), вдруг сделались у нас предметом замыслов и злонамеренных усилий».

В 1831 году поэт вновь возвращается к этой находке и вводит ее в сожженную им впоследствии десятую главу «Евгения Онегина». В уцелевших строфах этой главы можно прочесть его размышления о так и оставшихся для него нераскрытой тайной подлинных причинах русской победы над Наполеоном: «Гроза двенадцатого года / Настала – кто тут нам помог? / Остервенение народа, / Барклай, зима иль русский Бог? // Но Бог помог – стал ропот ниже. / И скоро силою вещей / Мы очутилися в Париже, / А русский царь – главой царей».

Как уже сказано выше, вслед за ним и независимо от него другой русский гений пришел к выводу о том, что есть сила выше человеческой воли, даже если речь идет об исторической личности.

Подробно описывая мучительные размышления фельдмаршала Кутузова после Бородинского сражения о том, кто же все-таки победил в этом сражении, Толстой показывает, что по субъективным ощущениям главнокомандующий русским войском был уверен, что сражение выиграно русскими, а значит – сражение следует продолжить. И уж, во всяком случае, и речи быть не может о том, чтобы сдать неприятелю Москву. Но сила вещей заставила Кутузова сделать именно то, чего он и не предполагал, и не хотел.

«В вечер 26 августа, – читаем мы в великом романе, – Кутузов и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого-нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.

Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потерях половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.

Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.

А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того, чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтобы была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец, 1 сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли на Москву. И войска отступили еще на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю»[18 - Толстой Л.Н. Война и мир. Т. Ill – IV. М.: Эксмо, 2017. С. 257.].

Вот эта «сила вещей», от воли человека не зависящая, привела к тому, что в начале третьего тысячелетия ни в Европе, ни в мире не оказалось ни одного политика, которого современники могли бы назвать исторической личностью. Предприняла попытку занять эту свободную нишу Ангела Меркель, впутавшись, по указке Вашингтона, в создание украинского кризиса в 2014 году, но «сила вещей» «не позволила» ей эту задумку воплотить в жизнь.

В конечном итоге в первых десятилетиях XXI века фактом стало то, что только про президента России мировая пресса в декабре 2017 года писала как о политике, который «утвердил себя в качестве единственного мирового лидера», и потому все первые десятилетия третьего тысячелетия в истории европейской и мировой цивилизации будут и после нас обозначаться как «эпоха Путина», созданная не только в силу его собственных личных выдающихся данных, но и «силою вещей».

И если судить по тем его задумкам, которые он объявил накануне своего четвертого (по счету) вхождения в Кремль, эпоха эта может продлиться, по самым скромным прикидкам, еще как минимум два-три десятилетия. Возьмем, для примера, только один аспект – геополитический, который долго еще будет работать и после выхода Путина из национальной и международной политической и экономической сфер.

В самом начале сентября 2017 года во Владивостоке прошел Третий Восточный экономический форум, в работе которого кроме В. Путина приняли участие премьер-министр Японии Синдзо Абе, президент Южной Кореи Мун Чжэ Ии, президент Монголии Халтмаагийн Баттулга, вице-премьер Госсовета Китая Ван Ян, губернатор американского штата Калифорния Джеральд Эдмонд Браун и другие.

Открывая форум, В. Путин обратил внимание на то, что интересы мировой экономики давно уже ищут возможности быстро и дешево доставлять производимую в странах Азиатско-Тихоокеанского региона продукцию в Европу и обратно. Россия, сказал он, осознает наличие этой проблемы и давно уже изучает возможность прокладывать новые транспортные коридоры и наращивать свои собственные портовые мощности. Так, «предметно изучается возможность строительства железнодорожного перехода на остров Сахалин». А в двусторонних встречах российского президента с гостями выяснилось, что в стадии практической проработки на середину 2020-х гг. в Москве и вышеназванных странах находятся вопросы продолжения российской Транссибирской железнодорожной магистрали на основе высокоскоростного режима до Пхеньяна (КНДР), Сеула (Южная Корея), Японии (с прокладкой подводного железнодорожного тоннеля между Сахалином и японским островом Хоккайдо), высокоскоростной железнодорожной грузопассажирской магистрали от Москвы до Пекина, которая соединит железнодорожные системы Европы и Китая и изменит систему трансконтинентальных перевозок. По мнению вице-премьера РФ Игоря Шувалова, железнодорожный мост на Сахалин «не такое крупное строительство по сравнению, например, с Крымским мостом». Министр транспорта РФ Максим Соколов и первый вице-президент РЖД Александр Мишарин в ряде интервью СМИ подтвердили эти планы. Для разработки этого проекта уже создается рабочая группа РЖД и Министерства инфраструктуры Японии («Ведомости», 08.09.2017. С. 1. Редакционный комментарий).

Проект масштабный, но нельзя сказать, чтобы очень уж неожиданный. Изыскательские работы по строительству сахалинского тоннеля были начаты еще в 1950 году, но после смерти Сталина были прекращены. Как заявил 7 сентября 2017 года вице-премьер, полномочный представитель президента РФ по Дальневосточному федеральному округу Юрий Трутнев, по инициативе которого и был реанимирован этот проект, «решение о строительстве смешанного автомобильно-железнодорожного перехода практически уже принято, при этом предполагается, что переход от южной части Сахалина до острова Хоккайдо будет строиться совместно с Японией». Владимир Путин характеризует эту стройку как «проект абсолютно планетарного масштаба», уточнив, что, по произведенным расчетам, он будет стоить дешевле строительства моста через Керченский пролив – 286 млрд рублей (Крымский мост – свыше 300 млрд).

Все эти планы, по словам японского премьер-министра, должны покончить с островным положением Японии, сделав эту страну континентальным государством. Суммируя всю эту информацию, президент Южной Кореи подчеркнул: тем самым мы уже в обозримом будущем «создадим новую реальность», «откроем эру Тихоокеанского кольца». Его поддержал Синдзо Абе: «Фактически речь действительно идет о начале новой эры» (см.: РГ, 08.09.2017. С. 2 и РГ, 22.09.2017. С. 4).

И. Шувалов считает, что полностью реализация этого проекта займет от 3 до 5 лет и должна завершиться до 2025 года, в результате чего «Япония станет континентальной державой» и ее экономика с помощью России станет единым экономическим пространством с Европой.

Однажды приняв решение на этот счет, российское правительство держит этот процесс на контроле постоянно. В ноябре 2017 года, прибыв в Дананг (Вьетнам) на 28-й саммит АТЭС, Путин вновь заявил о том, что в числе наших экономических международных приоритетов на ближайшее десятилетие остается построение «энергетического суперкольца, объединяющего Россию, Китай, Японию и Республику Корею, включая транспортный переход между Сахалином и островом Хоккайдо». США, если не спохватятся вовремя (а они, похоже, в пылу своей геополитической ревности к России и ненависти к Путину до сих пор не осознают, ЧТО именно происходит в этом плане в буквальном смысле на их глазах), могут оказаться на обочине этого процесса. Впрочем, на обочине этого грандиозного мирового проекта могут оказаться не только США. Если грядущее, начиная с 2018 года, десятилетие будет отмечено исполнением этого проекта, то под вопрос встанет и целесообразность реанимации грандиозного Великого шелкового пути, большим энтузиастом реновации которого вот уже ряд лет выступает Пекин, прогнозируя, что этот проект может обеспечить годовой товарооборот между Европой и АТР в 21 трлн долларов. Притом что проект этот грозит обойтись слишком дорого даже для Китая: не менее 900 млрд долларов (только издержки строительства инфраструктурных объектов могут обойтись в 40 млрд долларов)[19 - См. статью Алены Лоскутовой «Китай прокладывает железный «Шелковый путь» к лидерству» от 04.09.2015 г. в публикации Информационно-аналитической службе «Русской народной линии» (время обращения: 03.11.2015).].

Таким образом, уже сегодня можно сказать: не так уж важно, когда именно В. Путин сойдет, как он однажды выразился, со своей «политической галеры» на берег, но наследство, которое после него останется в международных отношениях, может существенно изменить всю геополитическую реальность экономического сотрудничества между европейской и азиатской половинками Земли, а Россия не на словах, а на деле станет действительным мостом между этими континентами.

Правда, существуют у этого проекта и довольно мощные противники. Так, Алексей Кудрин, выступая 8 сентября 2017 года на панельной дискуссии Петербургского экономического форума, подверг сомнению вышеназванные планы президента.

«Сегодня, – заявил он, – приоритетное развитие транспортной инфраструктуры должно быть сосредоточено в европейской части страны, где у нас производится главный объем ВВП». Сюда, по его мнению, и должны быть в предстоящие годы направлены основные инвестиционные потоки, а не на строительство моста из Сахалина на Хоккайдо. Но Кудрин, слава богу, пока еще не президент Российской Федерации и вряд ли им когда-нибудь станет.

Глава 2

«Эпоха Путина»

Прелюдия

Со временем историки наверняка будут спорить о том, с чего, с какой даты следует начинать отсчет нового исторического времени для России[20 - Формула «новое историческое время России» введена в оборот гениальным русским мыслителем Л.Н. Гумилевым (1912–1982). Он употребил это выражение в своей последней прижизненной работе «От Руси до России» (М.: Сварог и К. 1998. С. 194), которую он лично подготовил к печати. Под новым историческим временем Лев Николаевич обозначил процесс выхода Руси XV века под руководством великого князя Ивана III в Европу, при котором русский этнос добровольно вошел «в круг цивилизованных народов» с желанием сотрудничества, но неукоснительно сохранял при этом «право быть самим собой».], которое, как я считаю, войдет в отечественную хронологию под именем «эпохи Путина».

С 31 декабря 1999 года, когда граждане России ночью впервые увидели на экранах своих телеприемников лицо и. о. президента Российской Федерации и узнали о смене власти?

С событий в марте 2014 года, когда население Крыма почти поголовно проголосовало за воссоединение с

Россией, когда, в ответ на это, американский эсминец вошел в воды Черного моря и нагло направился к берегам Севастополя, а президент Российской Федерации, в ответ уже на эту наглость, отдал приказ вывести на открытое пространство на юге страны ракетные комплексы с ядерными боеголовками?

Или с апреля 2015 года, когда, в ответ на официально выраженную просьбу президента Сирийской Арабской Республики Башара Асада, главнокомандующий Вооруженными силами РФ отдал приказ министру обороны РФ Сергею Шойгу направить военно-космические силы РФ в Сирию для удара по террористическому квазигосударству ИГИЛ (статус – вне закона по решению Совета Безопасности ООН и Федерального собрания РФ)?

Мне думается, что исторический период этот начался немного раньше, с пика так называемой перестройки в СССР, когда ни о Путине, ни уж тем более об эпохе, связанной с его именем, никто даже и подозревать не мог.

Иными словами, не стоит заниматься самообманом, уж слишком преувеличивая возможности любого человека в историческом плане (вспомним «силу вещей»). Владимир Путин в качестве исторической личности полностью самобытен, и роль его в истории новой России уникальна, однако она неразрывно связана не только с его личной деятельностью на политическом поприще, российском и международном, но прежде всего с особой судьбой самого нового государства – Российской Федерации, – которое возникло в силу распада Советского Союза.

И хоть и считается в этой связи, что собственно «эпоха Путина» в политической жизни России началась в ночь с 31 декабря 1999 года на 1 января 2000 года, когда россияне увидели на экранах своих телевизоров поздравление с Новым годом от только что назначенного Борисом Ельциным исполняющего обязанности президента РФ Владимира Путина, но думаю, однако, что началом этой эпохи можно было бы считать, скажем, 29 июня 1988 года, когда о существовании самого Путина как политического и государственного деятеля, каким он станет всего-то через какой-то десяток лет, никто в России еще и не подозревал.

Владимир Путин в тот момент еще проживал в Дрездене, занимал скромную должность директора дрезденского Дома дружбы СССР – ГДР, и никому тогда, ни ему и никому другому, не могла прийти в голову мысль о том, что на его родине происходят события, которые через какой-то десяток лет приведут к возникновению исторического этапа в нашей жизни, который позднее назовут «эпохой Путина».

А в Москве в этот день идеологические (и политические) предшественники нынешней либеральной фронды, представлявшие собой часть еще правящей в СССР Коммунистической партии, на своей XIX Всесоюзной конференции КПСС впервые открыто и громогласно потребовали изменения существующего в СССР политического строя. Но при этом, как и ныне, не смогли (не сумели) предложить взамен что-нибудь вполне конкретное, осязаемое. Им, кстати, прозорливые мыслители и тогда не преминули указать на эту их особенность.

На самой конференции известный русский писатель-фронтовик Юрий Бондарев с высоты своих 65 лет с потрясающей откровенностью бросил в зал вызов тем, кто почти в экстазе требовал немедленного отказа от всего того, чем располагало к тому времени наше общество:

«Можно ли сравнить нашу перестройку с самолетом, который подняли в воздух, не зная, есть ли в пункте назначения посадочная площадка? – спросил он. И далее пояснил: – Нам нет смысла разрушать старый мир до основания, нам не нужно вытаптывать просо, которое кто-то сеял, поливая поле своим потом, нам не надо при могучей помощи современных бульдозеров разрушать фундамент еще не построенного дворца, забыв о главной цели – о перепланировке этажей. Нам не нужно, чтобы мы, разрушая свое прошлое, тем самым добивали бы свое будущее…

Человеку противопоказано быть подопытным кроликом, смиренно лежащим под лабораторным скальпелем истории, – предостерег зал бывший фронтовик, хорошо знавший грань между жизнью и смертью. – Мы, начав перестройку, хотим, чтобы нам открылась еще непознанная прелесть природы, всего мира, событий, вещей, и хотим спасти народную культуру любой нации от несправедливого суда. Но мы против того, чтобы наше общество стало толпой одиноких людей, добровольным узником коммерческой потребительской ловушки, обещающей роскошную жизнь чужой всепроникающей рекламой».

Сегодня, спустя почти 30 лет после этой речи, можно констатировать, что Юрий Васильевич тогда как в воду глядел, во многом предугадывая ход дальнейших событий. Но при всем при том главным в его выступлении был брошенный им упрек либералам в том, что они бездумно и безоглядно поддержали так называемую перестройку, не определив заранее цель своей деятельности.

Ответил тогда Бондареву в этом же зале не менее известный в СССР человек, генеральный директор научно-технического комплекса «Микрохирургия глаза», романтически настроенный Святослав Федоров: «Когда товарищ Бондарев говорил, что мы взлетели и не знаем, куда сесть, то он, может быть, и не знает, куда сесть. Он – писатель. А я, например, знаю. Я знаю, что мы сядем в развитое общество, развернем свою страну в нужное направление, поднимем людей на работу… Будем классно работать, будем свою страну беречь, заниматься экологией и чем угодно. У нас цели ясны. И мы должны посадить свой самолет на прекрасный аэродром. Продвинуться вперед».

Выступление Святослава Федорова партийная конференция встретила бурными овациями, всем присутствующим очень уж хотелось немедленно, если не сегодня, то уж по крайней мере завтра, оказаться в нарисованном оратором «прекрасном будущем». Но как потом выяснилось, прав оказался не врач, а писатель, потому что целей грядущих изменений не знал в этом зале никто: ни Святослав Федоров, ни либеральное крыло КПСС во главе с А.Н. Яковлевым, к тому моменту уже ставшим идеологическим соратником М.С. Горбачева и членом политбюро ЦК КПСС, ни все вершители судеб советского народа – высшие партийные руководители.

Однако «крот истории», по образному выражению К. Маркса, уже делал свое дело. Михаил Горбачев стремительно ковал себе характеристики исторической личности, доразваливая Советский Союз и приближаясь к присуждению ему Нобелевской премии мира и к получению неофициального звания «лучшего немца всех эпох», а Борис Ельцин, столь же стремительно, по историческим меркам, хоть и бессознательно, безвольно, подчиняясь выстраивающимся помимо него историческим обстоятельствам, «плыл» к Беловежским соглашениям 8 декабря 1991 года. И в итоге тоже вошел в пантеон исторических личностей.

Кого на царство?

У греческого поэта Констинаса Кавафиса (1863–1933) есть небольшое стихотворение «Срок Нерона», которое может служить иллюстрацией к упомянутому в первой главе словосочетанию «сила вещей», которым как исторической категорией любили пользоваться Пушкин и Толстой (Лев).

Канва этого стихотворения состоит в том, что безмерно любящему плотские наслаждения знаменитому римскому императору Нерону (I век н. э.) дельфийские пифии нагадали, что ему следует опасаться семидесяти трех лет. Успокоенный этим пророчеством, Нерон, которому было всего-то лишь тридцать, беззаботно предавался радостям жизни, не зная о том, что на краю империи, в испанской провинции римский консул Гальба, «старик семидесяти трех годов, в глубокой тайне войско собирает». Он и сверг Нерона.

Эта древняя история очень напоминает ситуацию, когда во второй половине 1980-х годов Советский