Жизнь такая, какой она была. Жизнеописание, рассказы

– Вообще-то отец запрещает мне снимать её со стены, но так уж и быть.

Он бережно снял шашку со стены и как-то торжественно протянул её мне. Я взял шашку в руки и сразу же ощутил её необычную тяжесть. Затем я медленно стал вынимать шашку из ножен. При этом меня удивило, с какой лёгкостью она скользила внутри них. Шашка была широкая, блестящая и очень острая. Когда шашка обнажилась полностью, моя правая рука не смогла удержать её в горизонтальном положении, и она, крутнувшись в руке, упёрлась острым концом в пол рядом с моей ногой. Именно тогда я понял, какой же сноровкой и силой должны были обладать кавалеристы, чтобы махать ею в бою в течение нескольких часов.

Был у них в классе ещё один невысокий, лопоухий озорной парень с феноменальной памятью и со странной фамилией Хабло. Он мог с завязанными глазами играть с учителем в шахматы и непременно выигрывал. Однажды за какое-то озорство директор школы отнял у него портфель, выгнал из класса и строго наказал – без родителей не приходить. Погуляв примерно с час, парень позвонил из телефона-автомата в кабинет директора и, нарочито добавив немного баса, произнёс:

– Это вас беспокоит папаша Хабло. Что там мой сорванец опять натворил?

Директор в подробностях рассказал о проказах школьника. Терпеливо выслушав его до конца, парень произнёс басом:

– Извините, я очень занят на работе, но вечером я с сыном серьёзно поговорю. А вы уж верните, пожалуйста, ему портфель и разрешите присутствовать на уроках.

Через полчаса парень с понурой головой и потупившимся взором появился в кабинете директора школы

– Вам звонил мой отец?

Ничего не заподозрив, директор ещё раз сделал выговор ученику, отдал ему портфель и отправил в класс.

Первые оладьи

Я во всём стремился подражать моему старшему брату. Учитывая, что наша мама большую часть времени проводила на работе, он рано научился готовить супы, борщ, варить каши, жарить картошку. Но самую большую зависть у меня вызывало то, что он умел печь прекрасные пышные оладьи. Я просто мечтал как-нибудь проверить себя на этом поприще. И вот однажды летом представился такой случай. Родители ушли в театр и должны были вернуться поздно. Старшего брата тоже не было дома. Мне оставили для присмотра моего двоюродного брата, который был младше меня на 9 лет. И конечно, я как старший по отношению к нему, решил побаловать его оладьями, так же, как мой брат иногда баловал меня. Развести муку и приготовить жидкое тесто для оладий – было не сложно. Все пропорции я примерно знал, так как брат при мне смешивал всё на глазок. В последний момент я вспомнил, что для пышности он добавлял в тесто немного соды. Дома я соды не нашёл и пошёл за ней к соседям. Те спросили меня, сколько же соды мне нужно. Я, подумав, решил, если кашу маслом не испортить, то, наверное, и оладьи получатся тем пышнее, чем больше соды будет в тесте. Я взял у них полную столовую ложку соды, высыпал в тесто, не забыв при этом и про сахар, чтоб оладьи были сладкими. Через полчаса со сковородки как с конвейера на стол стали поступать румяные и пышные оладьи. Я был просто вне себя от счастья. Брат стал канючить, чтобы дать ему попробовать, но я строго, подражая моему старшему брату, велел подождать, пока не испекутся все оладьи. Через час на столе стояли две тарелки с румяными, пышными оладьями – одна для нас с братом, другая для родителей.

«Вот удивятся», – думал я. – Наверное, скажут: «Вот дождались, и младший сын стал самостоятельным».

С такими мыслями я согрел чай и посадил младшего брата за стол. Но, попробовав один оладушек, он отказался больше есть, сказав, что они слишком приторные. Я тоже попробовал и согласился с ним, решив, что чуть-чуть переборщил с сахаром. Попив чай с хлебом и вареньем, мы пошли спать на веранду. На веранде под ногами крутился трёхмесячный щенок Джульбарс. На вид он был из породистых овчарок, сам крупный, с толстыми лапами. Я дал ему один оладушек – он с жадностью проглотил его, затем другой, третий и так всю тарелку. «Наконец-то, хоть кто-то по-настоящему оценил моё кулинарное искусство», – подумал я, укладываясь на кровать. Родители вернулись, когда мы уже спали крепким сном. Мать, увидев на столе тарелку с румяными оладьями, удивилась: «Смотри», – сказала она отцу, – «уже и младший научился печь оладьи».

Она попробовала один и, сплюнув, кинулась на веранду проверять, живы ли мы. Мама сразу же поняла, что в тесте было слишком много соды. Но, прислушавшись к нашему ровному дыханию, она успокоилась. Рано утром нас бесцеремонно разбудил отец.

– А ну-ка, кулинары, вставайте живей и убирайте веранду, пока соседи не проснулись.

Я, ничего не понимая, вскочил и стал оглядывать веранду. От моих оладий Джульбарса капитально пронесло, и он, переходя с места на место, всю ночь освобождался от них, не оставив на веранде практически свободного места.

Хочу маслины

Однажды, вернувшись со дня рождения сотрудницы, мама долго и красочно рассказывала, как их угощали разными деликатесами. Особенно мне запомнилось описание каких-то солёных ягод со странным названием – маслины. Уж я-то перепробовал всякой ягоды, но что бы солёной!? Даже у тёти Нюры, и у Шиловых, и у Наливайко ничего подобного не росло. Никто из пацанов тоже не слыхал про такое чудо-юдо. С тех пор мечта попробовать маслины крепко засела мне в голову. Прошёл примерно год. Как-то раз мы с мамой шли по Никольскому базару, и я вдруг услышал: «Маслины, маслины. Покупайте маслины…» Вообще-то я не был капризным и избалованным, но тут, когда цель чуть ли не всей моей жизни оказалась так близко, я стал канючить: «Мам, купи маслины. Ну, купи маслины». И до того я расхныкался, что мама не выдержала и мы подошли к молодой женщине, торгующей маслинами, и мама поторговавшись (а стоили тогда маслины не дёшево), купила мне маленький пакетик, в котором всего то было ягод десять. Мне страшно захотелось попробовать их тут же, и я стал умолять маму дать мне хотя бы одну ягодку.

– Да что с тобой сегодня? – сказала мама, передавая мне маленький газетный кулёк.

Я развернул кулёк, достал мокрую и скользкую чёрную ягоду и осторожно положил её в рот. Секунд через пять я сплюнул ягоду опять в кулёк, тщательно завернул его, размахнулся и кинул его через торговые ряды. Мокрый газетный кулёк порвался, и маслины веером разлетелись по сторонам.

– Зря ты их выкинул. Мог бы брату отдать. Он ведь тоже не пробовал маслины, – толи с упрёком, толи с усмешкой сказала мама.

Я понуро шёл за ней, сгорая от стыда за свой каприз. А вслед нам неслось: «Маслины, маслины. Покупайте маслины…»

Бут цвейкас или цвейкатос скирус?

Моя старшая тётушка – Прасковья Ивановна – вместе со своим мужем дядей Пашей и нашим двоюродным братом Виктором Малковым прожила несколько послевоенных лет в Прибалтике. Тётя Пана довольно быстро овладела литовским языком, что позволило ей работать в то время в системе здравоохранения. Дядя Паша литовского языка не знал и поэтому работал простым водителем. Ему было вполне достаточно, если ему показывали пальцем – «Поверни сюда. Останови здесь».

В канун одного из очередных праздников, у тёти Паны в отделе собрался весь коллектив сотрудников вместе с их мужьями и жёнами. Все принесли, кто что мог. Накрыли стол. Не бедно, не богато. Стали произносить тосты. Понятно, первые за Родину, за Сталина. Говорили то на русском, то на литовском языке. Шутили, смеялись. Внезапно решили дать слово дяде Паше. Он встал, подумал немного, глядя в окно, затем повернулся ко всем с улыбкой на лице, поднял бокал и громко произнёс по-литовски: «Цвейкатос скирус!»

По-видимому, ему надоело выглядеть за столом белой вороной, которая ничего не понимает, и он решил сразить всех своими запасами из литовского языка. Встретив недоумение на лицах окружающих, он ещё раз поднял бокал и снова громко произнёс по-литовски: «Цвейкатос скирус!»

После третьего раза тётя Пана спросила его: «Паша, скажи по-русски, что ты хотел сказать?»

– Я хотел сказать: «Будем здоровы!», – смутился дядя Паша.

– Тогда тебе надо было сказать: «Бут цвейкас!» – под общий хохот сказала тётя Пана, – а «Цвейкатос скирус» на литовском – означает «Отдел здравоохранения». Это вывеска на двери нашего отдела.

Для справки:
Будьте здоровы = butu sveikas.
Отдел Здравоохранения = sveikatos skyrius.

Узелок с яйцами

В Алма-Ате дядя Паша работал водителем «скорой помощи». Тогда в 50-х это был большой оборудованный фургон белого цвета с большим красным крестом на боку. Но иногда, когда надо было подвезти какие-либо вещи или оборудование, он пересаживался на грузовой автомобиль, который мы все попросту называли «полуторка». Полуторка была с низкими деревянными бортами и вообще-то не была предназначена для перевозки людей.

Однако иногда, по воскресеньям, дядя Паша вместе с их завхозом бросали в кузов старый матрац, и приглашали нас, пацанов, на рыбалку за город.

– Лежать и не подниматься пока не выедем из города, – строго говорил он нам, проверяя, как мы устроились, и нет ли в кузове тяжёлых и колющих предметов. Гаишников и постов ГАИ в то время было немного, и через полчаса мы уже мчались по трассе в сторону Первомайских озёр.

Однажды, свернув с трассы на просёлочную дорогу, мы догнали мужика, возвращающегося домой с базара, в посёлок, до которого было ещё километров пять. Добрая душа дяди Паши никак не могла проехать мимо, не предложив подбросить мужика до дома. Мужик был среднего роста, лет сорока – сорока пяти. Одет был в серые мятые брюки, заправленные в кирзовые сапоги, клетчатую рубаху и старый пиджак с потёртыми локтями. В руках он бережно держал большой пёстрый узелок с тремя десятками яиц. Дядя Паша лихо притормозил, подняв облако пыли и, высунувшись из кабины, весело прокричал:

– Давай, сидай, подвезу. Чего сапоги зря топтать.

Мужик, отмахиваясь свободной рукой от пыли, произнёс:

– Та ни, езжайте, я так доберусь, уже близко, благодарствую.

Но дядя Паша не отставал:

– Так ведь задаром. Подвезу к самой хате, посигналю, выйдет жинка, а ты ей с машины: «Вот, мол, я» – Представляешь, как ты её удивишь.

Мужик помялся: «Ну, если задаром да к самой хате, то, пожалуй, можно».

Он попросил нас подержать узелок с яйцами и ни на миг не выпускал его из виду, пока забирался в кузов, чтоб мы, не дай Бог, не задели им за что-нибудь. Уже трогаясь с места, дядя Паша прокричал:

– Ты только перед своим домом два раза стукни по кабине, чтобы мы не проехали мимо.

Мужик согласно кивнул головой. Он встал у кабины, и прямо-таки впился левой рукой за край борта, а в полусогнутой правой руке бережно держал на весу узелок с яйцами. Дорога была ухабистая, и дядя Паша ехал осторожно, объезжая колдобины. Уже у самого посёлка дорога стала значительно ровнее, и мы прибавили скорость. Где-то между третьим и четвёртым домом дорогу пересекала большая лужа. Никто и представить себе не мог, что она скрывает под собой широкий поливной арык. Машина на полном ходу, разбрызгивая по бокам фонтаны воды, въехала в лужу.

Во время переезда через арык сначала передними, а затем задними колёсами, машину дважды резко подбросило вверх. Мужик, цепко державшийся левой рукой за борт, дважды подпрыгнул сантиметров на тридцать вверх и дважды со всего размаху ударил сверху по кабине узелком с яйцами в правой руке.

Услышав условный сигнал, дядя Паша резко притормозил. По инерции мужика с силой прижало к переднему борту. На мгновение нам показалось, что он будто прилип к нему. Медленно отстраняясь от борта, мужик долго высвобождал правую руку с узелком, застрявшую между ним и бортом где-то чуть ниже пояса. Узелок стал абсолютно плоским. По нему и по брюкам мужика текла серо-жёлтая жидкость. Когда раздался обещанный для жинки длинный гудок, мужик вздрогнул, выходя из оцепенения, и его лицо стало медленно багроветь.

– Ну, вот, приехали, – высовываясь из кабины, весело произнёс дядя Паша. – А что, жинка не слышит, что ли? – и он дал ещё два протяжных сигнала.

Мужик в это время перелез через борт с противоположной стороны, спрыгнул на землю, оглядел себя, потом узелок, и с размаху швырнул его прямо в лужу. Чертыхаясь, он направился прочь.

Дядя Паша, не ведая, что произошло, удивлённо произнёс: