Эссе председателя городского суда Санкт-Петербурга

Но судья – это не только власть, но еще и профессия, юридическая специальность. Любой думающий, разумный человек согласится, что мастерство не появляется сразу же, что совершенство в любом деле достигается знаниями и практикой. Знать все тонкости профессии, самые мелкие, но все равно значимые, ибо они проявляются в процессуальных формах – сути судопроизводства, значит, овладеть делом всесторонне.

Таким опытом обладают те (и это присуще любой специальности), кто последовательно прошел все ступени служебной лестницы: от самой низшей– до самой верхней, от секретаря судебного заседания– до судьи. Есть еще одно обстоятельство, которое делает этих людей профессионалами, наиболее полезными для судейских полномочий. Эти люди всю свою трудовую жизнь в судейских стенах получали небольшую зарплату и работали в режиме чрезвычайных нагрузок. Они закалились в этих экстремальных условиях и считают подобные сложности нормальными. Они научились воспринимать физические и эмоциональные перегрузки спокойно, выдержанно. Они знают людей, обращающихся в суд. Типы людей, человеческие качества, поведение и реакции, множество трагедий, конфликтов и трудно разрешимых эксцессов – все это воспитывает, влияет на работников аппарата суда, воздействует на их взгляды, учит.

Утверждение, что в состав судейского корпуса в основном входят технические работники суда, о чем часто говорили оппоненты, оказалось мифом. Это подтвердил Председатель Верховного Суда Российской Федерации не шестом съезде судей России. Он отметил, что таких людей, достигших судейской должности, в стране не более двух процентов. В разных местах, конечно, по-разному. В Петербурге судей, выросших из секретарей и консультантов, значительно больше – каждый седьмой.

На моих глазах прошло три поколения судей и, зная проблему изнутри, утверждаю, что более грамотными, сильными, уважаемыми судьями стали именно те, кто прошел все ступеньки своей профессиональной лестницы. Здесь не уместен пресловутый современный сарказм: «из грязи– в князи», потому что нет неожиданного и непредсказуемого взлета. Долгая, тернистая дорога последовательна и логична.

Моя служебная биография типична для сотен моих коллег. Пять лет работал секретарем судебных заседаний с судьей по гражданским делам в Калининском районном суде Ленинграда. И все пять лет учился на вечернем отделении юридического факультета. Эти годы, когда я непосредственно участвовал в досудебной подготовке дел, в судебных заседаниях, были хорошим источником знаний и опыта в области гражданского права и процесса, что потом положительно сказалось в деятельности председателя суда, которому необходимо ориентироваться не только в уголовном судопроизводстве. Эти пять лет научили меня воспринимать и использовать на практике не только позитивные, но и негативные особенности, что отрицательно воспринимается людьми, соприкасающимися с судом.

Судья, с которой я работал так долго и «без побега», – умная, грамотная, выдержанная, дотошная. Эти качества особенно необходимы при ведении гражданских дел. С чистого листа и до вынесения решения судья-цивилист разбирается в гражданском деле. Терпение и пунктуальность, спокойствие и желание найти истину в споре сторон – нужны максимальные, иначе не хватит либо времени, либо нервов, чтобы довести дело до логического конца.

По гражданским делам, в отличие от уголовных, стороны ведут себя более раскованно, более эмоционально. Если подсудимого по уголовному делу и его жертву разделяют железная клетка, вооруженный конвои, то по гражданскому делу в суде истец и ответчик– рядом, между ними нет барьера, а для провокации бурного столкновения достаточно одной эмоциональной искры, одного унизительного, оскорбительного слова.

Страсти, интересы в житейских спорах достигают таких глубин, раскрываются в таких неожиданных ракурсах, что, к сожалению, приходится констатировать: очень часто самыми непримиримыми, а то и смертельными врагами являются близкие родственники. Меня это всегда поражало. Но, увы, это факт, знакомый всем судьям по уголовным и гражданским делам.

И если такие, казалось бы, близкие друг другу люди не могут разобраться со своими проблемами, можно представить, как это сложно сделать человеку со стороны – представителю государства. При этом надо иметь в виду, что практически в каждом деле стороны, желая показать себя с лучшей стороны, а своих противников с наихудшей, либо не хотят, либо не могут быть искренними в своих утверждениях или опровержениях.

Полуправда, преувеличение – весьма распространенный способ дозированной информации, используемый сторонами, в официальном процессе. Умолчание или, наоборот, накручивание, детализация событий вольно или невольно имеют определенную цель – создать трудности противоборствующей стороне, а в конечном счете – суду, чтобы получить необходимый результат, на который трудно рассчитывать при всесторонней, полной характеристике событий, обстоятельств спора и всех доказательств.

Истцы и ответчики понимают, что их ответственность за дезинформацию не такая, как в уголовном процессе. В худшем случае они проиграют дело. Вот почему судьи по гражданским делам вынуждены шаг за шагом, стежок за стежком, как в утомительном, тягучем вязании, собирать по крупицам необходимую информацию, чтобы установить истину и правильно решить спор.

Любовь Степановна Колосова, у которой я был секретарем, обладала всеми качествами судьи-труженицы. С утра и до вечера, ежедневно она вела процессы, иногда объявляя пятиминутные перерывы. Эта обаятельная, улыбчивая женщина была полноватой и соблюдала диету: в обед одно яблоко, а для подавления чувства голода – «беломорину».

Мне диета была не нужна, но из-за меня обеды не планировали. Так за пять лет я привык работать без обедов и обрел порочную привычку – курение утилитарных сигарет.

Кстати, способность работать без обеденных перерывов пригодилась, когда я стал председателем суда, особенного – городского. Мои коллеги и судьи быстро усекли эту необычность и могли по делам обратиться ко мне именно в это время, так как в другие часы возможностей было меньше.

Так уж получилось, что безобеденная работа с куревом не сделала Любовь Степановну стройнее, но и не повлияла отрицательно на ее здоровье, предотвратила тучность, склонность к которой у нее, очевидно, была от природы.

Многие скептически относятся к таким моментам, подкручивают пальцем у виска, но привычки сильнее нас, а если им более сорока лет, это уже нечто большее – индивидуальная сущность. По крайней мере, я не знаю, что такое сонливость, тяжесть после обеда, замедление рабочего ритма, снижение активности к вечеру.

Еще одно важное обстоятельство, которому я научился у Любови Степановны и пронес через всю судейскую жизнь. Если спросить судью, какие трудности в его работе, он назовет многое: нагрузку; сложное, порой противоречивое законодательство; нехватку секретарей, народных заседателей, оргтехники; тесноту помещений; недисциплинированность участников процесса; недостаточность финансирования судов; невозможность обеспечить стопроцентную явку в суд не только подсудимых, потерпевших, свидетелей, истца и ответчика, но и прокуроров и адвокатов; отсутствие времени на свою семью и свое здоровье; несоразмерную его труду заработную плату. Он может назвать еще целый ряд проблем: несправедливую оценку его деятельности обществом и журналистами, явно заниженный рейтинг судебной власти; традиционное массовое неуважение гражданами и должностными лицами законов; отсутствие внимания к проблемам судебной власти со стороны всех других ветвей власти. Разумеется, судья вспомнит среди своих трудностей тяжесть вынесения судебных решений, приговоров.

И все же самым трудным в своей работе абсолютное большинство судей считает прием граждан, особенно по гражданским делам.

И они правы: принять огромное количество посетителей, общаться лицом к лицу с людьми взвинченными, возбужденными, убежденными в своей правоте и чьей-то несправедливости, с недоверием относящимися к судье – все это составляет самую тяжелую часть судейской деятельности.

Но… и самую интересную. Многие мои коллеги не согласятся со мной, да, наверное, и граждане – тоже, ведь прием посетителей – рутинная, тягостная работа для обеих сторон. Люди часами стоят в очереди к судье. И эти очереди мало отличаются от очередей к чиновникам в паспортных отделениях, в жилконторах, к врачам, в авиакассах и на вокзалах в сезонное время. Но к судье идут по разным вопросам, порой настолько неожиданным, что если бы у судьи было больше времени, то он от каждого посетителя мог бы приобрести интереснейшую жизненную информацию. Да и сами люди такие разные, удивительные, интересные. По каждой истории и человеческой судьбе можно написать книгу.

Почему же судьи считают прием самым тяжелым делом? В основном из-за количества людей. Чтобы поговорить, разобраться с бумагами даже десяти-пятнадцати человек, требуется несколько часов, а к судье по гражданским делам приходит в несколько раз больше народа. И, как ни обидно применять этот термин к живым людям, но получается самый настоящий конвейер. Конечно, прием сопровождается справедливыми упреками посетителей в недостаточном внимании к ним со стороны судьи. По существу они правы, а объективно судья в этом не виноват. И те, и другие на себе испытывают нашу общую беду – не определен норматив, сколько может и должен судья принять посетителей.

Вспоминается, что часто весь зал судьи Колосовой был заполнен гражданами, пришедшими или вызванными ею на прием.

Меньше 30–40 человек не бывало. И успевали принять всех, потому что никогда не заканчивали работу, пока не уйдет последний посетитель.

У Любови Степановны я научился методике приема. Ее беседы с гражданами были короткими – пять-семь минут, но крайне редко люди из ее кабинета выходили раздраженными и недовольными. Она вела прием при открытых дверях, и мы видели друг друга – мой секретарский стол был напротив. Разговоры не слышны, а по мимике лиц, размеренности движений видно, что посетитель и судья обсуждают, беседуют, а не спорят, спрашивают – отвечают, а не полемизируют, смотрят друг другу в глаза, а не избегают психологического контакта.

Это важно, потому что люди эмоционально «заводят» друг друга. На приеме у судьи речь всегда идет о далеко не радостных событиях в их жизни. И те, кто сидит в зале, слыша, что в кабинете нет истерик, повышенных голосов, видя, что человек уходит спокойным, зная, что все они будут приняты, хотя ждать долго, воспринимают ситуацию адекватно, с пониманием. Поэтому и прием проходит быстро. Без эксцессов не обходилось, но за пять лет я припоминаю единичные случаи, исключения, о которых говорить не стоит.

Набирая опыта судейства, я учитывал и отрицательные моменты, которые определил для себя как недопустимые в своей будущей работе.

По разным причинам судья за все эти пять лет ни разу не открыла первое судебное заседание в назначенное время, что сбивало график назначенных на этот день дел. Удивительно, но при той педантичности, старательности, скрупулезности, с которой Колосова беседовала с людьми и рассматривала дела, она так же постоянно, конечно, не умышленно, но ежедневно не начинала первый судебный процесс вовремя. Объяснить это просто невозможно. Я даже вел для себя в журнале записи фактического начала заседаний и периодически показывал Любови Степановне. Самая маленькая задержка– десять минут, самая большая – сорок. Она на этот хронометраж реагировала так: «Володечка, будешь судьей, поймешь. Мы не на вокзале, а суд – это не поезд.

К процессу нужна подготовка, кое-что приходится обсудить с заседателями, ввести их в курс дела, да мало ли что еще возникает в начале рабочего дня».

Может быть, она по-своему была права. Но я для себя сделал вывод: необходимо начинать первое дело точно в указанное время, и все последующие годы руководствовался этим. Ни разу в районном суде ни по одному делу первое заседание я не начал с опозданием. Конечно, следующие за ним другие дела нередко смещались на некоторое время, но это уже другое: каждое дело специфично, все предусмотреть в нем невозможно (в судебном заседании идет исследование дополнительных обстоятельств, появляются дополнительные участники).

Люди понимают, что их дело не начинается из-за того, что не закончен предыдущий процесс, но они удивляются и раздражаются, если начало первого дела затягивается без объяснения причин.

И еще один негативный момент. По уголовным делам приговор выносится полным текстом и полностью оглашается судом. А по Гражданскому процессуальному кодексу судья вправе по сложным, объемным делам вынести так называемую резолютивную часть решения, то есть написать и огласить название дела и результат: что суд решил. А затем, опять же по закону, в течение трех дней написать полный текст этого решения. Но это должно делаться в порядке исключения. Любовь же Степановна так поступала почти по всем делам. И не от лени или недобросовестности, а скорее потому, что не успевала из-за огромного количества дел. Ежедневно рассматривали до двадцати гражданских дел, а по «прокурорским» дням, то есть по делам с обязательным участием прокурора, – до восьми дел об увольнении, о лишении родительских прав, о выселении из жилища и тому подобных.

Так вот, как бы не было трудно, как бы не был велик список назначенных дел, я, видя, как потом сложно судье «отписать» решение через несколько дней, исключил из своей практики этот метод. За шестнадцать лет работы судьей в районном суде я вынес резолютивную часть решения по гражданским делам, которых было несколько тысяч, лишь в 5 случаях. И каждое такое дело я помню до сих пор.

В начале 60-х годов произошли радикальные перемены в судебной системе: от участковых судов – к единым районным судам. Профессия юриста начала привлекать молодежь. В судах работали девочки, совмещающие работу с учебой на юридическом факультете. Девушки, женщины доминировали в судебной системе Ленинграда. Мальчиков можно было сосчитать по пальцам. Все молодые, время веселое.

Именно тогда, в 1962 году, я в Калининском районном суде подружился с секретарем заседаний Людмилой, а через год женился на ней. С этой жизнерадостной, доброжелательной, терпеливой девушкой мы вместе вот уже сорок лет. Она, как и я, идет по прямой в жизни и профессии, работая в сфере дошкольного воспитания– в роновском детском саду. Прошла простенький карьерный рост от воспитателя до заведующей обойденного вниманием государства хронически бедного детского учреждения. Людмила подарила мне двух замечательных детей: сына и дочку, а теперь у нас есть еще и трое любимцев-внуков – мальчик и две девочки.

И шестидневная рабочая неделя, и оклад секретаря в 42 руб. 50 коп., и ежедневная вечерняя учеба, и отсутствие метро с Васильевского острова к Финляндскому вокзалу, и многие другие трудности не повлияли на жизненный тонус, правильность выбора. В молодости все преодолимо, все воспринимается с оптимизмом и надеждой.

А судьи кто?

Сакраментально звучит эта фраза. Произносят ее обычно с подтекстом, иронизируя. Чаще всего в этом проявляется, с одной стороны, отношение к должности и функциям судьи как к идеалу справедливости, а с другой – негативная оценка людьми суда и судьи. То есть доминирует точка зрения, что судьи не соответствовали и до сих пор не очень-то соответствуют высоким требованиям, предъявляемым к служителям Фемиды.

Находясь сорок лет рядом и среди коллег-судей, естественно, знаю о них все или почти все. Иногда некоторые люди, журналисты упрекают меня в том, что я защищаю судей. Было бы странно, если бы председатель высшей городской судебной инстанции не защищал своих коллег.

Во-первых, судьи нуждаются в защите от разного рода обвинений, в основе которых, как правило, лежат слухи, домыслы, субъективные оценки проигравших дело людей. У судей хватает оппонентов почти во всех уголовных и гражданских делах, во многих средствах массовой информации, в исполнительной и законодательной властях.

Но ведь кто-то должен представлять иное мнение, кто-то должен сказать хотя бы одно доброе слово о судьях. Получается, что кроме самих судей об этом никто не хочет сказать или написать.

Редко, но встречается в прессе восторженная оценка некоторых судебных процессов XIX века, либо одобрительные отзывы о современных судах и судьях, но не в Российской, а в Западной прессе.

Как будто кто-то объявил табу на любую положительную информацию о наших судьях.

Во-вторых, если бы десятки лет я жил и работал среди недостойных людей либо сам в глазах коллег был таковым, то взаимные реверансы были бы вызваны лицемерием и корпоративным единением. Но ведь нет ни того, ни другого, поскольку так долго фальшивить просто невозможно. Все мы на виду: наши дела и нашу жизнь, внешний вид и внутреннее состояние от тысяч людей не спрятать. Именно на судей смотрят очень внимательно, с предубеждением, а значит– с обостренным критическим интересом. Ни один жест, ни одно слово судьи не остается незамеченным.

Но и коллеги хорошо знают друг друга, достоинства и недостатки каждого. Не могут люди быть все хорошими или плохими. Все люди разные. Так же и судьи – разные люди, но еще и судьи. А это уже другой критерий оценок, внутренний прессинг, давящий постоянно, каждый день и всю жизнь, это, если сказать проще, – самоцензура и самоограничение.

Не смог бы руководитель работать среди плохого коллектива десятки лет, как и хороший коллектив не потерпит плохого руководителя столько лет. Несовместимость очевидна. Оппоненты могут возразить: а если и сотрудники и их руководитель плохие, тогда и будет то отрицательное единство. Не станут же они критиковать друг друга? В этих словах есть истина, но она неприменима к судейскому сообществу по одной существенной причине. При всей корпоративности и солидарности особенность судебной деятельности такова, что она публична, гласна, а отсюда и появляется тот мощный общественный контроль, сметающий со своих постов любого судью или председателя суда.

Не сможет судья остаться в своем кресле десяток-другой лет, будучи постоянным объектом народной критики. В такой ситуации количество переходит в качество, и это закономерно. Судья или председатель суда понимает, что при всех его положительных качествах профессия оказалась не его. Не дано некоторым юристам быть судьями и не всегда осознание этого приходит быстро. Длительный, многолетний неправильно избранный путь тоже невозможен.

Суммируя сказанное, я могу утверждать (и в этом достаточно объективен), что судебная система Ленинграда – Санкт-Петербурга за последние сорок лет никогда не была плохой. Судебная система – это судьи. Никогда судьи не были врагами людей, в чем их порой обвиняют горячие головы. Судьи и суды нашего города, как и нашего общества, в принципе не могли и не могут быть таковыми. Судей и людей объединяет одно общество, одна жизнь, культура, традиции, история и повседневность.

Да, судей и граждан разделяет судейский стол, судейская мантия, но этот барьер необходим, чтобы действия и решения судьи не оказались вынужденными, зависящими от симпатий и антипатий, бедности и богатства, слабости и силы тех, чьи проблемы он обязан решить.

Сотни тысяч, если не миллионы правильно рассмотренных судебных дел за многие годы дают мне моральное право говорить об устойчивости судебной власти, объективности, профессионализме судей, которые выражаются в конкретности, открытости, доступности для любой оценки.

Разумеется, наших судей, себя я не исключаю из их числа, есть за что критиковать. В любой деятельности ошибки неизбежны, как профессиональные, так и личностные. Были и кадровые упущения, были среди судей случайные люди. Не удалось избежать и фактов, порочащих поведение судьи. Но эти моменты не характерны для питерской юстиции. Эти редкие исключения подтверждают общее правило – преобладание судей-тружеников, честно исполняющих свой долг, несмотря на сложившееся не очень-то благоприятное, явно незаслуженное общественное мнение, сложные условия ежедневной работы.