История России. Том 2. XIX–XX века. Учебное издание

Распространена точка зрения, что целью Столыпина была расчистка пути для аграрного капитализма при сохранении помещичьего землевладения с помощью разрушения общины, превращения надельной земли в частную. Но это не совсем так, точнее, цели у Столыпина были другие, не о развитии капитализма он думал (для этого, наоборот, нужна была пролетаризация крестьянства, от которой он предостерегал).

Суть своего понимания реформы Столыпин выразил в речи 5 декабря 1908 г.: «Личный собственник… властен распоряжаться своей землей, властен закрепить за собой свою землю, властен требовать отвода отдельных участков её к одному месту; он может прикупить себе земли, может заложить её в Крестьянском банке, наконец, продать её. Весь запас его разума, его воли находится в его распоряжении: он в полном смысле слова кузнец своего счастья».[100 - Там же. С. 176—177.]

Столыпин надеялся, что став полным собственником земли, крестьянин будет трудиться с большим усердием, тщательнее заботиться о земле, повышать урожайность и сможет прокормить себя и иметь возможность продавать излишки без особого расширения своих земельных владений. Образцом для него служили фермеры и хуторяне Прибалтики и Восточной Пруссии. В прибалтийском имении отца Колноберже он вырос, в Прибалтике начал свою карьеру, много занимался сельским хозяйством и дело знал. Только не учитывал, что природные условия в тех краях отличаются от условий в России и автоматически переносить опыт фермерских хозяйств Прибалтики на всю Россию было нельзя.

Столыпин также полагал, что с помощью мелкой земельной собственности можно сохранить крестьянство как сословие, избавить его от угрозы обеднения и пролетаризации, для чего предлагал дополнительные меры. В той же речи 5 декабря 1908 г. он говорил: «…ни закон, ни государство не могут гарантировать его (собственника – авт.) от известного риска, не могут обеспечить его от возможности утраты собственности, и ни одно государство не может обещать обывателю такого рода страховку, погашающую его самодеятельность.

Государство может, оно должно делать другое: оно должно обеспечить определённое владение не тому или иному лицу, а за определённой группой лиц, за теми лицами, которые прилагают свой труд к земле; за ними оно должно сохранить известную площадь земли, а в России это площадь земли надельной. Известные ограничения, известные стеснения закон должен налагать на землю, а не на её владельца… надельная земля не может быть отчуждена лицу иного сословия; надельная земля не может быть заложена иначе, как в Крестьянский банк; она не может быть продана за личные долги; она не может быть завещана иначе, как по обычаю».[101 - Там же. С. 177.] В пределах одного уезда также нельзя было покупать более 6 указных наделов (т.е. наделов, определённых по реформе 1861 г.).

Столыпин не раз говорил о необходимости сохранения надельной формы землевладения как основы сохранения крестьянства, но нигде не связывал распространение мелкой личной собственности крестьян на землю с развитием рыночных отношений и торгового земледелия. И это не случайно, потому что торговое земледелие и рыночные отношения неизбежно ведут к размыванию крестьянства как такового, к росту имущественной дифференциации крестьян, утере большинством их своих наделов и превращению в наёмных – сельских и промышленных – рабочих.

Так как во многих губерниях Европейской России имело место аграрное перенаселение и было ясно, что одним закреплением земли улучшить положение даже трудолюбивых крестьян нельзя, то Столыпин предусматривал помощь желавшим переселиться на окраины империи, где ещё была нераспаханная земля. Переселенцам выдавалась денежная ссуда, предоставлялись льготы при переезде, они наделялись пашней на новом месте.

Кроме создания личной собственности крестьян на землю и переселения, реформой предусматривалось расширение операций Крестьянского банка по оказанию помощи крестьянам в покупке и аренде земли, в межевании и другие меры.

Но сохранение крестьянства как сословия в начале XX в. было и невозможно – не было столько земли в России, даже на её окраинах, и, главное, не отвечало коренным интересам России. Решение задач повышения производительности труда в сельском хозяйстве, его интенсификации, использования сложных севооборотов, механизации сельского труда, тем более с использованием тракторов, было невозможно на небольших крестьянских наделах. Эти задачи были действительно одними из важнейших задач, стоявших перед Россией в начале XX в., но их решение было невозможно без индустриальной модернизации страны в целом, без развития торгового земледелия и скотоводства, а это неминуемо вело к исчезновению патриархального полунатурального крестьянского хозяйства.

Хотел того Столыпин или нет, но распространение частной собственности на землю среди крестьян и разрушение общины способствовало бы развитию аграрного капитализма и тем самым обрекало бы основную массу крестьянства на потерю привычного, патриархального, образа жизни и пролетаризацию. И не случайно проведение столыпинской реформы, выделение зажиточных крестьян на хутора и отруба встретило активное сопротивление большинства общинников.

По данным И. Д. Ковальченко, который опирался на донесения губернаторов, к 1 января 1916 г. выделились из общины и укрепили землю в личную собственность 2,5 млн дворохозяев (27% всех общинных дворов), имевших 15,9 млн десятин (14% всех общинных земель). Из них только 26,6% получили от сельского общества согласие на выход, 72,3% вышедших из общины получили разрешение от местных властей. Было отмечено много случаев морального и физического террора со стороны общинников по отношению к хуторянам и отрубщикам – недопущение на сельские сходы, оскорбления, потравы, лишения водопоев и даже поджоги.

То обстоятельство, что более четверти выделившихся крестьян «укрепили» за собой только 14% общинных земель говорит о том, что выходила в основном беднота, неспособная создать сильные хозяйства, вопреки надеждам Столыпина. Интересные данные о мотивах выхода крестьян из общин имеются в исследовании Московского общества сельского хозяйства. В 1909 г. (это пик реформы) укрепили землю в собственность для её продажи 52,5% опрошенных крестьян, из опасения потерять излишки земли при переделе – 27,3% и для успешного ведения хозяйства лишь 18,7%.[102 - Ковальченко И. Д. Столыпинская аграрная реформа. (Мифы и реальность). С. 60.]

Подворная перепись 1911 г. по Самарскому уезду, где число укрепивших землю дошло почти до 40%, показали, что среди укрепленцев настоящих хуторян менее трёх процентов (2,9%), выделилось на отруба 6,5%, а остальные владели землей чересполосно. О том, что цель Столыпина – создать достаточно многочисленный слой крепких мужиков в деревне – не была достигнута, говорят и результаты выборочного обследования 1913 г. землеустроенных хозяйств в 12 уездах в разных районах страны. Сам выбор уездов произведён с расчётом, чтобы представить более благополучные (в смысле положения хозяйств новых собственников) уезды. Так средний размер землевладения учтённых хозяйств на бывших надельных землях составил 11,5 десятин, а средний размер участка выделившихся из общин по стране равнялся 7,7 десятины. Результаты обследования представлены в таблице 7.

66% хозяйств имели на двор менее 10 десятин, в среднем по пять десятин на двор. Для всей этой категории, за исключением очень плодородных земель Правобережной Украины и разных особых условий, при уровне агротехники того времени, тяжести повинностей и правовой незащищённости крестьянина ведение рационального, прибыльного хозяйства было невозможным.[103 - Анфимов А. М. Новые собственники (из итогов столыпинской аграрной реформы) // Крестьяноведение. Теория. История. Современность. Ежегодник. М., 1996. С. 64—65.]

В 1905 г. надельное крестьянское землевладение составляло 138,8 млн десятин всех земельных владений Европейской России. В 1907—1915 гг. на надельных землях крестьян было создано 1265 тыс. хуторов и отрубов (10,3% от общего числа всех крестьянских хозяйств), под которыми было занято 12 232 тыс. дес. земли (8,8% всех крестьянских земель). С учётом хуторов и отрубов, созданных на землях Крестьянского банка и казны, участковым землевладением было охвачено 15,4 млн дес. земли или 11% от общей площади надельных земель.[104 - Ковальченко И. Д. Столыпинская аграрная реформа. (Мифы и реальность). С. 60—61.]

Именно на таком узком земельном плацдарме и развёртывалась столыпинская аграрная реформа, преобладание надельного общинного землевладения над частным крестьянским осталось подавляющим после нескольких лет реформы. Конечно, среди крестьян-надельщиков были такие, кто хотел мог бы стать фермером при подходящих условиях, но и среди крестьян-частновладельцев были такие, кто вёл хозяйство по-старому, была беднота и в целом это не меняло соотношения сил. Вообще, отмечено дальнейшее усреднение крестьянства, снижение доли зажиточных, что говорит об углублении внутреннего кризиса крестьянского хозяйства. В 1888—1891-х гг. безлошадные и однолошадные дворы в Европейской России составляли 55,8% всех дворов, а дворы с 4 и более лошадьми – 10,7%, в 1912 г. соответственно – 63,8% и 6,4%. Снижалась доля зажиточных крестьян в земледельческом производстве: в 1881—1891 гг. – 38,1%, 1899—1900 гг. – 32,2%, 1912 г. – 26%.[105 - Там же. С. 58, 67.]

Созданию прибыльных, рентабельных хозяйств крестьянами мешал, кроме всего прочего, рост цен на аренду и покупку земли. Так с 1885 по 1913 г. доходность землевладения выросла менее чем вдвое (86%), а цены на землю – в четыре раза. Бюджетное обследование хуторян и общинников в Симбирской губернии в 1913 г. показало, что хуторяне тратят на покупку и аренду земли в среднем по 127 рублей (29,6% всех расходов), а общинники 73 рубля (17,9% всех расходов)[106 - Анфимов А. М. Новые собственники (из итогов столыпинской аграрной реформы). С. 70, 73.].

Эти данные означают, что борьба крестьян-общинников против зажиточных выделившихся крестьян была не борьбой сельского пролетариата и полупролетариата против сельской буржуазии, т.е. борьбой за лучшие условия продажи своей рабочей силы или борьбой за социализм, а борьбой старого патриархального крестьянства за сохранение своего образа жизни, за сохранение дорыночных порядков. Анализ крестьянских наказов, подготовленных в 1917 г. к I Всероссийскому съезду крестьянских депутатов, показывает, что главные требования крестьян направлялись против остатков крепостничества и на передел всей земли. Вопросы рыночных отношений, несмотря на их исключительную остроту и злободневность, в наказах по сути дела не получили отражения. В этом факте проявился полунатуральный характер основной массы крестьянских хозяйств.[107 - Дмитренко В. П. Советская экономическая политика в первые годы пролетарской диктатуры. М., 1986. С. 103.] Именно эта основная масса патриархального крестьянства была главным препятствием на пути столыпинской реформы, её активное и пассивное сопротивление привело эту реформу к фактическому провалу ещё до революции и, что ещё важнее, сама реформа и борьба крестьян с ней накаляли и без того обострённую обстановку в деревне.

Обострению обстановки в деревне в это время способствовало и другое направление столыпинской реформы – переселения. После 1905 г. переселилось 3,7 млн человек, возвратилось обратно около 1 млн., а 700 тыс. частью разбрелись по Сибири, частью погибли, и лишь 2 млн человек сумели закрепиться на земле.[108 - Анфимов А. М. Новые собственники (из итогов столыпинской аграрной реформы). С. 85, 87.] Как правило, переселенцы недружелюбно встречались старожилами, справедливо видевшими в них угрозу своему благополучию. На ссуду в 150 рублей на семью трудно было в Сибири создать крепкое хозяйство, затраты на его создание и поддержание здесь были ещё больше, чем в Европейской России. Так что и в Сибири преобладали маломощные хозяйства. Многие переселенцы превращались в батраков у старожилов. Несладким было положение вернувшихся крестьян – земля, дом, хозяйство проданы, деньги истрачены. Таким образом, в деревне постепенно накапливался горючий материал, вспыхнувший ярким пламенем в 1917 г.

8.1.4. Промышленность России накануне мировой войны. Проблема многоукладности российской экономики

Сложно шло индустриальное развитие России. За 1861—1913 гг. Россия во много раз увеличила объём промышленного производства и занимала по этому показателю пятое место в мире. Но промышленно развитых стран в это время было очень мало, а по качественным показателям Россия часто уступала не только передовым странам. Так по производству промышленной продукции на душу населения Россия уступала США в 13 раз.[109 - Трукан Г. А. история советского общества. Краткий очерк (1917—1945). Глава первая. Революция, которая потрясла мир // История СССР. 1990, №1. С. 79.] Душевой национальный доход России в 1861 г. находился в пределах 40% от уровня Германии, а к 1913 г. составлял всего лишь одну треть.[110 - Грегори П., Зотеев Г. Экономический рост // Коммунист, 1991, №1. С. 70.]

Даже центр Российской империи занимал последнее место среди всех империй по плотности населения (19,8 человека на кв. км).

По такому важному качественному показателю, который наиболее верно отражает процесс перехода общества от аграрного к индустриальному, как степень его урбанизации (доля городского населения), Российская империя находилась на предпоследнем месте наряду с Японской (18%), и лишь на 3% опережая Британскую (Британия вместе с колониями). Европейская часть Российской империи находилась на последнем месте, имея в 3—4 раза меньше показатель урбанизации населения, чем Великобритания, Германия, Франция и США, даже не достигая среднемирового уровня (23%).

По уровню грамотности (28—30%) и по степени урбанизации, как Российская империя в целом, так и её центральные части занимала последнее место.[111 - Степанов А. И. Место России в мире накануне первой мировой войны // Вопросы истории. 1993, №2. С. 158—159.] Начальных школ в России относительно числа жителей было втрое меньше, чем в странах Запада. Число школьников было в 3,2 раза меньше, чем в «просвещённых» (Норвегия, Швеция, Греция, Швейцария, Дания, Голландия и Бельгия), и в 2,3 раза меньше, чем в «обездоленных» (Италия, Испания, Болгария, Венгрия, Румыния и Сербия) странах Европы. Градация на «просвещённые» и «обездоленные» страны и цифры взяты из энциклопедического словаря «Гранат». Так же значительно, в 4 и 1,8 раза отставала Россия по количеству учителей.[112 - Анфимов А. М. Царствование императора Николая II в цифрах и фактах // Отечественная история. 1994, №3. С. 70—71.]

Поскольку грамотность и урбанизация связаны между собою, это показывает, что Россия находилась в самом начале пути к индустриальному обществу, в котором подавляющее большинство населения связано в той или иной степени с промышленностью, что невозможно без достаточного квалификационного и образовательного уровня работников.

О том же свидетельствует общее число фабрично-заводских рабочих и их доля среди самодеятельного населения. По их числу (2,7 млн человек или 6% всех рабочих в мире) Российская империя в 3 раза уступала Германской империи и США, в 2 раза Британской империи и в 1,5 раза – Франции (Германия, Великобритания и Франция – вместе с заморскими колониями), если брать Европейскую Россию в сравнении с этими странами без колоний, то ситуация будет та же самая и отставание в начале XX в. не сокращалось.

Та же картина наблюдалась в профессионально-классовом составе трудящихся. Около 75% самодеятельного взрослого населения Российской империи и её центральных частей составляли крестьяне. Между тем даже в Австро-Венгрии их доля не превышала 60%, не говоря уже о Великобритании (8,5%). В российской промышленности, торговле и на транспорте было занято 15% самодеятельного населения, а вместе со сферами услуг, управления, науки и культуры – только 25%. Таким образом, степень индустриализации общества по профессионально-классовой структуре самодеятельного населения колебалась в пределах 15—25%, т.е. в среднем около 20% – число, соразмерное с долей городского населения (18%). По сравнению с аналогичными показателями Великобритании, Германии, Франции и США, Россия в 3—4 раза уступала им по уровню занятости населения в индустриальном секторе экономики, в 1,5—2 раза уступала таким государствам, как Италия и Австро-Венгрия.

Российская империя обладала большим национальным богатством – 160 млрд рублей (или 8,6% мирового богатства), значительную часть которого (90 млрд рублей) составляли различные природные ресурсы, но тем не менее находилась лишь на третьем, после США (400 млрд рублей, 21,6%) и Британская империя (230 млрд рублей, 12,4%) месте. Качественный же показатель – среднедушевое распределение национального богатства в России (900 рублей) едва приближался к среднемировому (1 тысяча рублей), в 3—5 раз уступая американскому, британскому, французскому и германскому, и в 1,5—2 раза австрийскому и итальянскому.

По валовому промышленному производству (5,7 млрд рублей, 3,8% общемирового) Российская империя уступала даже Франции, находясь на пятом месте в мире.[113 - Степанов А. И. Место России в мире накануне первой мировой войны. С. 159—160.] Несмотря на огромные запасы и растущую добычу, добываемого в России каменного угля не хватало и его ввозили из Англии и Германии (в 1912 г. – 334 млн пудов угля или 15% к добытому и 47 млн пудов кокса). Нефтедобыча достигла пика в 1901 г. (706 млн пудов), а затем колебалась около цифры 560 млн пудов. Условное душевое потребление чугуна считается одним из главнейших показателей промышленной мощи страны. В 1912 г. на душу населения чугуна приходилось в США – 285 кг, Бельгии – 190, Германии – 156, Франции – 106, Англии – 105 (1911 г.), Австро-Венгрии – 44 (1911 г.), России – 28 кг. Цифры показывают, что Россия выпала из пятерки действительно соревнующихся стран. Если производство чугуна на душу за один год (с 1911 г.) возросло в США на 56 кг, в Бельгии – на 17, в Германии – на 20, то в России – лишь на 3 кг. Своего чугуна не хватало и его ввозили по 36 млн пудов ежегодно, экспортируя десятки миллионов пудов железной руды.

По плотности железнодорожной сети на 100 кв. верст Европейскую Россию превосходили: Великобритания – в 15 раз, Германия – в 10 раз, Франция – в 6,5, Австро-Венгрия – в 6 и США – в 5 раз.[114 - Анфимов А. М. Царствование императора Николая II в цифрах и фактах. С. 59—62, 65.]

Такие качественные российские показатели как объём промышленного производства на человека и годовая выработка одного рабочего составляли половину среднемировых значений, в 5—10 раз уступая США, Германии и Великобритании.

О том, что Россия находилась ещё только в самом начале пути к индустриальному обществу говорят данные об условиях жизни и уровне потребления её жителей. Средний бюджет рабочих семей в начале XX в. составлял: в Европейской России – 350 рублей, в Петербурге – 440, в США – 1300, в Англии – 936. Средний заработок чернорабочего был в 1904 г. в США 71 рубль при продолжительности рабочей недели 56 часов, в Англии соответственно 41 рубль и 52,5 часа, в Германии – 31 рубль и 56 часов, во Франции – 43 рубля и 60 часов, в России – 17,5 рубля и 62,5 часа. Не в пользу России была структура питания её населения. В 1913 г. в России потребляли больше, чем в США (в расчёте на душу населения в кг) хлеба – соответственно 200 и 113, картофеля – 114 и 86, примерно равным было потребление овощей – 40 и 44,5, но по другим основным видам продуктов сравнение далеко не в пользу России – мясо – 29 и 77, молоко – 154 и 343, фрукты – 11 и 66, сахар – 8,1 и 37, яйца – 48 штук и 303.[115 - Россия и запад: 1913 год // Диалог. 1990, №10. С. 52—53.]

В начале XX в. ведущие мировые державы, включая Россию, втянулись в гонку вооружений, шла усиленная подготовка к большой войне. Военно-технический потенциал Российской империи отражал её общую отсталость. По всем основным показателям оснащения армии как традиционным, так и новейшим вооружением, Россия не дотягивала даже до среднемирового уровня, значительно уступая армиям не только высокоразвитых индустриальных держав – Германии и Франции, но и Италии, Австро-Венгрии и Японии.

Российская промышленность даже в мирное время могла обеспечить в лучшем случае только текущие нужды вооружённых сил в основных типах вооружений – артиллерии, винтовках, снарядах и патронах, но стратегических резервов не хватало даже по винтовкам, а таких современных ударных систем, которые определяли боевую мощь – пулемётов, автотехники, новейших типов боевых кораблей – было в 2—5 раз меньше, чем в германской и французской армиях.[116 - Степанов А. И. Место России в мире накануне первой мировой войны. С. 160—162.]

Приведённые здесь конкретные данные о слабости экономического и культурного развития дореволюционной России всего лишь констатация факта. Россия в начале XX в. была в основном аграрной страной, с примитивным в своей массе сельским хозяйством, перед ней стояли задачи не строительства социализма, а перехода на индустриальную стадию. Возможны были два разных способа индустриальной модернизации страны – через государство и внеэкономическое принуждение по отношению к крестьянству или через рынок с его частной собственностью, рыночными принципами экономического поведения и неизбежным имущественным и социальным расслоением крестьянства, образованием на его основе сильных фермерских хозяйств, с одной стороны, и превращением основной массы в наёмных работников, с другой. С разной степенью вероятности реальны были оба варианта развития, первый опирался прежде всего на казённую промышленность, второй – на динамично растущую частную. В любом случае, переход значительной массы населения из аграрной сферы в индустриальную, сопровождающийся резким изменением характера занятий, условий и образа жизни, всегда связан с многочисленными конфликтами и социальными потрясениями. Проблема только в том, что царь и большинство его бюрократов хотели развивать казённую промышленность, а сельское хозяйство и политическую жизнь оставить без изменений, а это невозможно.

Два способа индустриализации России отражали наличие в ней двух основных социально-экономических, хозяйственных укладов, опиравшихся на разные типы цивилизаций: традиционного, «почвенного», полупатриархального, полунатурального и мелкотоварного в деревне с соответствующими образом жизни и методами хозяйствования большинства крестьян-общинников и дворян-землевладельцев с казённой промышленностью с полным отсутствием в ней рыночных механизмов регулирования и элементами едва ли не крепостнических методов использования рабочей силы.

И второго уклада – западного, капиталистического, рыночного, которому соответствовали крестьянские хозяйства фермерского типа и предпринимательские хозяйства дворян и купцов в сельском хозяйстве и частная промышленность, которая в предвоенные годы вышла за рамки в основном текстильной и перерабатывающей промышленности и даже вторглась в святая святых Российского государства – в производство вооружений и всё более успешно конкурировала с казённой промышленностью во всех отраслях.

Традиционный уклад переживал сильнейший внутренний кризис, связанный с малоземельем крестьян, низкой производительностью труда, особенно в деревне, неспособностью отвечать на вызов времени в международном масштабе. Внутренний кризис старого уклада не мог уже разрешиться в его собственных рамках из-за постоянного и неизбежного роста сельского населения (необходимость иметь много детей при низкой производительности труда, плохой технической вооруженности как гарантии в старости родителей и выживаемости сельского населения). А рост земледельческого населения неизбежно вёл к сокращению размеров наделов на душу населения. Предел здесь – исчезновение неосвоенных земель.

Два уклада, сосуществовавшие уже достаточно давно более или менее мирно, в начале XX в. вступили в острую схватку – им становилось всё более и более тесно. Развитие рыночного уклада подрывало основы почвенного, уничтожало основу для благополучия верхушки старого общества, тесно связанной с этим укладом, разрушало образ жизни миллионов людей, от царских сановников и самого царя до самого бедного крестьянина. И неудивительно, что первые десятилетия XX в. в России – это время бурь и потрясений.

8.2. Политическое положение в России

8.2.1. Царская бюрократия

Борьбе социально-экономических укладов соответствовала политическая борьба в России, борьба различных классов и социальных слоёв за лидерство и значит за способ проведения индустриализации, соответствующей их интересам.

Бюрократия (та её часть, которая понимала необходимость и неизбежность индустриализации) считала возможным совместить индустриализацию с самодержавием. Либералы (обуржуазившиеся помещики и буржуазная интеллигенция) полагали, что это невозможно и что страна должна идти по конституционному пути, должна быть предоставлена большая свобода личности, частной инициативе. Радикальная и революционная интеллигенция шли дальше, требуя республики.

Претензии правящей бюрократии на монопольное руководство страной и во время индустриальной модернизации была основана не только на эгоизме, стремлении сохранить свои привилегии и власть, хотя эти соображения играли огромную роль. В силу исторических особенностей государство в России играло исключительную роль во всех сферах жизни, в том числе в экономике, особенно в промышленности.

Политическая концепция Витте, министра финансов в 1890-е гг., а затем председателя Совета министров в 1905 г., строилась на идее, что монарх должен опираться на «просвещённую бюрократию» и тогда не нужны политические партии, которые никогда не смогут подняться до бюрократии, потому что в своей деятельности руководствуются, в отличие от «государственной» касты, исключительно узкопартийными интересами, уступают бюрократии и по части искусства управления государством. В свою очередь, базой «просвещённой бюрократии» для него был высокоразвитый капитализм в промышленности и сельском хозяйстве, развитию которого «просвещённая бюрократия» будет энергично способствовать. Точнее, речь шла о допущении частной собственности и частной инициативы в промышленности и сельском хозяйстве, но под жёстким контролем государства и в его интересах.

Витте проводил экономическую политику, направленную на покровительство промышленности в сочетании с усилением государственного вмешательства в хозяйственную жизнь страны. Это нашло отражение в ряде мер – поощрении железнодорожного строительства, а затем выкупе в казну 2/3 всех железных дорог, в разработке и внедрении тарифного законодательства, расширении казённого промышленного сектора, усилении роли Государственного банка во всей народно-хозяйственной системе, введении покровительственного для промышленности таможенного тарифа в 1891 г., финансовой реформе для укрепления рубля (введении золотого обращения). Одновременно Витте пытался активизировать частный сектор, ввести новую систему налогообложения, законодательно обеспечить порядок возникновения и деятельности акционерных предприятий.

В одном из выступлений на совещании 23 ноября 1897 г. о дворянском сословии, Витте (ранее бывший сторонником идеи об исключительности и самобытности России, развитие которой шло и должно было идти своим путём) теперь заявил, что существуют закономерности, общие для всего мира, с которыми необходимо считаться: «В России теперь происходит то же, что случилось в своё время на Западе: она переходит к капиталистическому строю… Россия должна перейти на него. Это мировой непреложный закон».

Это была совершенно новая идея, исходившая от государственного бюрократа. Российское самодержавное государство, насаждая крупную промышленность, проводя социальные реформы в XIX в. не думало о возможных социально-экономических последствиях, невыгодных для него, ведущих к неизбежным переменам в социально-политическом и экономическом строе общества. Самодержцы и их высшие сановники были убеждены в незыблемости общественного строя, в возможности сохранить ведущее положение дворянства в социально-политической жизни, а помещичьего землевладения в экономике. Витте же заявил, что в России, как и в западных странах, ведущая роль переходит к промышленности и банкам. «Мы находимся у начала этого движения, – констатировал он, – которого нельзя остановить без риска погубить Россию». Российское дворянство, чтобы не потерять своего экономического, социального и политического лидерства в России должно обуржуазиться, заняться промышленным и финансовым предпринимательством, утверждал Витте.

Этим взглядам Витте соответствовала его программа по крестьянскому вопросу. Главным тормозом развития деревни и модернизации сельскохозяйственного производства он считал правовое «неустройство» крестьян, их имущественную и общественную неполноправность, что крайне плохо отражалось на состоянии крестьянского хозяйства. Одним из важнейших отрицательных факторов являлась, по его мнению, община, сковывавшая крестьянскую предприимчивость, тормозившая рационализацию хозяйства. Панацею от всех бед Витте, вслед за своим предшественником на посту министра финансов Н. Х. Бунге, видел в укрупнении крестьянской земельной собственности и постепенном уравнивании крестьян в правовом отношении с остальным населением империи. С этой целью он предлагал предоставить крестьянам, внёсшим выкупные платежи, право свободного выхода из общины с выделением причитающегося им надела, как это предусматривалось крестьянским положением 1861 г. Община должна со временем превратиться в простой союз земельных собственников, объединённых чисто хозяйственными интересами.

Но среди правящей бюрократии Витте со своими взглядами оказался в меньшинстве, его программа преобразований не встретила поддержки ни среди бюрократии, ни среди помещиков, ни у самого Николая II и в 1903 г. он был вынужден уйти с поста министра финансов. Лидер консерваторов-охранителей В. К. Плеве, товарищ, а потом министр внутренних дел, утверждал на том же совещании 23 ноября 1897 г., что «Россия имеет свою отдельную историю и специальный строй», указанные Витте законы развития он пренебрежительно назвал «гадательными». По его мнению, «имеется полное основание надеяться, что Россия будет избавлена от гнёта капитала и буржуазии и борьбы сословий». Через 7 лет Плеве был убит эсерами, доказавшими ему, как он ошибался.[117 - Корелин А. П. Сергей Юльевич Витте // Россия на рубеже веков: политические портреты. М., 1991. С. 18—25.]