Бакунин выдвигает в качестве возможного возражения тезис о том, что государство ограничивает свободу своих членов лишь постольку, поскольку это свобода направлена к несправедливости, ко злу, оно мешает им убивать, грабить и оскорблять друг друга, но предоставляет им полную и всецелую свободу делать добро. Но функции государства заключаются вовсе не в том, чтобы предотвращать зло и создавать возможность делать добро. Добро и зло понятия относительные. Функции государства заключаются в поддержании внутреннего порядка в обществе, регулировании отношений между людьми более жёстким образом, чем это делается путём обычаев, традиций, нравственных норм (что не обязательно означает делать всем добро) и в защите членов общества от внешних врагов.
Бакунин же уходит от проблемы истинных функций государства и начинает рассуждать об абстрактных понятиях добра и зла и вопрошает, что такое добро и что такое зло.
С точки зрения индивидуалистической теории, полагал Бакунин, до заключения договора не было различия между добром и злом, каждый индивид пользовался своей свободой и абсолютным правом и не обращал внимания на свободу других. Тогда эгоизм был верховным законом, единственным правом: добро определялось успехом, зло – неудачей. Различие между добром и злом начинается с заключения общественного договора. Всё, что было признано составляющим общественное благо, было провозглашено добром, а всё то, что было противно этому благу, – злом. Договаривающиеся члены, сделавшись гражданами, тем самым наложили на себя обязанность подчинять свои частные интересы общему благу, неразделённому интересу всех, и свои личные права отделили от общественного права, единственный представитель которого, государство, было тем самым облечено властью подавлять всякий бунт индивидуального эгоизма, но с обязанностью защищать неприкосновенность прав каждого из своих членов, пока эти права не вступают в противоречие с правом общим.[75 - Там же. С. 234—235.]
Бакунин постулировал, что современное государство отбросило космополитическую мораль христианства и не дошло до гуманитарной идеи и гуманитарной морали, до которых оно и не может дойти, так как в «своём обособленном существовании и обособленной концентрации государство является слишком узким, чтобы быть в состоянии охватить, вместить интересы всего человечества и, следовательно, всечеловеческую мораль». Для этих современных государств и государственных, «сильных людей всех времён и всех стран», добро – это то, что служит сохранению, возвеличиванию и укреплению государства, а всё, что противоречит государственному интересу – зло.
Такова же мораль государства, основанного на теории общественного договора. В этой морали добро и справедливость начинают существовать лишь с заключения договора и являются только «содержанием и целью договора, т.е. общим благом и общим правом всех заключивших его индивидов – исключаются все не принимавшие участия в заключении договора. Следовательно, под добром в этой системе понимается лишь наибольшее удовлетворение коллективного эгоизма частной и ограниченной ассоциации», которая, будучи основана на частичном пожертвовании индивидуальным эгоизмом со стороны каждого из её членов, исключает из своей среды, как иностранцев и естественных врагов, огромное большинство людей, входящее или не входящее в подобные ассоциации.[76 - Там же. С. 236—237.] Именно так понимал суть теории общественного договора Бакунин – не образование общества вообще в результате неосознаваемого процесса выработки общих правил поведения для усмирения животного эгоизма, а образование «частных и ограниченных ассоциаций», т.е. получается, естественно, государств.
А раз образуются именно ограниченные государства, замкнутые ассоциации людей, то они начинают угрожать существованию и свободе неассоциированных индивидов и других ассоциаций. И Бакунин заключал вполне в духе упрощённого понимания дарвиновской борьбы за существование: «И вот человечество разбивается на бесконечное число Государств, чуждых, враждебных и угрожающих друг другу. Между ними нет общественного договора, нет общего права, ибо в противном случае они бы перестали быть абсолютно независимыми друг от друга Государствами и сделались бы составными частями одного великого Государства. Но если только это великое Государство не охватит всё человечество, оно будет иметь против себя другие великие, внутренно федеративные Государства, которые необходимо будут относиться к нему с тою же враждебностью, и война останется верховным законом и внутренней необходимостью в жизни человечества».
Из сказанного следовал категоричный и безапелляционный вывод: «Государство – это самое вопиющее, самое циническое и самое полное отрицание человечества. Оно разрывает всемирную солидарность всех людей на земле и соединяет часть их лишь с целью уничтожения, завоевания и порабощения всех остальных. Оно берёт под своё покровительство лишь своих собственных граждан, признаёт человеческое право, человечность и цивилизацию лишь внутри своих собственных границ; не признавая вне себя самого никакого права, оно логически присваивает себе право самой свирепой бесчеловечности по отношению ко всем чужим народностям, которых оно может по своему произволу громить, уничтожать или порабощать. Если оно и выказывает по отношению к ним великодушие и человечность, то никак не из чувства долга; ибо оно имеет обязанности, во-первых, лишь по отношению к самому себе; во-вторых, к тем из своих членов, которые его свободно основали, которые продолжают его свободно составлять или же, как это всегда в конце концов случается, сделались его подданными. Так как международное право не существует, так как оно никак не может существовать серьёзным и действительным образом, не подрывая в самом основании принцип абсолютной верховности Государств, то Государство не может иметь никаких обязанностей по отношению к чужим народностям. Если оно, стало быть, человечно обращается с покорённым народом, если оно лишь наполовину его обирает и уничтожает, если оно не низводит его до последней степени рабства, то оно поступает так из политики, может быть, из осторожности или по чистому великодушию, но никогда не по долгу, – ибо оно имеет абсолютное право располагать покорёнными народами по своему произволу».[77 - Там же. С. 237—238.]
Почему всё происходит именно так, а не иначе, почему не может быть международного права (которое зарождалось уже в середине XIX в.), почему должен быть нерушим принцип «абсолютной верховности Государств» и что это такое никак не объясняется, а просто высказывается как общепризнанная и понятная всем аксиома. Напомним, что и само государство у Бакунина не появляется в результате закономерностей развития человеческого общества, а появляется противно сущности всей природы буквально как чёрт из табакерки.
После голословных и неверных категоричных характеристик государства можно определять патриотизм высшим отрицанием человечности, наивысшей моралью государства. Можно из понимания государства как отрицания человечности объяснять политический мир как арену «высшего мошенничества и несравненного разбоя», ибо они предписаны патриотизмом, высшей моралью и верховным интересом государства. Представлять всю историю древних и современных государств «лишь рядом возмутительных преступлений».[78 - Там же. С. 239—241.] К пониманию настоящей сути патриотизма, причин войн между государствами, закономерностей политического развития и т. д. эти утверждения никак не приближают. Но научная истина в данном случае Бакунина не интересует, всё это ему необходимо только для доказательства своих анархических идей.
Крайне упрощённо Бакунин трактовал и сам процесс выработки первоначального соглашения, договора. Государство и церковь исходят из того, что люди существенно дурны и при естественной свободе предались бы взаимному убийству, грабежу, эксплуатации слабых сильными. И государство возводит в принцип положение, что для руководства людьми и подавления дурных страстей, необходим руководитель и узда, что эта власть должна принадлежать человеку гениальному и добродетельному, законодателю своего народа, как Моисей, Ликург и Солон и что тогда эти вождь и узда будут воплощать в себе мудрость и карающую мощь Государства.
Бакунин отбрасывал возможность выработки свободными основателями государства взаимного договора, кодекса законов, так как они были дикарями и не знали различий между добром и злом. Он делал допущение, что вначале заключили договор из нескольких пунктов о взаимной безопасности – не убивать, не грабить друг друга и оказывать взаимную помощь, а впоследствии законодатель, гениальный и добродетельный человек, родившийся уже в таким образом организованном обществе и воспитанный в его духе, мог расширить и углубить условия общественной жизни и, таким образом, создать первый кодекс нравственности и законов.
Но каким образом, задавался вопросом Бакунин, такой человек мог бы добиться принятия своего кодекса народом. Для убеждения народа силой логики требуется слишком больше времени, чем срок жизни одного человека. С помощью силы, принуждения? Но тогда это будет общество, основанное не на общественном договоре, а на завоевании и порабощении и это не служит к прославлению государства. И Бакунин утверждал, что установление кодекса законодателя возможно только с помощью божественного авторитета. Но в таком случае, приходил он к выводу, «общество, основанное таким путём, не является уже обществом, основанном на свободном договоре. Основанное благодаря непосредственному воздействию божественной воли, оно необходимо будет государством теократическим, монархическим или аристократическим, но ни в коем случае не демократическим. А так как с богатыми торговаться нельзя, так как они столь же могущественны, как и деспотичны, то приходится слепо принимать всё, что они налагают, и подчиняться их воле во что бы то ни стало. Отсюда вытекает, что в законодательстве, диктуемом богами, нет места для свободы».[79 - Там же. С. 245—246, 247.]
Раз люди столь дурны, что требуется держать их в узде под властью государства, то возникает вопрос – кто будет следить за ними, за соблюдением кодекса нравственности и законов. В государстве, основанном по воле бога всё понятно – священники и светские власти, освящённые первыми. В демократическом государстве, в республике самые умные и добродетельные? Но их мало, преобладают посредственности, а власть к тому же обладает развращающим действием. Да если и имеются достойные люди, то как их отыскать, вложить власть в их руки? Сами захватят? Но как – посредством убеждения или посредством силы? Если достойные лица преодолеют природную скромность и выдвинут себя сами, то как они смогут добиться своего избрания в борьбе с честолюбивым, красноречивым интриганом, как смогут в случае победы противостоять партии противников?
А допустим, что в свободном государстве, появившемся в результате свободного договора, большинство граждан обладает всегда необходимым благоразумием, прозорливостью и справедливостью, чтобы во главе правления ставить самых достойных и самых способных людей. Для того, чтобы народ проявлял всегда и на всех выборах, в продолжении всего своего существования, эти прозорливость, справедливость, благоразумие, надо, «чтобы он сам, взятый в целом, достиг той степени нравственного развития и культуры, при которой право и государство уже совершенно бесполезны. Такой народ должен только жить, предоставляя полную свободу всем своим влечениям. Справедливость и общественный порядок возникнут сами по себе и естественно из его жизни, и Государство, перестав быть провидением, опекуном, воспитателем, управителем общества, отказавшись от всякой карательной власти и ниспав до подчинённой роли, какую ему указывает Прудон, сделается не чем иным, как простым бюро, своего рода центральной конторой, предназначенной для услуг обществу».
Для общества такая политическая организация, точнее такое ослабление политической деятельности в пользу свободы общественной жизни, была бы великим благодеянием, но не удовлетворило бы сторонников необходимости государства. Им необходимо государство-провидение, государство – управитель общественной жизни, государство, чинящее суд и поддерживающее общественный порядок. Поэтому для них, называются ли они республиканцами, демократами или даже социалистами, нужно, чтобы «управляемый народ был более или менее невежествен, несовершеннолетен, неспособен, или, называя вещи их собственными именами, чтобы народ был более или менее – „чернью“. Это необходимо им, конечно, для того, чтобы, поборов в себе бескорыстие и скромность, они могли бы оставаться собой ради общественной пользы и чтобы, сильные добродетельным самоотвержением и своим исключительным умом, будучи привилегированными стражами человеческого стада, толкая его к его благу и ведя его к его спасению, они могли бы также и обирать его немного».
Всякая последовательная и искренняя теория государства основана на принципе «высшей власти, т.е. на той теологической, метафизической и политической идее, что массы, оставаясь вечно неспособными к самоуправлению, должны всегда пребывать под благодетельным игом мудрости и справедливости, подчиняться которым тем или иным способом им вменяется сверху».
Власть, признаваемая и уважаемая массами, может иметь лишь три источника: силу, религию или превосходство ума. В последнем случае власть становится уделом меньшинства. Меньшинства потому, что для развития ума требуется образование. Но так как даже в демократическом государстве существует наследственное неравенство занятий, имущества, образования и прав, то будет править исключительно меньшинство и будет неизбежная эксплуатация этим меньшинством большинства.
Таково краткое описание точки зрения Бакунина на неизбежность зла в государстве, пока оно существует, на неизбежность ограничения свободы в нём, главенства привилегированного меньшинства и эксплуатации большинства. Государство для него и есть «не что иное, как эти систематизированные главенство и эксплуатация».[80 - Там же. С. 248—254.]
И вывод для Бакунина возможен только один: «И так как теперь уже доказано, что никакое Государство не может существовать, не совершая преступлений или, по крайней мере, не мечтая о них, не обдумывая их исполнение, если оно по бессилию и не может выполнять их на деле, – то мы заключаем, что безусловно необходимо уничтожение Государств или, если хотите, их полное и коренное переустройство, в том смысле, чтобы они перестали быть централизованными и организованными сверху вниз державами, основанными на насилии или авторитете какого-нибудь принципа, и реорганизовались бы снизу вверх, с абсолютной свободой для всех частей, входить в союз или нет, и с сохранением для каждой части свободы всегда выйти из этого союза, даже если бы она вошла в него по доброй воле; реорганизовались бы согласно действительным интересам и естественным стремлениям всех частей через свободную федерацию индивидов и ассоциаций, коммун, областей, провинций и наций в единое человечество»[81 - Там же. С. 241—242.].
В «Письмах о патриотизме» Бакунин вновь повторял свои идеи о сущности и роли государства. Для него государство – «это пожертвование естественной свободой и интересами каждого, как индивида, так и сравнительно мелких коллективных единиц – ассоциаций, коммун и провинций, – ради интересов и свободы всех, ради благоденствия великого целого». Это «великое целое» есть всего лишь «совокупность всех индивидов и всех более ограниченных человеческих коллективов, которые его составляют. Но раз для того, чтобы его составить, нужно пожертвовать всеми индивидуальными и местными интересами, то чем же является в действительности то целое, которое должно быть их представителем? Это не живое целое, предоставляющее каждому свободно дышать и становящееся тем более богатым, могучим и свободным, чем шире развертываются на его лоне свобода и благоденствие каждого; это не естественное человеческое общество, которое утверждает и увеличивает жизнь каждого посредством жизни всех; напротив того, это заклание как каждого индивида, так и всех местных ассоциаций, абстракция, убивающая живое общество, ограничение или, лучше сказать, полное отрицание жизни и права всех частей, составляющих общее целое, во имя так называемого общего блага. Это государство, это алтарь политической религии, на котором приносится в жертву естественное общество: это всепожиратель, живущий человеческими жертвами, подобно церкви».[82 - Там же. С. 383—384.]
Для Бакунина государство означало только господство богатых над бедными, привилегированного меньшинства над лишённым прав, эксплуатируемым большинством. В «Кнуто-германской империи и социальной революции» он прямо заявлял: «Кто говорит государство или власть, тот говорит господство. Но всякое господство предполагает существование масс, над которыми господствуют». Это категорическое утверждение следовало из следующей посылки: «Так как политическое государство не имеет иного назначения, кроме как покровительствовать эксплуатации экономически привилегированными классами народного труда, то и государственная власть может быть совместима лишь исключительно с свободой этих классов, интересы которых оно представляет, и по той же причине оно должно быть враждебно свободе народа». Отсюда вытекает убеждение Бакунина в том, что государство «не может иметь доверия к самодеятельности и свободному движению масс, самые заветные интересы коих противны его существованию. Оно их естественный враг, их обязательный угнетатель, и, остерегаясь всеми мерами от признания этого, оно должно всегда действовать как таковое».
Так как государство как таковое является орудием угнетения и эксплуатации масс и существует только для этого, то форма государственного устройства, по мнению Бакунина, не имеет никакого значения. Ибо «деспотизм заключается не столько в форме государства и власти, сколько в самом принципе государства и политической власти» и, «следовательно, республиканское государство должно быть по своей сущности так же деспотично, как и государство, управляемое государем или королём»[83 - Там же. С. 436.]. По этой причине буржуазные революционеры, придя к власти, стремятся сохранить и поддержать все основы современного общества, все экономические и юридические институты, «необходимым следствием которых является действительное рабство народа», разочарованный народ выражает недовольство и тогда буржуазные революционеры видят себя вынужденными «прибегнуть к всемогущей репрессии государства»[84 - Там же. С. 436—438.].
Излагая идеи своих оппонентов, прежде всего В. Кузена, о положительной роли государства в истории человечества, о том, что государство есть не отрицание всех естественных прав, а их «освящение и юридическая организация», Бакунин возражал: «Оно всегда гарантирует то, что находит: одним – их богатство, другим – бедность; одним – свободу, основанную на собственности, другим рабство, неизбежное следствие их нищеты; и оно заставляет нищих вечно работать и в случае надобности умирать для увеличения и сохранения богатства, которое является причиной их нищеты и их рабства. Такова истинная природа и истинная миссия государства».[85 - Там же. С. 638.]
Бакунин проявлял интерес к идеям Макиавелли и считал основным принципом политики у него преступление: «Только с помощью преступления можно создать, укрепить и сохранить государственную власть: но с того момента, когда преступление начинает служить орудием государства, оно становится добродетелью. Таков великий принцип Макиавелли, таков и вечный принцип политической борьбы всех минувших, настоящих и грядущих государств».[86 - Бакунин М. А. Коррупция. – О Макиавелли. – Развитие государственности. // Вопросы философии. 1990, №12. С. 64.]
Бакунин следующим образом формулировал своё анархистское кредо: «Мы отвергаем всякое привилегированное, патентованное, официальное и легальное, хотя бы и даже вытекающее из всеобщего избирательного права, законодательство, власть и воздействие, так как мы убеждены, что они всегда неизбежно обращаются лишь к выгоде господствующего и эксплуатирующего меньшинства в ущерб интересам огромного порабощённого большинства.
Вот в каком смысле мы действительно анархисты».[87 - Бакунин М. А. Анархия и Порядок. Сочинения. С. 564—565.]
Бакунин критиковал различные теории возникновения государства и его роли в истории и современном обществе – индивидуальную, общественного договора, религиозную и делал вывод, что государство несёт отрицание свободы, братства, что оно основано на преступлении и служит только эксплуатации привилегированным меньшинством угнетаемого большинства.
Он даже соглашался с принципом «доктринёрской школы социалистов» или «государственных коммунистов Германии», впервые научно сформулированным и развитым Марксом. Этот принцип он определял так: «В то время как идеалисты выводят всю историю, включая сюда и развитие материальных интересов, и различные ступени экономической организации общества из развития идей, немецкие коммунисты, напротив того, во всей человеческой истории, в самых идеальных проявлениях как коллективной, так и индивидуальной жизни человечества, во всяком индивидуальном, моральном, религиозном, метафизическом, научном, художественном, политическом, юридическом и социальном развитии, имевших место в прошлом и происходящих в настоящем, видели лишь отражение или неизбежное последствие развития экономических явлений. Между тем как идеалисты утверждают, что идеи господствуют над явлениями и производят их, коммунисты, наоборот, в полном согласии с научным коммунизмом утверждают, что явления порождают идеи и что идеи всегда суть лишь идеальное отражение совершившихся явлений; что из общей суммы всех явлений явления экономические, материальные явления в точном смысле слова представляют собою настоящую базу, главное основание; всякие же другие явления – интеллектуальные и моральные, политические и социальные, лишь необходимо вытекают из них».
Но при этом Бакунин оговаривался, что этот принцип глубоко верен только с относительной точки зрения, но рассматриваемый как единственное основание и первоисточник всех других принципов, как это делают германские коммунисты, становится совершенно ложным. А в другом месте Бакунин фактически ставит идеалистов и коммунистов-доктринёров на одну доску, как не сумевших отделаться от религии государства.[88 - Там же. С. 528—535, 602]
А раз государство является абсолютным злом, то оно должно быть уничтожено или преобразовано в федерацию индивидов, общин, коммун, провинций, вообще всяческих ассоциаций снизу вверх со свободой вхождения в федерацию и выхода из неё, считал Бакунин. Но он не видел истинных причин возникновения государства, появляющегося в результате экономического и социального развития, с ростом численности людей, появления материальных излишков (собственности семей), возрастания, в результате, частоты конфликтов внутри человеческих общностей и между этими общностями из-за территории, пашни, имущества. Истинное назначение государства – не защищать добро и наказывать зло (или наоборот), а поддерживать порядок, следить за соблюдением общих правил поведения, основанных на законе, а не на моральных нормах, а также защищать своих граждан от внешней опасности.
Хотя Бакунин часто говорил о своих научных занятиях, в том числе науками об обществе, он не понимал всей сложности общественного устройства и трудности управления обществом. В «Исповеди», написанной в 1851 г. в Петропавловской крепости, он признавался Николаю I: «Одну истину понял я совершенно: что Правительственная наука и Правительственное дело так велики, так трудны, что мало кто в состоянии постичь их умом, не быв к тому приготовлен особенным воспитаньем, особенною атмосферою, близким знакомством и постоянным обхожденьем с ними; – что в жизни Государств и Народов есть много высших условий, законов, не подлежащих обыкновенной мерке, и что многое, что кажется нам в частной жизни неправедным, тяжким, жестоким, становится в высшей политической области необходимым».[89 - Бакунин М. А. Исповедь и письмо Александру II. Государственное издательство. 1921. С. 89.]
Трудно сказать, насколько искренним был в этих словах Бакунин, но по существу был прав. Тем более, что России, в которой он хотел совершить революцию, он не знал, о чём сам признавался в той же «Исповеди»: «Я знал Россию мало; восемь лет жил за границею, а когда жил в России, был так исключительно занят немецкою философиею, что ничего вокруг себя не видел. К тому же изучение России, без особенной помощи Правительства, трудно, почти невозможно даже и тем, которые стараются знать её; а изученье простого народа, крестьян, мне кажется трудно и самому Правительству. – За границею, когда вниманье моё устремилось в первый раз на Россию, я стал вспоминать, собирать старые, бессознательные впечатления, и отчасти из них, отчасти из разных доходивших до меня слухов создал для себя фантастическую Россию, готовую к революции, – натягивая или обрезывая, на Прокрустовой кровати моих демократических желаний, каждый факт, каждое обстоятельство».[90 - Там же. С. 84.]
Историю человечества действительно можно рассматривать как процесс превращения человека в Человека, в личность, избавления от животных, первобытных инстинктов и постепенного перехода к сознанию, понимаемому как «способность обуздывать инстинкты».[91 - Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность. М., 1992. С. 43—44.] Главным критерием прогресса в таком случае является свобода, свобода экономической, политической, культурной деятельности, свобода нравственного выбора человека.
Но человек существо общественное, коллективное. Его сознание нельзя наблюдать на примере индивидуального разума, поскольку оно проявляется только в группе.[92 - Хайек Ф. А. Там же. С. 44.] Взаимоотношения и взаимодействия людей во всех сферах жизни строятся на кооперационной (объединяющей усилия индивидов для выполнения общей задачи) основе. Историю человечества можно рассматривать и как развитие кооперационных связей (отношений между людьми в процессе различных видов деятельности, основанных на разных формах собственности) в их различных формах – от жестко детерминированных, определённых в первобытном обществе ко все более и более свободным, сложным. Кооперационные связи, отношения существуют и у животных и различие здесь в появлении новых качеств в кооперационных связях и взаимодополняющих деятельностях и их носителях – людях.[93 - См.: Семёнов Е. В. Кооперация труда и проблема «клеточки» человеческого общества // Известия Сибирского отделения Академии наук СССР. Серия истории, филологии и философии. Вып. 1. – Новосибирск, 1986.]
Современное общество, или «расширенный порядок человеческого сотрудничества», по определению Ф. Хайека, сложилось не в результате воплощения сознательного замысла или намерения человека, а спонтанно: оно возникло из непреднамеренного следования определённым традиционным и, главным образом, моральным нормам и установкам[94 - Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность. С. 15.], «наши ценности и институты не просто определяются какими-то прошлыми событиями, но формируются как составная часть процесса бессознательной самоорганизации некоей структуры или модели»[95 - Там же. С. 20.].
Такой структурой или системой является человеческое общество и составляющие его элементы – группы людей, объединённых по разным основаниям – этническим, хозяйственным, территориальным, культурным и т. д. и т. п. Характер этих малых и больших групп, понимание их членами смысла жизни и назначения человека, тип кооперационных связей определяют в конечном счёте направление развития человечества, его особенности и результаты.
Исторически существуют два типа объединения людей: «локальный мир» и «большое общество» или общество в собственном смысле слова. Человечество возникло в форме небольших локальных сообществ, где все, зная друг друга, находились в процессе непосредственного эмоционального общения. Сообщество было обозримо каждым, кто в него входил. Социальная категория «большое общество» указывает не на его размеры, а на его качественную специфику, особенность. Такое общество состоит не из некоторой суммы локальных сообществ. Прежде всего оно теряет возможность интеграции, объединения людей лишь на непосредственной, эмоциональной основе. Разброс громадной массы людей на значительно отдалённых друг от друга территориях изменяет само содержание скрепляющих отношений (Ахиезер)[96 - Ахиезер А. С. Россия как большое общество// Вопросы философии. 1993, №1. С. 3.]. Или как пишет Ф. Хайек, принципиальное различие между локальным миром (товариществом индивидов, поддерживающих тесные личные контакты) и большим общество (или собственно тем, что и должно называться обществом) состоит в том, что тогда как деятельность малой группы (локального мира) может направляться взаимосогласованными целями или волей её членов, «расширенный порядок», или «общество», складывается в гармоничную структуру благодаря тому, что его члены, преследуя разные индивидуальные цели, соблюдают одинаковые правила поведения.[97 - Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность. С. 36, 196.]
Большое общество (или даже просто общество) возникает тогда, когда усложняется внутренняя производственная и социальная жизнь первобытных сообществ в связи с развитием земледелия, скотоводства, выделением ремесла и торговли как самостоятельных видов занятий, в связи с ростом численности сообществ и усилением разнообразия индивидов (по роду занятий, выполняемым функциям, из-за роста специализации и т.д.), когда учащаются разнообразные контакты между сообществами (обмен, конкуренция за территорию, взаимопомощь и т.д.), когда локальным, первобытным сообществам угрожают разного рода опасности и для преодоления этих опасностей, для выживания одним из способов, а иногда единственным, является объединение, интеграция локальных миров в единое целое, т.е. движение в сторону большого общества.
Важной составляющей большого общества является государство как упорядочивающая подсистема, объединяющая разные формы деятельности, концентрирующая ресурсы для обеспечения воспроизводства большого общества. Это позволяет предотвращать распад, создавать барьер против внешних и внутренних опасностей. Необходимость государства для большого общества – следствие того, что его ценности, правила не одинаково приемлемы для всех его членов. В этом плане всё общество может самыми разнообразными способами распределяться между двумя полюсами. На одном из них – открытая вражда к большому обществу и государству, приверженность к прежним, локальным формам жизни. На другом – активная лояльность к ценностям большого общества, его институтам, формам, способу организации.[98 - Ахиезер А. С. Россия как большое общество. С. 4; Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность. С. 36.]
Но государство в любом случае является только частью общества, выполняющей в значительной степени служебные, обслуживающие общество функции. По крайней мере, так должно быть, чрезмерное усиление государства вредно для общества, вносит диспропорции в его развитие. Следует ещё раз подчеркнуть большую и растущую роль подсистемы управления в системе общества по мере повышения плотности населения и увеличения разнообразия людей, их занятий, специализации и кооперации деятельности.
Издавна существуют представления о наличии в первобытном обществе, особенно на стадии охоты и собирательства, всеобщего социального равенства, которое выражалось в том, что все взрослые члены общины обладали одинаковыми правами, все вопросы решались на общем собрании, разделение труда внутри коллектива происходило по полу и возрасту, т.е. мужчины охотились, защищали и нападали, женщины собирали, следили за очагом и детьми, дети – помогали, всё добытое делилось поровну. Появление излишков сверх необходимого для выживания при переходе от присваивающей экономики к производящей (земледелию и скотоводству) приводит к разложению первобытного коммунизма, выделяются господствующие слои, которые начинают эксплуатировать непосредственных производителей, которые тем самым лишаются контроля над продуктами своего труда. Постепенно таким образом происходит становление сословно-классового общества, построенного на господстве меньшинства и эксплуатации этим меньшинством большинства. А раз так, то ставится задача – вернуться к благословенным времена «золотого века» коммунизма, но на новой материальной и культурной основе. В явном или скрытом виде эти представления характерны для советской науки и в них заключены весьма опасные мечтания о построении общества на принципах локального мира и поэтому следует остановиться на этих представлениях и их критике несколько подробнее.
Так Л. В. Данилова в теоретическом введении к своей книге о сельской общине в средневековой Руси пишет: «Если изначально каждый взрослый член общины выступал носителем всей совокупности общественных функций, то с определённого этапа – а именно со времени возникновения производящей экономики – обмен деятельностью все более начинает осуществляться через особый орган – институт родоплеменных старейшин, жрецов и вождей, сосредоточивших в своих руках распределение территории, руководство коллективными трудовыми процессами, организацию военного дела, отправление культа и других социально значимых функций». И далее: «Важнейшей предпосылкой превращения организаторской прослойки общины в привилегированный слой явилось достижение такого уровня развития производительных сил, который обеспечивает известный запас свободного времени и достаточно устойчивый избыток сверх необходимых средств существования, удовлетворяющих естественные потребности человека в пище, одежде, жилье… Однако само по себе наличие определённого, даже устойчивого, избытка жизненных средств не ведёт автоматически к эксплуатации и социальному неравенству. Другим столь же необходимым условием начала процесса классообразования являлось изменение внутренней структуры первобытных коллективов, возникновение социальных институтов, посредством которых отчуждались общие интересы коллектива. Только при этом условии избыток средств потребления, первоначально остававшихся в распоряжении общины, рода или племени в качестве коллективной формы необходимого продукта, всем принадлежащего страхового фонда, стал превращаться в прибавочный продукт, присваемый привилегированной общинной и родоплеменной верхушкой.
По мере отчуждения функций управления и концентрации их у специальных должностных лиц сами должностные лица всё больше отрывались от коллективов, которые они представляли, и конституировались в особый общественный слой. Выполняемые ими функции превращались в средство господства и угнетения, социальная власть перерождалась в политическую»[99 - Данилова Л. В. Сельская община в средневековой Руси. М., 1994. С. 34—36.].
Здесь неверна исходная посылка о всеобщем равенстве всех взрослых членов первобытной общины, о том, что они изначально были «носителями всей совокупности общественных функций», так как такой коллектив не имел бы ни малейших шансов на выживание и оставление потомства. Не только родовые коллективы времён охоты и собирательства, но и коллективы предков человека, и стада животных, особенно высших, имеют внутреннюю иерархическую структуру во главе с лидером-вожаком и членами коллектива разногоранга. Такое строение коллективов от стада животных до современных объединений людей позволяет быстро реагировать на меняющуюся обстановку, организовывать внутреннюю деятельность, не тратить каждый раз время на организацию (в случае, например, внезапной опасности это имеет первостепенное значение для стада или родового сообщества для её отражения), предотвращает раздоры из-за добычи, самки или женщины у людей, способствует выживанию сильнейших членов, накоплению в результате генетического отбора наилучших качеств и признаков и т. д.
Другое дело, что каждый имел возможность занять место на более высокой ступени иерархии, но не каждый мог реализовать эту возможность. Ранг члена общности первоначально определялся всецело его природными качествами – физической силой, умом, изобретательностью. Так как эти качества могут передаваться по наследству и так как уже у высших животных большое значение приобретает обучение родителями своего потомства, то постепенно за некоторыми семьями закрепляются определённые функции – вожаков-вождей, старейшин, жрецов и пр. Из них потом и формируется родоплеменная знать, а на её основе и сословно-классовая.
На стадии производящего хозяйства (земледелие и скотоводство) складывается профессионализм, как пишет сама Л. В. Данилова, усиливается специализация людей, возникает технологическое разделение труда, что позволяет повысить производительность труда, увеличить общий объём производства и создаёт более благоприятные условия для выживания и роста численности общностей. Выделяется и становится всё более специализированной и функция управления. А функция управления очень сложна, сложнее всех других видов деятельности и, пожалуй, важнее всех. От умения управляющих, их подготовленности зависит благополучие, а подчас и само выживание общности, потому-то все соглашаются с тем, что управляющие берут себе больше, весь «избыток» – это позволяет управляющей элите развиваться в культурном отношении, накапливать знания, навыки, лучше готовиться к выполнению своих обязанностей и лучше обеспечивать развитие всех. Так что присвоение «избытка» – не отчуждение продукта, а вполне необходимая мера, необходимая именно для выживания и развития всех. Не было бы этого изъятия прибавочного продукта – не было бы развития, как это имеет место у современных первобытных народов.
Бакунин отрицал объективную необходимость управления в обществе и сводил возникновение власти и государства только через захват, принуждение, для него государство и власть существовали только в интересах богатых и сильных. Он конструировал вымышленную ситуацию выборов вождя только якобы из-за признания массами своей неспособности к самоуправлению.[100 - Бакунин М. А. Анархия и Порядок. Сочинения. С. 256.]
Но «массы» не выбирают вождя из-за неспособности к самоуправлению. Управление и управляющие органы (старейшины, вожди, советы старейшин и вождей, князья, государственные органы и т.д.) возникают в обществе в силу объективной необходимости. При этом даже управление на уровне семьи, родовой общины, племени строится по иерархическому принципу с ранним выделением «специалистов по управлению». Уже в условиях первобытной жизни, полной опасностей, зависящей от удачной охоты и поисков растительной пищи, очень часто бывает некогда собирать общее собрание, обсуждать и принимать решения: природные катаклизмы, дикие звери и соседние племена ждать не будут. Поэтому само выживание человеческих коллективов зависело от правильности и быстроты принимаемых решений, чёткости и скорости их выполнения. При этом все заранее должны знать, что им делать в той или иной ситуации. Именно поэтому внутренняя иерархия, основанная на разделении функций (труда), чёткая структура коллектива являются залогом его выживания и процветания, развития человечества в целом. В этом разделении функций (труда) функция управления играет исключительно важное значение для прогресса человеческого общества. Поэтому всё лучшее достаётся правителям, они получают возможность готовить себе смену через систему привилегий, через наследственное закрепление функций за определённым родом, за какой-нибудь семьёй. Это происходит по той причине, что ценные знания и навыки управления доверяли только самым надёжным и верным людям – сыновьям. К тому же долгие тысячелетия для вождей большое значение имели физическая сила, способность размножению, а эти качества передаются генетически по наследству. Также, как и умственные способности, задатки, которые надо развивать, что в семье сделать гораздо легче. Необходимость учиться правильному поведению и исправному выполнению статусных функций (от чего зависело часто само выживание коллектива) способствовала закреплению определённых функций, в том числе функции управления, за семьями и родами. В изменённых, преобразованных формах это разделение функций сохраняется и на государственной стадии развития общества, только меняются принципы, основания формирования элит.
Конечно, при этом создаются условия для злоупотреблений со стороны верхушки, но это не должно заслонять главного – роли и значения в развитии общества (общины, любого коллектива) именно элиты, через которую идёт освоение нового, от которой зависит благосостояние всех, через которую идёт развитие и становление личности. Нельзя политическую власть рассматривать только как средство господства и угнетения, наоборот, господство, угнетение, насилие – это средства управления, особенно политического, государственного, но это именно средства управления, а не самоцель, точнее, не должны быть самоцелью. Иначе всё сводится к отношениям господства и подчинения, эксплуатации, необходимости их устранения и построения утопического, нереального общества всеобщего равенства, а значит бесструктурного, значит беззащитного против внешних и внутренних проблем, бессильного против организованных негодяев.
При этом положительная, совершенно необходимая, роль «благородных родов», управителей на всех стадиях развития человечества смазывается. Возникновение же замкнутости, непреодолимой кастовости управляющих слоёв в некоторых обществах определяется конкретными историческими условиями и именно их надо изучать, а не обвинять всех чохом. Может возникать в определённых условиях и тормозящий эффект от деятельности господствующих управляющих слоёв, но тормозит не сам по себе господствующий слой в любом случае, а, например, чрезмерный государственный бюрократический аппарат, который требует слишком много на своё содержание и если этот аппарат в силу каких-то причин действует неэффективно. Обобщать же отдельные случаи (казённая экономика, огромный бюрократический аппарат и другие) и обвинять господствующие слои (элиты) сословно-классового общества (а другого пока не было после эпохи первобытности) в паразитизме, как это получается у Л. В. Даниловой, нельзя. В конце концов и трутень в улье зачем-то нужен. А, например, через поведение и сознание франтов и прожигателей жизни могут развиваться новые идеи, новые формы индивидуализации поведения и сознания личности, которые потом более продуктивным образом используются другими.