Кто правит миром

– Из орловских.

– А каких родителей?

– Родителей не знаю. Мать в монастырь ушла, а он рос при тетке. В корпусе обучался. Тетка его – помещица, из старинных кровей. Мужа ее не припомню. Сыновья ее с тобою вместе Фридриха[123 - Фридрих –  Фридрих II (1712 – 1786), прусский король с 1740 года, из династии Гогенцоллернов.] воевали. Крепко вы тогда побили немца. Немец ведь тогда хорош, когда бит. Тогда он смирный. Немца бить нужно, это ему всегда впрок. Не прибери они тогда Лизавету, не стать бы и Пруссии королевством. Соколович у тетки племянник, сыновья ее не вернулись с войны, немец, он ведь тоже не упустит укокошить человека, ему только дай… А тетка его, Соколовича, видать не так и проста… Перекусихиной[124 - Перекусихина –  Марья Саввишна Перекусихина (1739 – 1824), камер-юнгфера императрицы Екатерины II Алексеевны.] она свояченица… Или свойственница… А Перекусихина, она ведь откуда взялась… – старик сделал паузу, явно ожидая ответа от Карла Долгорукова.

– Откуда же она взялась? – переспросил Карл Долгоруков, понимая, что этот вопрос «Родственничек» задал риторически, чтобы самому же на него и ответить, но уже воодушевляясь отсутствием ответа у собеседника.

– А Перекусихина взялась ниоткуда, – назидательным тоном завершил риторическую фигуру речи старик, и, подняв вверх указательный палец, заключил. – Ох как опасны люди ниоткуда! Они, Карлуша, друг ты мой, братец ты мой, как пузыри земли[125 - …пузыри земли… – Здесь «Русский Тацит» и Новый Диоген обнаруживают знакомство с мрачной драмой У. Шекспира (1564 – 1616) «Макбет».]. Возникают сами собой. А коли они возникают, так, значит, нужны для какой-нибудь каверзы.

– При чем здесь Перекусихина?

– Не знаю. Может, и ни при чем. Только она ни за кого словечка не замолвит. А она у Катеньки – верный пес, как у тебя, скажем, Прокопий. Ей бы Катенька ни в чем не отказала. Могла бы поиметь – несли бы и везли бы возами. А верной собаке, кроме ласки хозяина, ничего и не надобно. Потому ни за кого и не хлопочет. Кроме брата своего, да тому тоже немного нужно. А за Соколовича похлопотала. В корпус его по просьбе тетушки определила.

– Невелика услуга, – сказал, словно возражая, Карл Долгоруков.

– Невелика, – согласился старик, – да дорог привет, иди попроси у Перекусихиной – полушку не выпросишь.

– Соколович ведь в отставке?

– В отставке.

– И при Шешковском?

– Ну, друг ты мой, братец ты мой, Шешковский. Шешковский сер. Мелкая сошка. Не тот разбор. Кто таков Шешковский? Потемкин его при людях кнутобойцем величает. Заплечных дел мастер. Они и раньше-то в чести никогда не бывали. А в нынешние просвещенные времена… Куда там.

– Говорят, императрица жалует.

– Жалует, да не с парадного крыльца. Ведь не Вольтер какой-нибудь, и не Дидерот – Шешковский, в хозяйстве надобный, но не более того. Соколович летает куда как выше. Да и никто толком не знает, где. Соколович держится в сторонке. Ко двору не вхож.

– А с Дмитриевым-Мамоновым?

– А что с Дмитриевым-Мамоновым? Дмитриев-Мамонов дружбы ни с кем особо не водит. О себе очень высокого мнения. Трагедии пишет по-французски.

– Были они у меня вместе…

– Это ты про поединок со Свиньиным? Свиньин – дурак, каких свет не видывал. Он и со светлейшим чуть было не задрался. Пойдет Потемкин на поединок со Свиньиным! А Соколович, он спуску никому не даст. Он его ранил на поединке-то, для острастки, а мог бы не шутя и жизни лишить. Нет, Соколович ни с кем не заедино. Сам по себе. Одно слово: сам по себе. Поэтому и думаю я… Сдается мне: масон.

– На масона не похож, – покачал головой Карл Долгоруков.

– Я не про тех масонов, о которых ты подумал. Не про наших чернокнижников. Он, думаю, из тех, кто повыше. Из тех, что подсидели английского короля… Которые Фридриха держали… И Америку к рукам прибрали…

– Это из тех, которые правят миром? – с тенью насмешки спросил Карл Долгоруков.

– Из этих самых, Карлуша, – уверенно подтвердил старик.

16. АХ, ВОТ ТЫ О ЧЕМ!

Запретный плод сладок[126 - Запретный плод сладок… –  Непосредственный источник не установлен. Видимо, связано с библейской историей о запретном плоде, как многие полагают, яблоке с древа познания добра и зла в первой книге Библии Бытие, глава вторая, стих 16 – 17. Также, возможно, источником послужила строка из восьмой главы романа в стихах А. С. Пушкина «Евгений Онегин» – «Запретный плод вам подавай».]…

    Русское народное присловье.

Карл Долгоруков когда-то в молодости интересовался масонами, но довольно быстро разочаровался в них. В то, что существуют какие-то другие масоны, более высокого ранга, Карл Долгоруков не верил – уж очень много на этот счет домыслов, похожих на сказки. «Родственничек» любил поболтать о масонах, поэтому Карл Долгоруков, которого и без того раздражало пустословие и говорливость старика, перевел разговор на другую тему.

– Слыхал ли ты, что Екатерина хочет лишить великого князя престола и завещать все внуку – Александру[127 - Александр –  Александр Павлович (1777 – 1825), великий князь, впоследствии император с 1801 года, любимый внук императрицы Екатерины II Алексеевны.]?

– А как же, слыхал. Сынка она не привечает. Потому как не любит его, – тут же с готовностью переключился на эту тему «Родственничек».

– Говорят, он у нее и не от Петра Федоровича…

– Ну, это врут. Павел от Петра, родись он не от Петра, за что бы ей так невзлюбить его. Уж я-то доподлинно знаю – от Петра.

– Откуда же такие точные сведения?

– Брюсиха[128 - Брюсиха –  Прасковья Александровна Брюс (1729 – 1786), жена графа Я. А. Брюса (1742 – 1791), сестра полководца П. А. Румянцева (1725 – 1796), до поры до времени ближайшая подруга императрицы Екатерины II Алексеевны.] сказывала. Когда в подругах ближайших еще ходила, Екатерина ей сама в сердцах сетовала, что именно Петр и влез, когда не надо, она уж сподобилась без него обойтись, а он как дурень, наср…л в кашу, чтоб гуще… От него, да и в него удался, оттого и все нестроение.

– Ну, так что же из этого всего выйдет? – спросил Карл Долгоруков, направляя рассказ старика в нужное русло.

– А что ж выйдет? Подрастет внук – а он всем хорош: и росточком и умом – упрячут они Павла куда подальше…

– А если он не согласится?

– Он-то да, его не уговорить. Целую гольштинскую армию себе завел, с пушками. Мнится ему это, мол, у него, как у Петра-прадеда, «потешные». «Потешные», известно, стрельцов-молодцов вмиг побили. А вот гольштинцы вряд ли одолеют преображенцев и семеновцев. Но дай срок, уговорят Павла, он-то вспыльчив, но простодушен.

– А если Павел… – Карл Долгоруков не стал договаривать.

– Павлу не посилить, – развел руками старик.

– Однако однажды он, кажется, попытался это сделать.

– Ах вот ты о чем, Карлуша! Что ж ты ходишь вокруг да около! Спросил бы сразу – я и рассказал бы тебе все до малейших подробностей! За два-то фунта кофию?! Уж я-то знаю сие, можно сказать, из первых рук, то есть из своих собственных!

– Ты что же, участвовал в заговоре? – удивился Карл Долгоруков.

– Я как-никак причисляю себя к русской партии…

– Но там вроде верховодил Панин?

– Да, Панин, он-то все дело и погубил. А русская партия тогда примкнула к немецкой… И славный глава наш поплатился жизнью…

– Кого ты числишь главою русской партии?

– Князя Шумского.

– Не имел чести знать.

– Так ты ведь не жалуешь русскую партию…

– Я партий никаких не жалую. Так в какой же партии оказался Соколович?