Ошибка императрицы

На смену Шуазелю и Эгильону явился Вержен, известный тем, что при нем Францию втянули в войну за свободу Америки, опустошили ее государственную казну на много лет вперед и изгнали Тюрго – единственного, кто был способен спасти Францию от экономического развала. Что же касается отношений с Россией, так именно Вержен, будучи до своего возвышения посланником в Константинополе, а потом в Стокгольме, своими руками подготовил русско-турецкую и русско-шведскую войны.

Вот эти три политика, совершенно лишенные ума и дальновидности, зато без меры наделенные глупостью и страстью к бесплодным интригам, на протяжении полувека определяли отношение Франции к России.

Екатерина II, несмотря на свой интерес ко всему французскому, не питала симпатий к этой державе, а уж к ее нынешним королям и подавно.

Помнится, когда Россия оказалась на краю пропасти и молодой императрице пришлось тогда взять на себя весь груз ответственности за спасение государства от губительных действий ее невразумительного супруга, она обратилась к французскому посланнику барону Бретейлю с просьбой одолжить денег, так необходимых в решительную минуту.

Француз учтиво и даже со скрытой насмешкой отказал. А сам Людовик XV не пожелал признавать за ней право на императорский титул – она знала, это были козни того же Шуазеля. Франция отказывала в этом даже самому императору Петру I. Людовик XV согласился титуловать императрицей безответно влюбленную в него Елизавету Петровну. Да, тетушка Эльза была способна начудить по этой части.

Отвергнутая французским королем, она всю жизнь питала к нему воображаемую любовь, вздыхая перед портретом Людовика XV: его все признавали первым красавцем Европы, хотя, если внимательно присмотреться – ничего особенного в нем – даже на портрете – нет. А в действительности, наверное, и подавно.

И, когда Екатерина волею своего народа взошла на престол, впрочем, нет, еще сразу после смерти императрицы Елизаветы, когда встал вопрос о титуловании ее племянника, вдруг выяснилось, что императорский титул Франция признавала не за монархом Российской империи, а только лично за Елизаветой Петровной. Но, когда на престоле оказалась Екатерина II, вопрос возник вновь.

Французский посланник барон Бретейль, тот самый, который накануне всех событий отказал ей в денежном кредите, неожиданно потребовал письменного подтверждения неизменности церемониала при взаимоотношениях официальных лиц, установленного еще во времена французского короля Людовика XIV. Согласно порядкам того времени, подписи короля Франции и его послов на всех документах ставились на первом месте.

Екатерина II не собиралась изменять ранее сложившиеся формальности, но письменное их подтверждение означало согласие с неполноценностью ее императорского титула.

Французский посланник, единственный из иностранных дипломатов, не явился в Москву на коронацию императрицы Екатерины II. Видимо, он полагал, что она не надолго заняла русский престол, или же считал, что Екатерина II не имеет права занимать этот престол в качестве императрицы и должна довольствоваться положением матери-регентши при своем малолетнем сыне Павле, которого и следовало объявить императором.

Барон Бретейль, по распоряжению министра иностранных дел Франции Шуазеля, получил назначение в Стокгольм. В Петербург прибыл новый посол, маркиз Боссе. В его вверительных грамотах вместо необходимого обращения «императорское Величество» стояло «Ваше Величество».

Это бдительно обнаружили при предварительном просмотре. Французский посланник попытался объяснить такое несоответствие требуемым дипломатическим нормам обычной канцелярской ошибкой, неточностью, опиской, что, собственно, нельзя считать допустимым при составлении такого рода бумаг. Тем не менее императрица снисходительно приняла вверительные грамоты маркиза.

И велела русскому посланнику в Париже князю Голицыну уладить эту оплошность. Но в министерстве иностранных дел Франции заявили, что дело не в ошибке, а в том, что, согласно нормам французского языка, прилагательное «императорский» не употребляется при существительном «Величество».

Князь Голицын, в отличие от Людовика XV и его министров писавший по-французски без ошибок и владевший этим языком в совершенстве, ответил королевским чиновникам, что российская сторона не примет никаких официальных посланий, если в них не будет прописан полный императорский титул Екатерины II.

Министр иностранных дел Шуазель высокомерно отклонил требование русского посланника и заметил ему, что «Франция занимала важное место в Европе еще тогда, когда Россия была никому не известна». Из этого, по мнению Шуазеля, следовало, что русские должны беспрекословно принимать все дипломатические процедуры и их порядок, которые продиктует Франция.

Дело дошло до отзыва посланников. Князь Голицын, не дожидаясь подписанного Шуазелем паспорта, выехал из Парижа, не обращая внимания на гнев всесильного министра и предрекая, что, не поладив с новой фавориткой короля, он вскоре лишится своего места.

Маркизу Боссе тоже пришлось уехать из России. Но он попал в совершенно безвыходное положение. Бедняга не мог нарушить указание Шуазеля и вручить свои отзывные грамоты с полным императорским титулом Екатерины II. А отзывные грамоты без полного титула не принимала русская сторона.

Маркиз Боссе так расстроился, что умер в Петербурге от нервного напряжения. Не найдя другого выхода из ситуации, в которой он оказался, дипломат покинул Россию в гробу – для такого путешествия не понадобились ни отзывные грамоты, ни паспорт – все границы и таможни разом открылись для него – езжай, ни у кого не спрашивая разрешения, не беспокоясь о соблюдении этикета, и не страдая ни от плохих дорог, ни от черствого безразличия станционных смотрителей, ни от неуютных придорожных постоялых дворов, вечно проклинаемых всеми прочими путешественниками чувствительными к разным неудобствам.

5. Святая святых

Немногие имели доступ в эти покои.

    Анонимный роман XIX века.

Отношения между Францией и Россией оставались на грани разрыва до тех пор, пока фаворитка короля мадам дю Барри не обзавелась собственным министром иностранных дел – Эгильоном. Избавившись от Шуазеля, Эгильон в отношении России продолжал старую политику. Но в вопросе об императорском титуле он предложил, как ему казалось, оригинальный компромисс.

Франция соглашалась признать полный императорский титул Екатерины II при условии, что во всех документах он будет писаться не на французском, а на латинском языке.

Это, по мнению блеснувшего сообразительностью Эгильона, позволяло французской стороне сохранить лицо, не нарушая правил грамматики. Русская императрица не сочла нужным возражать. Если французские дипломаты не умеют пользоваться своим родным языком, пусть пишут ее титул на латинском, а то и на древнегреческом.

Но более всего проявила Франция свое отношение к ней, русской императрице, во время пугачевского бунта. Имелись очень серьезные подозрения о связи «маркиза» Пугачева с французами. И если бы самозванный Лжепетр III добился успеха, то он, судя по всему, не имел бы затруднений с признанием его полноправным императором со стороны Франции.

Изгоняя и преследуя умнейших людей своей державы – Вольтера, Дидро и им подобных – и окружая себя глупейшими министрами, ворами и проходимцами, короли довели Францию до полного упадка… Что погрязший в позорном разврате Людовик XV, что ханжески ленивый и безвольный пьяница Людовик XVI…

По словам Соколовича, Франция должна погибнуть… Ну да это бред – великие державы не исчезают в одночасье. Франция с двадцатипятимиллионным населением, с армией в двести тысяч человек и с флотом более семидесяти линейных кораблей, Франция – крупнейшее, богатейшее и сильнейшее государство Европы, не может быть расчленена, как какая-нибудь ничтожная Польша, или прозябающая в нищете Швеция, или разлагающаяся Турция…

Так или иначе, неспособному королю придется опереться на людей умных и деятельных, таких, как молодой граф де Сегюр, посол в России. А внешние обстоятельства, происки Пруссии и Англии заставят Францию отказаться от безумных, глупых прожектеров во внешней политике и изменить отношение к России.

Впрочем, Сегюр так и считает… И сегодня именно об этом и пойдет разговор. Императрица пригласила французского посланника вместе с его близким приятелем, принцем Нассау-Зигеном, провести с ней приятный неофициальный вечер.

Обычно такие вечера она устраивала в Эрмитаже. По воскресеньям в Эрмитаже бывали большие собрания, на них приглашался весь дипломатический корпус и особы двух первых классов. Императрица выходила в зал, беседовала с гостями, стараясь каждому уделить внимание. Эти ее выходы считались неофициальными. Вечер заканчивался спектаклем, без ужина.

По четвергам собирался «малый эрмитаж». На него допускались люди из самого близкого круга. Всего несколько послов из тех, с кем императрица общалась запросто и разговаривала не о делах, а на любые другие темы. Несколько близких сановников и несколько дам, пользовавшихся доверием и благосклонностью императрицы и составляли приятную «малоэрмитажную» кампанию.

После спектакля обязательно ужинали или играли в карты, по-домашнему засиживались допоздна – сама Екатерина II незаметно покидала гостей, она привыкла рано ложиться спать. Входить в число приглашенных на вечера «малого эрмитажа» считалось большой честью, по-своему самым высшим отличием и для придворных, и для любого из послов.

Но сегодня она позвала Сегюра и Нассау-Зигена прямо к себе, в маленький кабинет рядом со своей спальней. Эти ее собственные комнаты помещались на втором этаже Зимнего дворца, где находилась стеклянная галерея, соединяющая их с покоями Потемкина.

Здесь императрица слушала по утрам доклады статс-секретарей и работала с бумагами. Рядом с этим кабинетом находилась «бриллиантовая комната», в ней хранились большая и малая короны, скипетр и драгоценности для парадных выходов.

Никому даже в голову не приходило попасть на прием к императрице в этот кабинет. Беседа в нем означала высшую степень доверия, невозможную ни с кем из официальных лиц.

И французский посланник граф де Сегюр прекрасно понимал, что, получив приглашение провести вечер в личном кабинете императрицы, он не просто добился успеха в своей дипломатической деятельности, а перешел в некую другую сферу отношений с сильными мира сего. До этого он исполнял предписанные ему обязанности. Теперь же его допускали туда, где не исполняют обязанности, а по своему разумению определяют ход событий, направляют их – исторические события – по новым путям.

6. Французский посланник

С первой же встречи молодой, элегантный и остроумный Сегюр произвел самое благоприятное впечатление на Екатерину II.

    П. П. Черкасов.

Французский посланник граф Луи Филипп де Сегюр был молод. Ему едва исполнилось тридцать пять лет. Он принадлежал к новому поколению, сменявшему старую знать. Но Сегюр благоразумно не разрывал со своими предшественниками – ни при дворе, ни в дипломатической среде.

Луи Филипп Сегюр происходил из старинного дворянского рода, с рыцарских времен владевшим обширными поместьями в провинции Гиень. Дед Сегюра прославился подвигами на полях сражений. Отец уже был маршалом, пользовавшимся уважением короля Людовика XVI, который назначил его своим военным министром.

Луи Филипп вращался в кругу «золотой молодежи», блистал изящными манерами и вольнолюбивыми речами и даже хотел вместе со своим другом, маркизом Лафайетом, тайно бежать в Америку, чтобы сражаться за свободу восставших против тирании колонистов.

Однако юноша благоразумно внял советам отца и повременил с путешествием за океан. Он отправился в Америку, когда Франция уже официально вступила в войну на стороне своего американского союзника. И вполне успел отличиться. Луи Филипп участвовал в нескольких сражениях, получил орден Цинцината, учрежденный американским Конгрессом за заслуги в борьбе за свободу, а вернувшись на родину, был произведен в драгунские полковники.

Молодой граф, в отличие от многих своих друзей веселой и беспечной юности, получил серьезное образование, свободно владел несколькими европейскими языками и обладал довольно значительными литературными талантами. И кроме всего этого он был скрыто честолюбив. Знаток Вольтера и Руссо, трудолюбивый историк, он прекрасно разбирался в современной политике и мог рассчитывать – и рассчитывал – на самую блистательную карьеру и самые высокие должности и звания.

Горячие философские салонные споры, восторженные речи о свободе, презрение к тирании, заинтересованные взгляды красавиц, простодушные американцы, свист пуль и дым сражений, бесшабашные офицерские попойки, дружеские объятия, показное безразличие к чинам и деньгам – все это увлекательные опыты молодости.

На смену молодости приходит зрелость. И требует серьезных дел. А серьезные дела делаются совсем по-другому… И совсем другими людьми… И прежде всего нужно получить доступ в круг этих людей. А это не так просто.

И когда освободилось место посланника в далекой и, казалось бы, никому не нужной, утопающей в снегах России, то сразу нашлось множество желающих занять его. Посланники при крупных дворах имеют возможность влиять на европейскую политику, они входят в тот самый заветный круг, они напрямую причастны к определению судеб мира, они уже деятели исторические…

Назначение в Петербург рассчитывал получить молодой и жаждущий славы и успеха Нарбонн-Лара. Он с детских лет воспитывался при дворе, его считали побочным сыном короля Людовика XV от одной из фавориток – мадам Роман. Но самое главное – Нарбонн-Лара связан романтическими отношениями с дочерью опального финансового гения Неккера, юной Жермен.

Она мечтает любить и быть любимой, но мать хочет выдать ее замуж за богатого, но немолодого шведского посланника, барона Сталь-Гольштейна. Этот брак вот уже второй год притча во языцех. И Нарбонн-Лара то ли любовник Жермен, то ли ее близкий друг, перед которым она исповедально раскрывает все интимные движения своей души, стремящейся к возвышенным чувствам.

Влияние на светское мнение и связи дочери Неккера так сильны и обширны, что она, конечно же, добьется для Нарбонна-Лара желанного места. И, возможно, сама уедет следом за ним в далекую, варварскую Россию, чтобы во мраке северной тирании зажечь факел свободы и неистощимой любви, ибо свобода и любовь превыше всего на свете.