Фаетон. Книга 1. Тир

– Омар! – окликнула его девушка! – ты куда?

– А, спать. – Тепло взглянув на сестру вспухшими от слез глазами, ответил он. Жаннет нежно взглянула на брата. Ее девичье сердце, по- женски чуткое, сжималось всякий раз, когда отец наказывал Омара. Тогда бедной девушке чудилось, что будь у нее власть над отцом, она бы хоть на мгновение заставила его страдать. Ей казалась, что отцовская жестокость, как наказание судьбы, как ад, в который ввергла ее жизнь волею отца.

– Я приду к тебе.

Омар наморщился от этих слов сестры. Ему были непонятны ее ласки. Особенно его терзал, прилив бурной нежности, проявляющийся в эти минуты, когда девушка залезала к нему в постель, ласково гладила его каштановые жесткие волосы и прижималась всем телом, трепетно осыпая поцелуями. Он чувствовал ее крепкую налитую девичью грудь сквозь ткань ночной рубашки, и брату становилось неловко. Его пугала мысль, что когда-ни будь он не выдержит и скажет ей обидное слово, которое лишит его, быть может, единственного близкого друга в целом свете. И приходилось терпеть, и он терпеливо переносил «телячьи» нежности. Омар тем временем очутился в своей комнате, если можно так назвать каморку с деревянной кроватью, занимавшей почти всю ее площадь. Единственное окно выходило во двор. Под окном стояла будка Марсельки, и верный пес часто будил Омара по утрам, лая до тех пор, пока его хозяин не высунет патлатую голову во двор. Мальчик повесил одежду на вешалку слева от двери. Затем вышел в ванную. Ванная если учесть только название, то все остальное, что в ней находилось, не имело отношения к помещению под этим названием. Тем не менее в ванной был умывальник, прибитый к стенке. Под ним стоял на табуретке огромный медный таз. Рядом с умывальником кадка с питьевой водой и тут же в углу ночное отхожее место в виде помойного ведра. Мальчик умылся, помыл ноги в тазу. Затем вытер полотенцем лицо и ноги. Остаток воды слил из таза в помойку. Закончив туалет, он ушел к себе. Как сладостно уложить тело в мягкую белоснежную постель, расправить руки и ноги и погрузиться в забытье. Побои отцовского ремня ныли, не давая лечь поудобнее, наконец, все куда- то провалилось, возникнув странной картиной безбрежного синего простора. «Как странно, почему небо перевернуто?» – Он подошел ближе и разглядел, что голубая синь – это огромное пространство воды с бегущими по нему волнами. Волны вдруг выросли, зашумели, превращаясь на глазах из синих в соломенные, цвета хлебного поля.

«Да это же пшеница». – Шум усилился. Его вдруг подхватила хлебная волна, закружила и бросила наземь…

– Омар! – послышался шепот девичьих губ. Мальчик открыл глаза. Рядом лежала Жаннет. Она ласково гладила его волосы, чуть касаясь длинными пальцами правой руки.

– Какой ты стал уже большой. Скажи, а тебе не больно?

– Нет, уже прошло.

– А, знаешь, я бы не выдержала.

– Ну ты же девчонка. – с мальчишеским достоинством обронил он. Она нежно прильнула к брату. Омар скривил было от побоев гримасу, но усилием над собой подавил боль. Неприязнь ласк побуждала оттолкнуть сестру, но он дал возможность излить прилив нежности. Она обняла его двумя руками, затем уснула. Он еще долго не засыпал. Когда сестра перестала шевелиться и углубилась в сон, он осторожно высвободился от объятий. Повернулся спиной и крепко заснул…

– Омар, Жаннетта! – властным голосом звала седовласая Наа своих внучат, – Просыпайтесь. Сегодня мы едем в Нарфу. Что, забыли?!

Жанетта была уже давно на ногах. Вертелась добрый час у большого зеркала, примеряя наряды. Сквозь стекла окон в большую комнату пробивался рассвет. Солнце еще не взошло. Поселок уже гудел. Во дворах слышны басовитые голоса хозяев. Ржали лошади, лаяли собаки. Приближался восход солнца, а с ним и день праздника Аукциона фермеров. Раз в год в Нарфе собирались скотоводы со всего Мира. С отдаленных его концов съезжались побогаче, кто жил поближе, мог попасть на торжество, не прибегая к лишним расходам. Лучшие породы овец, быков, лошадей и разных других животных свозились сюда со всех сторон Мира. Праздник начинался с Аукциона. На огромном поле царского ипподрома проходило торжество. Между загонами для торга разбивались палатки с разного рода товарами, украшениями и сельскохозяйственным инвентарём. Ставились летние кафе с зонтиками, под тенью которых укрывались гости, сидя за столиками. Крепкая водка, разбавленная ароматными соками, лилась здесь рекой. Она бродила в буйных головах, валила с ног, и нередко чрезмерное ее употребление приводило к дракам. Для детей устраивались развлекательные аттракционы. Народ Лакии любил праздник и готовился к нему на протяжении целого года. Семьи становились крепче, если молодая чета знакомилась ни Аукционе. Капитал становился надежней, если начало ему положено на том же Аукционе. Деловые связи скотоводов прочнее, если они зарождались на Аукционе. И бедность преследовала всю жизнь, если разорение пришло с Аукционом.

– Ты все-таки не слушаешь мать! – пыхтя маленькой женской трубочкой, гудела старая Наа. Плечи ее покрывал цветастый платок. Длинное широкое платье, черное в огромных бледно- розовых цветах, колыхалось в разные стороны под тяжелой поступью. Она уже была готова в путь и теперь, снедаемая бездельем, ходила возле легкой тачанки, у которой возился Ден, – Ты хочешь пустить нас по миру?!

Сын, прихрамывая, вынес из сарая сбрую и прилаживал к тачанке молча, делая свое дело.

– Почему ты такой упрямый. – Наседала мать. В сарае громко блеяли овцы, казалось, их голоса еще больше распыляли старуху, – Ведь ни у кого в мире нет того, что у тебя, а ты хочешь везти с собой. Ты, сын, с ума спятил!

Ден молча делал свое дело, прилаживая к тачанке тележку для перевозки овец.

– Мама, как я сказал, так и будет! – твердым голосом ответил сын. – Это наш последний шанс, и упускать его я не намерен. Жаннет нужно замуж за порядочного человека. Омар должен учиться, где мне взять средства?

– Сдай в аренду лучше серых овец и часть пастбища. Ведь это царская земля, и ты хоть и бедняк, но хозяин.

– Вот как раз это и есть все, что у меня осталось и останется на всю жизнь, что бы ни произошло, как ты этого не понимаешь?!

В конце концов мать и сын, как обычно, завязали ссору. За перебранкой Ден запряг лошадь в тачанку и стал по одной выносить овец из сарая. Руки его утопали в мягкой курчавой шерсти животных невиданной окраски. На первый взгляд казалось, что шерсть разукрашена в ярко- желтый золотистый цвет. Но рыжеватый оттенок шерсти издали создает впечатлении сходства с золотом. Ден загрузил тележку, заботливо накрыв ее куском цветной материи в ярко- красную и зеленую полоску. От этого тележка сразу выделилась на фоне серых незаметных предметов двора. Наконец, все было готово. И Наа ушла в дом звать детей. Первым выбежал Омар в короткой темно- синей куртке и такого-же цвета штанах. На голове у него красовалась соломенная шляпа с закатанными кверху полями. На ногах – красивые синие башмаки на кожаной подошве. Он легко, как это делают герои в приключенческих фильмах, вскочил на дрожки, к отцу. Затем на пороге дома показалась Жаннет. На ней был, облегающий стройную девичью фигуру, красный комбинезон. Волосы завиты кокетливыми прядями. В руках она держала сумочку, плетенную из соломки, с изображением на ней трех красных цветков. Наряд сочетался с хорошо со вкусом подобранными красками и шел девушке к лицу. На ноги она обула кожаные сандалии. Ногти на ногах и руках отливали перламутровым нежно- розовым лаком. Отец впервые увидел маникюр на дочери:

– А не рановато ли, Жаннет?!

Девушка залилась пунцовой краской, усаживаясь сзади на мягком сидении. Ден невесело подумал «Уже восемнадцать. А кто на ней женится без приданного?!» – Тяжело вздохнув, он посмотрел на мать. Та, гремя ключами, старательно запирала дом и сарай. Потом она отвязала породистого сторожевого пса. Тот сразу- же с громким лаем бросился за Марсельком, который едва успев нырнуть под крыльцо курятника, выглядывал теперь оттуда, ловя прощальные взгляды Омара. Тачанки, набитые хозяевами длинной вереницей, тянулись улицей поселка. Воздух наполнялся смехом, шутками, ржанием лошадей и блеянием овец. Легкие экипажи с празднично одетыми молодыми людьми, весело проносились мимо. Сердце Дена наполнялось предчувствием удачи. Он чувствовал выгодную продажу, возможность близкого богатства, щекотала нервы. Воображение рисовало радужные картины счастливого будущего. Настроение подымалось, замешиваясь еще и на впечатлении от сальных острот попутчиков, от которых у Жаннет краснели щеки и опускались глаза. На специально отведенной площадке, размещалась стоянка для экипажей. Хозяева, разгрузившие живой товар, бросали друг на друга недружелюбные взгляды настороженной недоброжелательности. Ден поставил свой экипаж на свободное место, рядом с дрожками, запряженными белым жеребцом в яблоках. Его лошаденка выглядела осликом рядом с этой породистой лошадью.

– Папа! – спросила Жаннет! – можно мы с Омаром пойдем прогуляемся?

– Хорошо, дети! – ласковым голосом ответил он, – идите, только если заблудитесь, то стойте на входе в Аукцион, если не заблудитесь, то поджидайте нас здесь. Вы меня поняли?!

– Да, папа. – Ответила дочь.

Держась за руки, они убежали. Аукцион только начинался и еще были свободные кабинки и загончики для овец, предназначенных для торгов. Зрители и покупатели постепенно занимали места под огромным навесом для торга, на лавках, ступеньками, уходившими под брезентовую крышу. В центре навеса была сооружена квадратная смотровая площадка, усыпанная желтым песком. По сторонам этой площадки, тесно примыкая друг к другу, расположены кабинки загончики. Ден перенес своих овец в кабинку, указанную служащим Аукциона, после того, как чабан подал ему купленный билет. Старая Наа курила трубку у тележки. Вокруг нее собралась толпа зевак. Даже самые матерые дельцы, съевшие собаку на купле- продаже лучших пород, не выдели таких овец и не встречали ничего подобного. Они наперебой называли цену. Наа взволнованно теребила платок. О таких суммах она не смела мечтать даже в дни своей молодости, когда, блистая красотой, кружила головы местным чабанам, и те, готовы были положить все свое состояние за обладание ее редкой величественной красотой. Сомнения в неудаче мало- помалу развеялось в душе матери, уступая место уверенности в предчувствии успешных торгов. Торги начались с боем гонга. Распорядитель Аукциона называл номер кабинки, и хозяин выводил очередную овцу, громко выкрикивая цену. Но цены на овец не превышали названных овцеводами сумм. Такого торга еще не было. Все с нетерпением чего- то ждали. Наконец очередь дошла до Дена. Распорядитель ударил в гонг. Чабан вывел первую овцу. Присутствующие вскочили с мест. По рядам пронесся гул голосов, Ден заломил такую цену, что все продавцы оторопело разинули рты от удивления и зависти, другие с остервенением принялись хлестать плетками своих не проданных овец. Третьи, которым удалось кое- как сбыть свой товар, ехидно улыбались, переглядываясь друг с другом.

– Сто тысяч двести. Раз! – громко извещал распорядитель, ударяя в электронный гонг резиновым молоточком. Удар, усиленный многократно усилителем, доносился и из репродукторов, установленных под крышей павильона.

– Сто тысяч триста! – крикнули из зала. По рядам волной прокатился возбужденный гул голосов.

– Сто тысяч триста! Раз! – монотонным голосом под бой гонга возвестил распорядитель. Он сидел в центре площадки за небольшим столом рядом с продавцами. И каждый раз записывал что- то, после объявления цены, в блокнот, который лежал рядом с гонгом и микрофоном.

– Двести тысяч! – вставая с места, выкрикнул толстяк с сигарой в руке. На указательном пальце его правой руки сверкнул бриллиант в золотом перстне.

«Целое состояние будет» – Определила Наа, окинув взглядом, горящим от небывалого игорного азарта, дорогой перстень на пальце толстяка, рядом с зажатой дымящейся сигарой.

– Двести тысяч! Раз! – распорядитель сделал паузу. Зал гудел, как встревоженный улей. Небывалый торг привлек зрителей с других площадок Аукциона. Зал практически опустел в скотоводческом павильоне и конном. Толпы пастухов протискивались вперед, стараясь занять места поближе к площадке.

– Господа, кто больше?! – распорядитель выжидательно смотрел в набитый зал. Толстяка с дорогим перстнем и сигарой почти не было видно. Торчали лишь его усы среди моря раскрасневшихся лиц.

– Кто больше?! – звучал голос распорядителя. Но охотников не находилось. Мало-помалу в зале воцарилась томительная тишина. Все ждали исхода. Назовет кто-либо сумму больше? Купит ли кто еще?

– Забираю всех семерых по двести тысяч за каждую! – выкрикнул толстяк, и тут же голос его утонул в новом взрыве громких возгласов.

– Всех семерых, по двести тысяч каждая! Раз! – голос распорядителя из репродукторов был громче гула, громче всех. – …Два! … Три! – почти не делая пауз между счётом, так как все равно равных миллионеру овцеводу из Южного Полушария, Сильвестру, по Богатству нет. Распорядитель Аукциона закончил свой счет словами:

– Продано!

И Дэн стал миллионером. Его суровое лицо тронула детская добродушная улыбка. Овцы перекочевали с помощью, ворчащей Наа в загон покупателя. Ден, толкая последнюю в проем загона, заметил:

– Мать, ты вечно недовольна, даже сейчас, когда слов не нужно, все понятно и так.

– Ты продешевил, глупец. Через год ты смог бы выручить в два раза большую сумму. Говорила я тебе, не торопись.

– Ты хотела, чтобы нас обокрали. Ведь мог Омар взболтнуть.

Жаннет, да и ты быстра на язык.

– Что ты напустился на детей. Да что я не понимаю, что за овцы у нас…

Но назревавшую ссору остановил подоспевший Фермер. Переваливаясь из стороны в сторону, он приблизился к своим уже овцам:

– Очень рад познакомится! – протягивая руку, сказал он.

Ден смутился, покраснел, как юноша. Ему уже давно не доводилось так запросто разговаривать с миллионером. И он несмело протянул свою.

– Сильвестр!

В шершавой мозолистой руке Дена очутились мягкие подушечки холеных пальцев. Холодная твердь перстня защекотала ладонь.

– Ден! – Заискивающе улыбаясь, представился. Наа бросила сердитый взгляд на сына.

– Это моя мать.