Россия и Молдова: между наследием прошлого и горизонтами будущего

В ходе описания молдаван П.С. Куницкий кратко остановился на их этнической истории «по их словесному преданию», отметив связь их предков с римскими легионерами и высланными из Италии преступниками. Сегодня подобное утверждение выглядит по меньшей мере как фрагмент, вырванный из сложного контекста этнической истории молдавского народа и касающийся времени формирования этнической общности волохов/влахов – общих предков восточнороманских народов.

Описывавший, в числе первых, Бессарабию и ее население Петр Куницкий обратил внимание на лояльность местного населения, приверженность основной его массы к «христианской восточной вере без всякой отмены и расколу»

.

Автор обратил внимание на благоприятные климатические характеристики края, подчеркнул плодородие земли и возможности получения хороших сельскохозяйственных урожаев. Дал оценку городам и «видам промышленности», прежде всего сельскохозяйственной и перерабатывающей.

Возвращаясь к характеристике этнического большинства края – молдаван, П.С. Куницкий озвучил важное наблюдение, которое необходимо привести полностью: «Обыкновенно попрекают молдаван леностию в земледелии и вообще по части хозяйственной, но причины таковой недеятельности их и нерадения к благоприобретению надобно искать в обстоятельствах. Во-первых, известно, что Молдавия часто опустошалась набегами Татар, причем жители не только лишались всех своих хозяйственных заведений, но едва могли спасать жизнь свою, укрываясь в горах и лесах и убегая в чужие край. Во-вторых, Молдавия не редко бывала Театром войны, каковые обстоятельства также не улучшают состояние жителей и не ободряют к трудолюбию, но раззоряют и в уныние приводят. В-третьих, наконец, здешние жители и в самое мирное время не были свободны пользоваться плодами трудов своих надлежащим образом, ибо приезжавшие из Турции купцы под именем казенных подрядчиков для покупки хлеба и скота привозили фирманы, или указы, от Порты с таксою: что почему платить, хозяин не имел права сказать, что ему не сходно по таковой цене продавать, или же что не имеет на продажу, когда имел, ибо закупщики чрез своих фактаров заблаговременно уже знали, что у кого есть, а Арноуты от Господаря даваемые, для содействия закупщикам, понуждали жителей и не хотящих к продаже с поставкою в Галацы или в другой портовый город, каковая поставка не редко стоила продавцам дороже той цены, какую они получали за свои продукты, насильственно проданные, а иногда и последних волов и самой жизни. Сии обстоятельства отнимали у Молдаван охоту к хозяйственности и делали их неприлежными к хлебопашеству, а наипаче к посеву пшеницы. Обеспечение в собственности и свободное распоряжение плодами трудов своих сделают Молдаван хозяйливыми. Переселившиеся издавна в Россию доказали то собою на опыте, сделавшись прилежными и хорошими хозяевами»

.

Немаловажное наблюдение П.С. Куницкого косвенно поясняет дополнительную причину предпочтения молдаванами проживания в сельской местности и создания исторических условий для расселения торговых и ремесленных народов. Он, в частности, подчеркивал: «…Даже за некоторой стыд почитается быть ремесленником или художником. Пахарь или пастух в большем уважении, нежели всякой художник. Почему необходимость ремесленников заменяют иностранцы как то: Немцы, Поляки, Армяне и Жиды, у которых тамо торговля находится в руках»

.

Специальное внимание уделено было им описанию «прежних прав и законов». В контексте не раз затрагивавшегося в научной литературе вопроса об особом статусе Бессарабии, который дискутировался после ее присоединения к России, понятно внимание Петра Куницкого к этой стороне культуры повседневности. Давая общую характеристику состоянию прав и законов Молдавии, автор подчеркивает, что они, «как и политическое состояние ее, зыбки и не тверды». Продолжая свои рассуждения, священнослужитель констатировал: «Они основываются на некоторых определениях владетельных Князей, хрисовами называемых, в разные времена по разными случаям изданных, так же и на Юстиниановых законах, которые однако Молдавский Диван с некоторого времени в таких только случаях употребляет, когда они подкрепляют ту сторону, которую Князь или сильнейшие бояре оправдать хотят; в противном случае называют их старыми и с настоящими обстоятельствами и обычаями земли не сходными. Вообще же можно сказать, что воля Султанов была законом для Молдавских Князей, воля Князей была законом для Дивана, имеющего некоторую тень национального Правления, затем и воля Диванских бояр была обыкновенно законом для земских исправников и судей, а сии, исполняя волю и прихоти верховных своих начальников, не страшились угнетать кого хотели, так что наконец право сильного соделалось правом и обычаем земли»

.

Петр Семенович выражает твердую уверенность в том, что «обыватели сего края, освободившись от таковых угнетений присоединением к России, не только не пожалеют о правительстве, под каковым они доселе были, но еще с великою радостию примут те права и законы, какие им даны будут»

. Одновременно он обращает внимание на необходимость соблюдения статус-кво сложившихся в молдавском обществе интересов: «…Одного только боятся обыватели, чем их не благомыслящие устрашают, а именно: Бояре и прочие чиновники, чтобы не лишили их права иметь Скутельников и владеть своими наследственными или купленными цыганами по прежнему; а поселяне, чтоб помещики не присвоили себе права записывать поселян, живущих на их вотчинах в крестьяне и обременять их работами или податьми выше той меры, какова в древних постановлениях или хрисовах Князей означена. Она состоит в том, что поселянин должен работать тому помещику, на чьей земле живет, 12 дней в году, да сверх того давать из всех своих годовых продуктов, из помещичей земли получаемых, десятую часть, и помещик, получив даваемое за землю, не имел уже более никакого права на распоряжение семейством или собственностию поселянина, но за то и помещик не обязан был отвечать ни за какие казенные подати и недоимки с поселян, живущих на его земле, но отвечали самы поселяне, как казенные обыватели, состоя в распоряжении земского начальства. В прочем Боярам и другим чиновникам давались Скутельники, т. е. ранговые служители из поселян, как некогда было и в Малороссии, судя сколько кому по чину следовало. Сии ранговые, Скутельниками называемые поселяне, будучи увольняемы от казенных повинностей, обязаны были за то работать или платить тому, кому отпущены в ранговые, но они прежде вступления в ранговую обязанность договаривались с теми Боярами, кои имели право на известное число ранговых поселян, сколько платить или работать в год за то, что ранговая обязанность освобождала их от казенных повинностей. Впрочем они, отработав или заплатив Боярину следуемое по договору, почитались свободными наравне с прочими неранговыми поселянами. Совершенными же крестьянами почитались только одни Цыгане и состоят в полном распоряжении тех владельцов, коим они по документам принадлежат. Надежда, что таковое отношение между помещиков и поселян будет утверждено и соблюдаемо и впредь, удерживает Молдаван и Болгар на своих местах; противная же мысль, внушаемая недоброхотами, увлекла многия семейства за Прут и Дунай»

. Одной из причин недоверия среди населения Бессарабии к русскому присутствию было опасение распространения в крае крепостничества

.

В контексте интереса властей России к Дунайским княжествам и их социально-экономическому состоянию объяснимо внимание П. Куницкого, направленное на освещение социальных слоев молдавского общества

, бытовавших здесь обычаев. Интерес вызывает один немаловажный пассаж, позволяющий представить себе тенденции в формировании общей динамики межэтнических взаимодействий в ходе освоения бессарабских земель, в первой половине XIX в.: «Что касается до обычаев, то сколько здесь наций, столько и обычаев. В прочем все приноравливаются к Молдованским обычаям и их языку в рассуждении превосходства их числа (выделено нами. – Прим. авт.)»

.

Показательны наблюдения П. Куницкого за традицией ношения одежды молдаванами. Одеяние простонародья, по его словам, «похоже на козацкое малороссийское»

. С малороссами усматривал он схожесть и в обычаях.

Любопытны наблюдения над боярством, которое, на время описания, демонстрировало подражание греко-турецким нравам

: «Бояре с некоторого времени начали принаравливаться к Греко-Турецкому наряду и обычаям. Они носят сверх полукафтана, подпоясанного шалью, широкую и долгую епанчу без воротника с долгими широкими рукавами, на конце разрезанными, большие шаравары, желтые сафьянные туфли с таковыми же чулками, называемыми мешты, и большую шапку, зделанную на подобие митры, однако не из какой материи, а из самой мелкой серой овчины с маленьким суконным вершком. Также первого и второго разряда Бояре носят бороду, которая состоит в числе привилегий, боярскому достоинству принадлежащих»

.

Наблюдения П.С. Куницкого дополняют сведения из записок Ф.Ф. Вигеля, который, говоря о бессарабской аристократии, отмечал «сходство между образом жизни богатейших молдаван и наших предков, к стыду нашему, разительное; и потому Кишинев еще более заслуживает внимания русских. Название бояр, длинная их одежда, длинные бороды, высокие шапки, богатые меха, коими они покрываются, их невежество, грубость, все напоминает древних наших царедворцев. В домашнем быту сходство сие еще заметнее: недостаток в самонужнейших предметах для удобства и приятности жизни, низкие комнаты, коих убранство состоит в широких лавках, покрытых коврами; столы, отягощенные множеством невкусных блюд, многочисленная, оборванная и засаленная услуга, между стариками ревность и удаление женщин от всякого участия в общежитии, великолепные наряды сих последних, алмазы, жемчуги, и вместе с тем неопрятность, все как было у нас в старину. Если быть в судебном месте, то легко счесть себя в приказной избе; а деловые бумаги, на молдавском языке с крючками и под титлами писанные, похожи ни дать ни взять на древние столбцы московского архива. Одним словом, все мысленно переносит нас в семнадцатое столетие и дает более чувствовать всю цену просвещения»

.

Выход Вигель видел в просвещении, и, как верно отзывались о писателе его современники, характеризуя его как человека, обладающего тонкой интуицией, он предлагал решить проблему крестьянства: «прежде всего, раз навсегда, устроить судьбу резешей и царан, а потом смело приступить к преобразованию образования. Народ примет все с благодарностью, ибо несчастные рады всякой перемене; станут кричать сотни две самозванцев-дворян, губителей народных, но как можно слушать их лай? Поднять палку – и все замолчат. Сделать преобразование также не весьма трудно: стоит только основанием его взять наше учреждение о губерниях, область назвать губернией, а цынуты – уездами. Во всех частях управления употребляется русский язык и соблюдается русский порядок; остается только одна гражданская часть; введение в нее русских законов со всем их несовершенством было бы благом для сей земли и в тысячу раз предпочтительнее тому сумбуру, который доселе царствовал»

.

Надо отдать должное предвидению Ф. Вигеля, во многом все так и произошло, как он предлагал, однако этот процесс занял большую часть XIX столетия и повлек за собой для населения края ряд новых вопросов, среди которых, наряду с русификацией, получили дальнейшее развитие румынские ценности (особенно для интеллектуалов) в ходе формирования румынской государственности.

Возвращаясь к творчеству Куницкого, следует познакомить читателя с отдельными элементами культуры повседневности, встречаемыми в описании края священнослужителем. Интерес представляют нормы гостеприимства начала XIX в., представленные Куницким: «Обыкновенный прием гостей у бояр есть: ложка сахарного варенья, стакан чайной холодной воды, чашка кофе и трубка»

. Любопытно замечание автора о том, что привилегированные слои предпочитают иностранным напиткам молдавское вино. В простонародье «пьют водку и вино, но умереннее многих народов». Важной представляется этнопсихологическая характеристика, данная П. Куницким молдавскому населению «среднего и нижнего состояния»: «Молдоване вообще простодушны, гостеприимны, в вере и верности не колебимы и начальству послушны». Еще одной немаловажной чертой, свойственной молдавскому народу, было отсутствие нищих: «…Природных молдаван нищих и просящих милостыню вовсе нет у них, хотя бедность у молдаван не есть порок; но просить милостыню есть весьма бесчестно не только для просящего, но и для всей его фамилии и потому никто не допущает до сего своих родных»

.

В своих рассуждениях П.С. Куницкий обращает внимание на слабое распространение грамотности, подчеркивая, наряду с другими причинами, умышленное сдерживание просвещения в крае до прихода российских властей: «…Прежнее Правительство не только не обращало на то никакого внимания, но, кажется, с намерением еще старалось содержать Молдаван в невежестве». Причем автор подчеркивает, что привилегированные круги в этом отношении мало чем отошли от простого народа. Далее следует пояснение «Невежество Молдаванских Бояр причиною, что Князья присылаются из Константинопольских Греков, в противном случае Молдаване получали бы сии достоинства, на что и были примеры»

.

На проблеме образования останавливался в своих «Записках» и Ф. Вигель

.

Куницкий выражает надежды на изменения к лучшему на ниве просвещения, указывая на первый случай открытия публичного училища (духовной семинарии, где преподавал он сам), «в котором как духовные, так и светские дети будут обучаться систематическим порядком. Время покажет, – продолжает П. Куницкий, – что и Молдаване имеют способность успевать в словесных науках, хотя Греки и приписывают им природную тупость»

. Тут важно подчеркнуть, что в связи с отсутствием в крае образовательных учреждений уровень образования даже среди привилегированных слоев населения был очень низок. Понимания и доверия к учебному процессу еще не выработалось, поскольку, как писал А. Защук, ссылаясь на документ того времени, первых учеников, в количестве около ста человек, «приходилось брать у молдаван убеждением и чуть не силою»

.

Вряд ли анализируемая записка была сделана П.С. Куницким в начале XIX в. без соответствующей диспозиции сверху. То, что описанием состояния бессарабских земель занялся священнослужитель, может быть объяснено несколькими причинами. Прежде всего, это свидетельствует о том месте в общественной иерархии, которое занимала церковь в то время, не только в России, но и в Молдавском княжестве. Церковь сосредоточивала в себе просвещенных и деятельных людей, активно привлекаемых царским режимом, да и само распространение носителей слова Божьего на вновь приобретенные территории играло не последнюю роль.

П.П. Свиньин. Сделанная П.С. Куницким записка подготовила площадку для дальнейшего скрупулезного анализа ситуации в крае, осуществленного чиновником российского Министерства иностранных дел Павлом Петровичем Свиньиным

, использовавшим наблюдения Павла Сумарокова (1800), Петра Куницкого (1813) и другие опубликованные и неопубликованные источники. Павел Свиньин, будучи чиновником государственной коллегии иностранных дел, выполнял особую миссию

. Путешествуя по Бессарабии, он обобщил уже накопленный материал о крае, сделал собственные выводы, проработав источники, встречаясь с местными служащими, боярами, представителями творческой интеллигенции

и простого народа

. Сформулировать основные результаты описания края автору помогли многочисленные чиновники на местах (более десяти человек). Так, сведения о естественном состоянии данной территории предоставил И.И. Эйхфельд, церковную статистику – митрополит Кишиневский и Хотинский Гавриил, военную характеристику помог сформулировать генерал-майор М.Л. Булатов. Несмотря на свою описательность (П.П. Свиньину был свойственен беллетристический стиль), в итоге работа получилась достаточно информативной.

Личность и творчество П.П. Свиньина не обойдены вниманием многих авторов

. Из относительно свежих публикаций особо следует отметить содержательную статью И.В. Сапожникова, непосредственно посвященную описанию Бессарабской области П.П. Свиньиным

. К сожалению, полная рукопись П.П. Свиньина до современного исследователя не дошла и еще ждет своего счастливого первооткрывателя в одном из российских архивов.

Главная задача, которую призван был выполнить П.П. Свиньин – анализ обстановки и сбор сведений о целесообразности предоставления населению края автономных привилегий. Понятно, что в особой форме правления больше всего было заинтересовано бессарабское боярство, равно как интерес российской власти состоял в лояльности населения приобретенной окраины.

На страницах Интернета сегодня можно встретить противоречивую информацию о Павле Свиньине. Одни его называют баловнем судьбы и приводят пример того, что он, попав в молодые годы в Бессарабию, возгордился и стал принимать дорогие подарки

, чем вызвал недовольство в Санкт-Петербурге, был отозван

и больше никогда не получал дипломатических заданий