Тесей

Трудно сыскать посетителя, который не знал, что владелец бара в прошлом – результативнейший наемник, настоящая легенда Сумрачных лабиринтов… Кроме того, это был человек, который достаточно пренебрежительно относился к модификациям тела: в нем не было ни одного импланта, ни одной кибернетической замены, ни куска металла. Он себе позволял разве что омолаживающие шоты внутривенно бахать, и в свои семьдесят семь выглядел не старше сорока. Физической формой мог дать фору любому прокаченному токсоту и даже роботизированной охране, что стояла на границах с АИДом. Техническими приколюхами пользовался, конечно, но применял любые приспособы исключительно во вспомогательных целях, ибо верил (и возвел в личный абсолют): если ты из себя что-то представляешь только благодаря "прошивке", то ты ничего собой не представляешь вовсе.

Хотя я был убежден, что причина в отказе от модификаций крылась глубже.

Владельца "Парадиза" звали Гэбриел Хилл. Человек, заменивший мне отца. Всю семью заменивший. Он нашел меня младенцем, выброшенным на свалку, и сжалился. Сам воспитал. Сам на ноги поставил. Сам обеспечил. Гэйб никогда не хотел детей, и когда я косячил (а еще чаще, когда рисковал до шага от гроба) ворчал и повторял: "Вот поэтому у меня нет семьи! Вот поэтому я не стал заводить детей! Вот так расти их, воспитывай, трусись за каждый шаг, а эти придурки попередохнуть пытаются в любой удобный момент!".

Нижний этаж бара укрывал совсем небольшое помещение, куда доступ открывался лишь избранным: в скептическом отношении Гэйба к модификациям крылся свой парадокс, ведь Хилл вполне успешно сам их ставил в своей подпольной клинике. Официальную лицензию асклепия Гэбриел не получил, но медтехником был превосходным: занимался и сложной хирургией (знающие намекали, что такие умения связаны с его донаемным прошлым), и киберимпланты ставил, и протезы вживлял. Импланты поставлял хороший друг Гэбриеля, что служил где-то на границах Императорских земель. Услуги Гэйба были дорогим, а кибернетика – боевой, все модификации – военного уровня. Не каждый мог позволить, но все знающие пускали слюни. Гэбриел отваливал каждый месяц пару сот оболов токсотам за молчание и "слепоту". Однако, я уверен, правоохранителям, да и самому наместнику, было абсолютно плевать, что происходит в Нижнем городе, пока беспорядки не касались Верхнего, и пока из оболочки было можно выкачивать ресурсы, деньги, и жить на крови и поту большей части населения Кносса.

Я ускорил шаг, бросив взгляд назад – не столько удостовериться о том, что хвост сброшен (в том не сомневался), сколько из привычки. Наверху по магнитной дороге пронесся с ревом состав.

"Парадиз" мерцал в красном и синем свете под флуоресцентными вывесками. Вход в бар надежно спрятан от посторонних глаз, и лишь прошедшие строгий контроль охраны проникали внутрь… У меня, правда, имелись определённые прерогативы.

– Ти, живой! – вооруженный до зубов протезами Лукас, работающий охранником в "Парадизе" с самого моего детства, хлопнул меня по спине. – Ну и поднял же ты переполох в Эвмарии.

– Галахар никогда не дает легких заданий, – посмеялся я. – Порой мне кажется, что ему нравится посылать людей играть со смертью.

– Он, кстати, уже на месте.

– А Гэйб?

– Со вчерашнего вечера. А сегодня днем у него еще клиент был, – многозначительно добавил Лукас, ведя бровями. – Короче, Гэбриел четвертые сутки на ипносах. Иногда не представляю, как бы он жил, если бы не существовало таблетированного заменителя сна.

Я скривился; ипнос средство крутое и полезное, да только его крайне не рекомендовали применять дольше двух суток подряд раз в пару недель. Ругаться бесполезно, можно еще и по шее схлопотать – Гэйб всегда презирал человеческую потребность во сне и стремился урвать каждую минуту жизни.

Поблагодарил Лукаса, пожелал хорошей смены и юркнул в двери "Парадиза".

Небольшое пространство наполнено скульптурами и декорациям. На стене, за роскошными листьями разросшихся растений, посверкивала неоновая вывеска в окружении искусственных перьев раскинувшихся крыльев: "Мир переверни, небо опрокинь". Бармен, статный мужчина лет сорока, виртуозно крутил бутылки, намешивая сет шотов, способный удовлетворить самый изысканный вкус – владелец за стойкой, чаевые польются рекой, – и вокруг сидели девушки, восхищенно хлопая ресницами и перешептываясь (почти) незаметно.

Гэбриел не изменял своему стилю: брюки, расстегнутая до груди белоснежная рубашка с закатанными по локти рукавами. Гэйб не носил киберимплантов, но руки, плечи и шея его были покрыты татуировками, механические и бионические механизмы имитирующими.

Он всегда был сильным и бескомпромиссным, не боялся рисковать, чтобы достичь своих целей. Я всегда восхищался его упорством и решимостью. Старался брать пример.

Не стал отвлекать Гэбриела своим возвращением; прошмыгнул тенью в удаленную часть бара, где в полутьме находились огороженные места для встреч тет-а-тет. Меня уже ждали. Вернее, ждали доставленный мной микрочип.

Галахар Мактавиш, еще один хороший приятель Гэйба и контрабандист с многолетним опытом, заказал у меня ценную информацию, которую следовало выкрасть у другого контрабандиста, ошивающегося в Эвмарии. Галахар планировал подставить его и убрать лишнюю "пешку на игральной доске".

Мактавиш – настоящий авантюрист, вышедший из оболочки и сыскавший уважение в ядре. Ловкий, хитрый, расчетливый и обаятельный – даже корпоративные боссы Стеклянных джунглей оказались вынуждены считаться с его махинациями. Мактавиш подмял под себя многих отцов ночи и слыл практически неуязвимым; однако же сердце Галахара было, по его собственному выражению, давно пробито и отобрано. Он никогда не страдал от недостатка женского внимания, но в его груди всегда оставалось место лишь для одной – его верной спутницы, готовой идти с ним сквозь огонь и воду, несмотря на все преграды на пути. Я никогда не видел его жены Никты, но слышал, что она прекрасна, как ночь, и, смотря на нее кажется, будто сама темнота ожила и стала человеком. Восьмидесятипятилетие самого Галахара мы отпраздновали не более месяца назад (впрочем, ему тоже нельзя было дать больше лет сорока).

– Ти! Присаживайся, выпьешь что-нибудь? – контрабандист искренне улыбался. – Веселый у тебя сегодня денек выдался, да?