Мать ещё не родилась на свет.
От войны люди все убирались,
Власти точно тогда не игрались,
За Урал всех спасали от бед.
Моя бабка, ребёнок-подросток,
Прямо с детства хлебнула сполна.
В наше время дебил-переросток,
А тогда быт и хлесток, и жёсток,
Детства бабка была лишена.
Кое-как кое-где ночевала,
Хлеб ей снился обычный во сне,
И фуфайкой себя накрывала,
И от голода часто не спала.
Все так жили тогда при войне.
ЧэТэЗэ и тринадцать годочков,
Нюрка звали подростка тогда.
Пара чёрных горящих глазочков,
Цех от детских звенел голосочков —
Не чурались девчата труда.
«Всё для фронта!» – одна только фраза.
Нет ни слёз, ни капризов, ни сна.
Ювенальная мимо зараза,
Слово «есть», и не слышно отказа,
Ох, далече победы весна:
Танки нужно ковать для победы,
Расширяли уральский завод.
У станка без отрыва обеды,
А на ужин о мире беседы,
Сон тревожный – и снова вперёд.
Слава богу, фашистов разбили,
Всей страной поломали хребет.
Май победный слезами умыли,
Жертвы страшные мы не забыли,
И в веках подвиг этот воспет!
Что же бабушка? Как поживает?
Тот же труд: нужно строить страну.
И Челябинск родным уж считает,
Мужа там же себе выбирает:
Дед Володька, прошедший войну.
Весь израненный, в общем, калека,
Мужиков дефицит был тогда.
Дед не прожил и трети от века,
Вот такая судьба человека,
Память в сердце о нём навсегда.
Но успели родить двух девчурок:
Моя тётка и мама моя,
Баба Аня растила дочурок,
Обладательниц тощих фигурок,
Без отца и без мужа семья.
Не прошла без последствий для бабы
Вся военная доля трудов.
Стали ноги бессильны и слабы,
И детишки не умерли дабы —
В интернат с малолетних годов.
И слегла лет на пять баба Аня,
Каждый день порываяся встать
И бессильно ночами горланя:
«Я кукушка, плохая маманя,
Мне скорее их нужно забрать!»
И смогла, поднялась, захромала
И до смерти ногу волоча,
Двух сестричек обратно забрала
И одна подняла, воспитала,
Всё сама, на весь свет не крича.
А потом захотелось обратно
На равнину вернуться, домой.
Жить на родине явно приятно,
Силы там восполняются кратно,
Да и город отстроен другой.
Я не видел слезинки ни разу.
И попозже, когда я подрос,
Не хотела отдаться рассказу,
Обрывала вопросы все сразу
И не ставила к власти вопрос.
Никогда ничего не просила,
В годы тяжкие виден закал,
И невзгоды спокойно сносила,
Это только душевная сила
Может дать такой в жизни запал.
Крест свой приняла, будто так нужно,
Не ругала бабуля судьбу,
И общалась приветливо-дружно,
Хоть и с палкой ходила натужно,
И потом улыбалась в гробу.