Так уж вышло, что в России издревле не было большого смысла строить грунтовые дороги. Большую часть времени года они пролежат под снегом. Россия – зимняя страна. Короткое лето заканчивается, любимые стёжки скоро спрячутся, и всё, прекращай, друг, мечтать о дальних поездках либо доставай снегоход. В холодном климате магистраль имеет стратегическое значение лишь в том случае, если у тебя есть технологии механизированной снегоуборки. Пустил тяжёлый грейдер ДЗ-98, и ура. Чисто, можно ехать. В противном же случае можно считать, что магистрали исчезли…
С другой стороны, у нас были и есть великие водные артерии с многочисленными притоками, которые тоже приличную часть года стоят замёрзшие. Вот это – настоящая магистраль! Природная.
Поэтому издревле в России транспортное сообщение шло именно по рекам, а город, что стоит не на хорошей судоходной реке, и не город вовсе, а неудачный эксперимент. Дороги мы начали строить по историческим меркам недавно. С упором на железку, её гораздо легче обслуживать и чистить зимой…
Теперь о другом. Понимаем ли мы, какая же война нас ждёт, и за что воевать будем?
В нашей стране есть Север, про который почти никто ничего не знает. Нет, все, конечно, слышали, что там есть жизнь, ведь откуда-то идут те самые приснопамятно-ненавистные сырьевые потоки, которые и составляют бюджет страны. Но как-то… лучше бы про те земли большего и не знать.
Циркумполярные территории планеты характеризуются общим словом «тундра», того большинству и хватает. Потому что там всегда всё в порядке. Всё работает, рутина. Забывали о Севере наши политики, и люди творческие забывают. Я тоже долго не понимал его значения, тем не менее приговаривая вслед за остальными: «И когда же мы перестанем быть сырьевым придатком, господи?» А потом понял, когда… Когда оттяпают весь Русский Север огромным куском, так сразу и станем! Потому что вон те, за речкой сидячие, не забывают.
И никого, в общем-то, не напрягает, что Россия осваивает регион медленно, а Запад разведывает быстро. Господа аналитики, увы, не рассматривают такой вариант, что Западу будет нужен именно и только север страны. В самом деле, зачем им сдалась европейская часть, Урал и южная населенная полоска земли до востока? Все выбрано, вырыто и использовано. Чистой воды нет, лесов деловых почти нет, зверя тоже. Зато много лишних людей, а это, насколько правильно я понимаю военных аналитиков, является военной проблемой. Поэтому захватчику будет проще закатать все эти территории в стекло и никакие войска не вводить вовсе. Даже мне, дилетанту, наиболее вероятным представлялся вариант развития событий, при котором наш главный партнер решит сделать именно так. После чего оттяпает себе сектор с условными границами Уренгой – Байкал – южная граница Чукотки. Остальное относительно целое отдаст Китаю, там и Япония стоит в очереди за подарочком.
Главный мировой ресурс кроется в северных областях.
Леса немыслимых площадей, биоресурсы, ископаемые, еще не найденные, земли незараженные и, главное, чистая вода. Не поймешь, чего на Севере больше, земли или воды, сплошные реки-озера. Любой человек, хоть раз летавший на вахту, меня хорошо поймет, вспомнив вид из вертолета. И я всерьёз думаю, что скоро увижу цену на бутылках с чистой водой на порядок выше нынешней. Перспективный бизнес.
* * *
Казалось бы, достаточно стройные рассуждения. Однако большая часть выживальщиков не торопится воспринимать подобные идеи и доводы, предпочитая оперировать сугубо умозрительным «опытом». А мне понятно, что желающему от всего сердца повыживать надо бы хотя бы на короткое время отправиться в северные края, для тренировки. В Сибирь, к Великим Рекам, где можно проверить свою готовность практикой.
Авантюра, конечно… И страшновато.
Ну, тогда почитайте, что ожидает оставшихся в живых непосед.
Глава 1
Зомби в медпункте
Алексей Исаев.
Двадцать семь лет, москвич, не женат, образование высшее.
Контрактник, старший сержант спецроты егерей Третьей Арктической Бригады
Дверь я открывал… Наверное, целую вечность.
Ментально открывал – стоял еле-еле, прислонившись плечом к фанерной облицовке стены, и, не мигая, смотрел на зелёный дерматин в проволочных перетяжках, грубо врезанный глазок, на замок пялился и на блестящую ручку, призывая нехитрый механизм подчиниться. Тупо. Наберусь решимости, положу руку, нажму, потяну, сколько есть силы. Силы не было, дверь не открывалась.
И мыслей не было. Пить уже не хотелось. Точнее, истерика уже пропала, жажда просто переросла в отчаяние. Обезвоживание схватил такое, что оно высушило и желания – как я вообще стою на ногах? Дёрг! Вяло, брат, вяло… Нужна вода. Кровь загустела, кожа зудит, кажется, что она натянулась и трескается. Нервные импульсы-команды проходят плохо, бортовой компьютер не способен эффективно управлять полуживым организмом. Комп ещё шелестит винтами, а толку нет. Трубки забиты, провода искрят, связи пообкусаны – периферийные устройства работают сами по себе, спасибо им и на этом, честное слово.
Устав поднимать правую, я попробовал использовать другую руку. Не получается, там беда, киселеобразная кровь до сих пор тщетно пытается проскочить по сосудам к пальцам, настолько затекла.
– Сука…
Это не только эмоциональное, да и какие тут эмоции? Остатки инстинктов, и только.
Сука смотрела на меня с противоположной стены коридора без прихожей. С плаката смотрела, что на фанерке висит. Нахмуренная тётка в белой шапочке уставилась строгими чёрными глазами, указательным пальцем показывая на какую-то рукописную статью, пришпиленную на стенде внизу. В смысле, не из принтера вылезшую, а выведенную тонким фломастером, неотработанным детским почерком. Некоторые слова были обведены зелёным, некоторые красным.
Я ещё раз ткнул пальцем белую клавишу настенного выключателя, но лампочка под гофрированным матовым плафоном на потолке так и не загорелась, похоже, электричество отсутствует.
Надо бы что-то сказать. Губы в трещинах, болят, а надо.
Человеческий голос, даже если он твой, привычный, всегда действует побудительно. Не стоять же истуканом, звук живого слова всегда успокаивает… И придаёт уверенности в себе, если ты слова спокойно произносишь, а не кричишь. Именно поэтому новые робинзоны, влипшие в патовую ситуацию, стараются разговаривать вслух. Поэтому, ребята, а не от скуки или желания вспомнить родной язык. Откуда я знаю? Из личного опыта. Даже находясь в тундре на сезонной охоте, всегда сам с собой в избушке разговаривал – это не единственно верный способ поддержания человеческого в душе, есть и другие, но такой разговор очень помогает, и пусть перегревшиеся от тихого обыденного комфорта мирные медики думают что угодно, хоть в шизофреники вписывают.
– Ты… Ты меня, тётя… – Поморщившись, я безнадёжно попытался сглотнуть и замычал от боли в горле. – Ты мне ещё предложи статью почитать.
Голос был непривычный. Тётка молчала.
– Ну, давай ещё. – Я опять положил руку на фальшивую бронзу дверной ручки.
Вообще-то, ты бы поторапливался, Лёха, уже колени подгибаются, опять на полу сидеть будем? А поднимешься ещё раз?
– Мумией не хочу, грёбаный ты диатез, – произнёс я чужим голосом.
Хм, сейчас умирать действительно глупо. У меня было очень много возможностей сделать это раньше. Судьба предлагала загнуться от норвежского штык-ножа и канадской пули, от осколков снарядов автоматической авиапушки или морской мины. Были неплохие, быстрые и почти безболезненные варианты утонуть с остановившимся сердцем в ледяной воде и сгореть в падающей «вертушке». Замерзать доводилось, почти до последнего сна. Помню и не столь заманчивые алармы – нападение голодного белого медведя, на фиг, на фиг… Окружение заглохшего посреди снежной пустыни снегохода стаей волков. А ещё как-то после боя напился я синьки подозрительной… Ох!
Голова болела и кружилась, сильно. Обычно так не бывает, мучает что-нибудь одно. Я растёр лоб, затем, навалившись на ручку, отжал её вниз и попытался потянуть. И тут измученные ноги не выдержали – всем телом упал вперёд.
Дверка и открылась. Наружу.
– Сука…
Я стоял на низком крыльце, сразу же привычно привалившись, на этот раз к обитому полосками войлока косяку, и попытался зацепиться взглядом за детали открывшейся панорамы.
Утро, скорее всего. И раннее лето в звенящей тишине сибирской тайги.
Деревня какая-то на берегу, небольшая, находится в состоянии летаргического сна, – баста, остальное пока не познаваемо, плохо вижу вдаль… С трудом повернул голову направо. В сорока метрах – длинный деревянный дом с открытой верандой под навесом из шифера и колхозно исполненной вывеской на фронтоне: «Артель Монина». Справа от конторы стояла средних размеров баня с длинной железной трубой, рядом с ней – большой сарай, на крышу которого заброшена обшарпанная моторная лодка. Дыма над трубой не было. Людей не видно, как не слышно шума машин и стрекотания лодочных моторов на реке…
А за строениями – высокий чёрный лес.
Опять сглотнув в попытках добыть слюну, я осторожно перевёл тяжёлую, словно чужую голову налево.
Две железные бочки! Всё, есть. Остальное подождёт.
Только давай-ка по стеночке, Лёша, по стеночке, не торопись… То и дело касаясь пальцами руки поверхности влажного дерева, я, словно пьяный, побрёл к спасению, думая, что вот-вот свалюсь.
Брёвна фасада были покрашены в издевательски весёлый канареечный цвет. А боковая пристройка с крыльцом и дверью, из которой я вывалился, – в синенький. Значит, это муниципальное учреждение.
Обе бочки оказались до краев полны дождевой водой.
Святые небеса! Да пусть там хоть дюжина лягушек живёт! Вцепившись обеими руками в ржавый край, я опустил голову и начал пить, с большим усилием заставляя себя делать паузы. Голова закружилась ещё больше.
Стоп. Придётся сесть, прямо на мокрую и холодную траву.
Чёрт побери, да я же голый! Нет, в трусах, ссохшихся от мочи. Зараза, сколько же я там пролежал? Стянув труселя, с ненавистью бросил их на землю и огляделся. Ага, ведро есть, эмалированное. Ну, тогда давай, трудись! С трудом поднявшись, я начал поливать трусы водой из бочки и неловко месить их босыми ногами вместе с травой, постоянно оглядываясь. Грёбаный стыд… Не может взрослый мужик ходить на улице голым, в таком виде ты чувствуешь себя беспомощным. Особенно сейчас, когда меня может забороть средних лет полевая мышь.
Так, теперь надо и самому обмыться. А на улице, между прочим, начался добрый дождик, решивший помочь лишенцу с сангигиеной. Усиливаясь за минуту, он быстро начал вваливать зарядами, и сопки на другой стороне реки почти полностью исчезли в пелене водяных струй, сам берег уже хрен различишь. Серые низкие тучи грязной ватой пытались зацепиться за верхушки сосен на холмах, но ветерок потащил их дальше. «Южный дует, по течению, потому и не задирает волну», – машинально отметил я.