Мечник. Око Перуна

Так жили наши предки, каждый из них всю жизнь от раннего отрочества до немощной старости проводил с оружием. Пусть даже это был простой топор, одинаково годный и для рубки дров, и для защиты родного дома. Война была всегда и повсюду. В таких условиях своими не разбрасываются, поскольку всегда найдутся чужие, которые этим воспользуются. Молодые дружинники приняли Доброшку как своего, а Белке оказывали особое внимание, как единственной в отряде красной девице. Доброшка наблюдал за этим с ревностью. Он пытался и сам включиться в игру. То цветочков Белке сорвет, то ягодок лесных. Но все-таки было понятно, что в хороводе обожателей он не самая заметная фигура. Ростом он был маловат, в плечах узковат и в седле держался не так молодцевато, как двадцатилетние удалые кмети.

Конечно, большая часть дружинников относились к этому коллективному ухаживанию шутейно. Но было и одно исключение. Сын колохолмского попа – Алеша, на диво статный и красивый юноша. Доброшка рядом с ним выглядел как воробей рядом с соколом.

На первый взгляд, поведение поповича не сильно выделялось. Он, опустив поводья, ехал за кибиткой, перекидывался с девушкой шуточками, развлекал ее историями, дарил сорванные у дороги цветы, заставлял коня гарцевать, а потом вдруг пускал вскачь. Казалось, Белка общается с Алешей ровно так же, как с другими, но проницательным взглядом влюбленного Доброшка видел зарождающуюся между ними взаимную симпатию. Когда юный богатырь ехал за повозкой, «телохранитель» не знал, куда себя деть.

Сначала пытался пристроиться рядом, включиться в разговор и разбить их уединенность. Его принимали как друга, но все-таки, несмотря на благожелательное отношение, Доброшка остро чувствовал, как он им мешает. И тогда он стал держаться в конце отряда. Полон тяжких мыслей, одиноко переживал свою жизненную неудачу.

Отдохновением были вечерние привалы. Ян как старший и самый опытный воин (ему уже перевалило за тридцать лет!) выбирал место. Обычно это была поляна где-нибудь на всхолмлении. Младших отроков отряжали за дровами, старших расставляли в караул. Потом устанавливали шатры, разводили костер. В большом котле варилась похлебка из проса с салом. Раздавали сухари. Когда кашевар объявлял, что похлебка готова, каждый по старшинству подходил со своей миской и ложкой. Незамысловатая еда казалась после дня в седле удивительно вкусной.

После ужина свободные от караула дружинники садились вокруг костра. На почетное место усаживали Белку. Доброшка старался держаться подальше, чтобы свет костра не падал на лицо. Так можно было вдоволь любоваться предметом воздыханий, не вызывая насмешек и шутливого сочувствия.

Обычно начиналось все с того, что все просили Яна рассказать какой-нибудь случай из его богатой военными приключениями жизни. Тот долго отнекивался, но потом неизменно соглашался. Истории Яна были и страшными, и интересными. Как он от печенегов в озере прятался, о том, как они волхвов в новгородской земле гоняли. Много всего удивительного. И всегда выходило так, что бывалый Ян оказывался и хитрей, и сноровистей своих врагов. А те, вначале сильные и страшные, в конце оказывались или простофилями, или прямо дураками.

Доброшка слушал и думал, что он когда-нибудь станет таким: бывалым, ироничным. Тогда не придется таиться вдали от огня.

Вдоволь наслушавшись историй Яна, народ обращался к Алеше. Историй он тоже знал немало. Только это были истории совсем иного рода. Все они были про любовные дела и заканчивались либо негаданной беременностью, либо дракой. Доброшка сначала недоумевал: как это такой глупый похабник мог понравиться Белке? Но как-то раз, на четвертую ночевку, вместо баек Алеша взял в руки лютню. Его просили спеть. И он спел. Песня была старая, грустная. Тоже про любовь. Но совсем не про такую, о которой были прежние байки: про погибшего воина и ждущую его девушку. И пел он ее так, что душу щемило. Все притихли.

Доброшка подумал, что глубоко заблуждался по поводу поповича. Он, должно быть, просто прикидывался вертопрахом. А на самом деле обладает глубокой, прекрасной душой. И, конечно же, гораздо лучше его самого, гораздо лучше подходил Белке, о таком женихе для нее он как друг должен был только мечтать, и далее все в таком же самомучительном духе до тех пор, пока песня не кончилась.

Музыкант отложил лютню и рассказал препохабнейшую байку о том, как охочая баба мечтала отдаться быку. Это стало причиной нового замешательства. Доброшка глянул на Белку – ей байка понравилась: она смеялась. Не разрешая себе плохо подумать о своей возлюбленной, Доброшка решил для себя, что, в общем-то, неважно, каков на самом деле Алеша. Главное – Белке нравится именно он. И с этим решительно ничего нельзя поделать.

Придя к такому заключению, Доброшка решил отправиться спать. И в этот самый момент из тьмы леса просвистела стрела и ударила в лютню. Лютня разлетелась вдребезги.

Како

Обагренный своей и вражеской кровью Харальд-конунг стоял под прицелом финских стрел на палубе дромона. Высоко в бездонном небе над ним парила прекрасная валькирия. Она ждала, когда настанет черед славнейшему воину отправиться на пир к Одину, где ему было уготовлено место средь лучших.

Харальд ее не видел. Он был жив, хотя, конечно, почти условно жив. Стрелки уже мысленно прочертили линии, по которым ринутся на врага их стрелы. Десятки стальных наконечников уже видели себя вонзающимися в человеческую плоть.

Но вдруг валькирия с немыслимой высоты оглянулась в ту сторону, куда постепенно опускалось закатное солнце, и, улыбнувшись, растаяла в воздухе.

Внизу пока ничего видно не было, но над морем раздался низкий трубный глас. Так могло бы реветь титаническое морское чудовище. Однако о чудовище никто не подумал. И финнам, и викингу хорошо известен был этот звук: голос огромного деревянного лура, сигнальной трубы. Как раз такая была на корабле Харальда.

К месту битвы стремительно приближался драккар. Финские лодки как сдуло. Так осенний ураган уносит палую листву.

Харальду было почти все равно. Противник поменялся – что ж, он будет сражаться дальше, пока есть силы. Меч очертил в воздухе восьмерку. Воин развернулся в направлении новой опасности.

Харальд не поверил своим глазам. Он узнал бы этот корабль и из тысячи. Это был его, его драккар!

И тут из глубокой раны на правом боку вылилась та последняя капля крови, благодаря которой конунг еще держался на ногах. Он упал навзничь.

Перед глазами открылось необыкновенно глубокое синее небо, в величавом спокойствии плыли облака, летала чайка. Валькирии не было.

– Значит, еще не время, – прошептал Харальд и потерял сознание.

Забытье продолжалось гораздо дольше, чем в прошлый раз. Битва забрала у конунга слишком много сил, слишком много крови. Слишком удивителен был ее финал.

Забытье продолжалось дольше, зато пробуждение от него было для израненного викинга гораздо приятней. Первое, что увидел Харальд, когда отрыл глаза, были склонившиеся над ним улыбающееся лицо старого друга Эйнара и озабоченное – Архимеда.

– Силен ты спать, Харальд, – усмехнулся хевдинг.

– Вот, попей-ка отвар. – Грек протянул плошку с ароматной жидкостью.

– Опять хочешь, чтобы я превратился в медузу?

– Смотрите-ка, он уже шутит! Ты теперь и так как медуза.

– Значит, скоро оклемается.

– Да, пусть пока поваляется. Шутка ли – один против целого войска.

– Да, герой…

Харальлд отпил из плошки. И снова погрузился в забытье. Точнее, это было уже не забытье, а сон. Почти здоровый.

Следующее пробуждение произошло тогда, когда дромон в сопровождении драккара входил в устье Невы. Конунг смог уже сесть. Теперь ему хотелось расспросить: как получилось, что полыхающий драккар воскрес, как птица Феникс из пепла?

– Эйнар, – позвал Харальд, – помоги мне подняться на палубу.

– Лежал бы пока еще. Архимед говорит, рана еще не зажила.

– Да мне бы воздуха свежего глотнуть да на небо посмотреть. Я будто всю жизнь в этой конуре сижу.

– Прошла всего неделя.

– Как неделя? Но за неделю можно было пройти всю Балтику!

– За неделю можно много чего сделать, и мы сделали. Давай, в самом деле, я тебя подниму наверх – посмотришь.

Первое, что увидел конунг, когда вышел на палубу дромона, были улыбающиеся лица дружинников. Его верные товарищи сидели рядами на свежеструганых скамейках и занимались своим привычным делом – гребли. Они шумно приветствовали своего вождя. Но откуда на дромоне взялись весла? Оказалось, после бурной встречи капитаны стали обсуждать план дальнейших действий.

Эйнар-хевдинг собирался забрать Харальда и продолжить путь в Гарды, то есть на Русь. Но Архимед воспротивился. Он заявил, что оставить раненого без лечебной помощи в таком состоянии равнозначно тому, чтобы убить его. По его словам, должно было пройти не меньше месяца, чтобы конунга можно было без особой опасности перенести с дромона на драккар. Ждать целый месяц Эйнар не мог. До Киева было еще далеко, и он намеревался добраться туда до холодов. Архимед был бы не прочь совершить путешествие вместе с викингами – любознательность его не знала пределов. Но возникала проблема чисто технического свойства – греческий корабль мог ходить только под парусом.

Решение, впрочем, нашлось довольно быстро. Если нужны весла, так нужно их сделать! В принципе, обычный византийский дромон – это парусно-гребное судно. Модель, сконструированная Архимедом, не предполагала весел, но в целом-то они были вполне уместны.

Корабли были отведены в тихую бухту, и норвежцы под руководством своего хевдинга и византийца занялась переделкой. Получилось отлично. Дромон Архимеда был небольшим и вполне мог приводиться в движение шестью парами гребцов. Таким образом, даже сильно уменьшившийся после памятной битвы отряд Харальда мог обслуживать оба корабля.

Конунг вдохнул свежий ветер, в котором запах моря переплетался с лесными запахами, доносившимися с близкого уже берега.

– Эйнар, как тебе удалось спасти корабль?

– Да, в общем, чудом. На наше счастье, если помнишь, мы шли на веслах. Парус был спущен и не пострадал от огня. Мы вовремя догадались накрыть пламя, и оно задохнулось.

– Единственно правильное решение, – отозвался Архимед. – Ни водой, ни даже песком этот огонь не затушить.

– Конечно, – продолжал старый Эйнар, – все сильно обуглилось. Мачта устояла, но поднимать парус мы не решились. Шли на веслах. Поэтому догнали вас не сразу. Мы жаждали отомстить за тебя, Харальд.

Между тем маленькая флотилия вошла в Неву. Течение усилилось. Дружине приходилось налегать на весла. Работа предстояла трудная.