Изломы судеб. Роман

– Поймали. Наверняка, повесят! Мина-то за наведение порядка в Москве генерал-майорским званием пожаловали. Да и будь он полковником тоже по головке бы не погладили. Тем более, эта Коноплянникова сама призналась, что убийство политическое и мстила она Георгию Александровичу за смерть ее друзей-революционеров. Да еще совершила преступление с особыми дерзостью и цинизмом: публично, на глазах жены и дочерей убитого. А ведь – культурный, вроде бы, человек. Учительница – не босячка какая-то! Будет теперь в петле корчиться. А могла выйти замуж, детей нарожать, дать им образование, воспитать верно-поданными государю, полезными отечеству людьми. Все эти революции от безделья, незанятости мозгов и рук происходят!

Спустя пару недель Конопляннкиову повесили. Коля это услышал, опять же, за вечерним чаем.

– Жила бы девка, да жила! Двадцать семь годиков всего-то! – охнула мать. – Да и Мин покойный тоже хорош был! Сколько его солдаты народу только на одной Пресне убили! Говорят, расстреливали даже за то, что рожа не понравилась!

– С террористами можно справиться только ответными мерами. Тем же террором! А здесь, сама понимаешь: лес рубят – щепки летят!

Позже Николенька понял смысл того, о чем говорили родители. Тогда же у него были свои, детские дела, желания, мечты. Мечтал дожить до нового Рождества, чтобы попасть в дом друга детства папаши – купца первой гильдии Василия Князева. Там ждала его дочь Леночка. Детские игры со временем переросли в увлеченность. После Рождества Коля ждал Пасхи, когда Князевы приедут к ним разговляться. Снова игры, разговоры, а когда подросли – даже танцы с Леночкой. Потом ждал Троицы, после нее Яблочного Спаса, чтобы снова увидеться с Леночкой. Дни же его протекали, как и дни всей Москвы: тихо и богобоязненно. Утренняя молитва, помощь матери по уходу за младшим братиком Шурой, родившимся в 1905 году. Ох, и поскрипела тогда бабушка Акулина Никаноровна, не любившая маму Анфию:

– Революция идет, а она – дура рожать собралась!

Когда подрос, стал ездить с матерью за покупками, где освоил счет. Она же исподволь учила сына молитвам, позже – грамоте. А вот гимну Российской империи научил отец. Коля как-то спросил его, что за музыку играют все часы в доме.

– Это – главная песня каждого русского человека, – ответил Александр Федорович. – Слова же у нее такие: «Боже, царя храни…»

Обладавший прекрасной память и музыкальным слухом ребенок быстро выучил гимн и во время ближайшего праздника спел его гостям. Мальчик был удивлен, когда взрослые люди встали, услышав пение, и со слезами умиления на глазах подхватили слова. Тогда у Николеньки появилась еще одна обязанность: петь вместе с родителями в церковном хоре. Обязанность была приятной. Во-первых, семилетний мальчуган чувствовал себя равным взрослым. Во-вторых, отец всегда награждал за труды то крендельком, то шоколадной конфетой, то коробочкой леденцов фабрики Ландрина. Не нравилось Коле другое в предшествующее Великому посту Прощенное воскресенье надлежало идти к родителям и просить прощения. Мальчик недоумевал: «За что? Ведь целый год я не сотворил ничего плохого. Был покорен, делал все, что велели папенька с маменькой, никого не обижал. Разве что бывало поддавал Шурке, когда тот не слушался. Так за это у него надо просить прощения!»

Девяти лет от роду Колю отдали в ремесленное училище.

– Думаю со временем закупить машины. Нужно, чтобы свой человек умел ими управлять и чинить их, – принял решение папаша Александр Федорович.

Коля не запомнил, что говорил на торжественной линейке директор училища высокий седеющий господин в мундире. Внимание мальчика привлекли красный в золоте крест на шее директора, блеск муара, эмали и золота на груди, маленькая шпага на боку у директора. В мундирах с орденами и при шпагах стояли другие учителя. Еще больше внимание ребенка привлек висевший за спиной директора огромный портрет государя-императора Александра Второго, одетого в гусарский мундир.

На первом же уроке Николенька отличился. Его приняли в класс для детей уже умевших читать и писать. Учебник начинался с гимна Российской империи.

– Это главное произведение, которое обязан знать каждый россиянин, – сказал учитель. – Может быть, его уже кто-то знает?

– Я знаю, – сообщил Коля.

– Прочитай наизусть!

– Я и спеть могу!

– Что ж, спой!

Мальчик запел. С особым вдохновением он пел его любимый куплет: «Перводержавную Русь православную, Боже храни, Боже храни! Царство ей стройное, в силе спокойное, все ж недостойное прочь отжени!»

– Похвально, весьма похвально! – улыбнулся учитель. – А знаешь, кто написал слова.

– Слова написал поэт Василий Андреевич Жуковский, а музыку его превосходительство генерал-майор Алексей Федорович Львов.

– Пятерка с плюсом! Неплохо для первого дня! Надеюсь, дальше также будешь учиться и не только по моему предмету!

Потом пошли уроки, домашние задания, помощь матери в уходе Шуркой, родившимися после него Кириллом, Геннадием, сестренкой Катей, пение в церковном хоре училища. Учеба давалась легко. Из класса в класс Николай переходил с похвальными листами. Так, и подошел к Великому юбилею – 300-летию династии Романовых. Колю, как одного из лучших учеников, взяли на торжественную встречу прибывавшей в Москву царской семьи. Учеников нарядили в кремового цвета картузы, рубашки, брюки. Построили в начале Тверской, неподалеку от Александровского (ныне Белорусский – авт.) вокзала. Далее поставили учеников коммерческих и реальных училищ, гимназистов, студентов. За учащимися плотной шеренгой стояли городовые и лишь за ними народ, жаждущий взглянуть на государя, возликовать при его виде в искреннем восторге. Где-то вдалеке слышались звуки маршей. На пороге церквей выстроилось духовенство, прихожане с иконами и хоругвями. Послышалось далекое все нараставшее ура. Ударили колокола.

– Едут! Едут! – разнеслось по толпе.

– Я тебе покажу, как револьвером размахивать! – раздалось за спиной у Николеньки.

Строй на мгновение разрушился. В прореху между людьми Коля, оглянувшись, увидел мужчин в одежде мастеровых, скрутивших парня в студенческой тужурке.

– Повернись! – слегка подтолкнул Лебедева полицейский. – Государь едет!

Церковные певчие запели «Боже, царя храни!» Народ взорвался криками ура. Полетели вверх шляпы, картузы, чиновничьи фуражки. Со слезами радости на глазах замахали платочками и букетиками цветов женщины. Рысью шла сотня конвоя Его Императорского Величества – красавцы-казаки в алых черкесках с медалями во всю грудь, а кое-кто с георгиевскими крестами. Следом верхом ехал царь – небольшой, худенький человек с рыжей бородкой и в зеленом мундире. Он даже несколько разочаровал Николеньку, представлявшим государя-императора богатырем огромного роста.

– Матушка-государыня! – разнеслось по толпе.

Императрица Александра Федоровна в белом платье и черной широкополой шляпе милостиво улыбалась подданным. Следом ехали в открытых колясках царские дети – девицы в белых платьях и престолонаследник Алексей Николаевич – пацаненок в матросской куртке. После них потянулась вереница, которой, казалось, не будет конца, конных экипажей с министрами, сановниками, московским начальством. Уже в училище ребятам вручили кульки с леденцами, пряниками, кружкой с портретом государя-императора и его предка – первого царя из династии Романовых – Михаила Федоровича. В качестве подарка к юбилею оставили кремовую форму. Все эти дни Александр Федорович появлялся дома только ночью, когда дети спали. Когда же торжества завершились он вернулся с медалью на обшитой белым, оранжевым и черным муаром колодке.

– Наши купцы все такие медали получили. Только они деньги за них заплатили, а мне, ох-как, пришлось покрутиться по организации торжеств! – с гордостью сказал Лебедев старший супруги и детям, поздравившим его с наградой.

Пролетел еще год. Началась Первая мировая война.

– Колька! Немцев бьют! – влетел в дом Лебедевых двоюродный брат Лёня – сын отправленного на каторгу Арсения Федоровича. – Пойдем немчуру с австрияками громить!

Николенька, было, ринулся за двоюродным братом, однако, зашедший домой отец, ухватил пацана за ухо. Второй рукой попытался поймать Лёньку, но тот увернулся и был таков. Брат возвратился вечером. Он был в соломенной шляпе канотье, не по размеру пиджаке с карманами, набитыми шоколадом.

– Угощайся! – протянул он брату шоколадку, с обертки которой смотрели царь и царица. – Сколько же у немчуры всякого добра! Когда магазины их разоряли, каждому что-то досталось! Зря тебя дядюшка не пустил! Вдвоем бы столько нахапали!

– Отдай шоколад, Коля! – раздался за спиной голос отца.

– Так, дядюшка, я ж от чистого сердца! Я и другим двоюродным принес… Проявил патриотизм, гонял басурманов…

– Это – не патриотизм, а разбой. Будь ты моим сыном, Леонид, выдрал бы тебя как сидорову козу! Скройся с глаз моих с этими шоколадками! А за прогул из жалованья вычту! Не посмотрю, что ты – единственный племянник.

С десяти лет Лёнька начал работать в мастерских Александра Федоровича. Пока его отец был на свободе, обучил мальчишку всем премудростям профессии. С годами Лёнька стал лучшим работником дядюшкиного заведения. Однако был в отца, научившему его приемам рукопашного боя. С детства Лёнька на пару с Арсением Федоровичем дрался «стенка на стенку». Сначала на «пограничный» между районами луг или замерзший пруд выскакивали мальчишки. Задирались, дразнили друг друга. После начиналась потасовка. Следом за пацанами в драку вступали подростки, за ними – парни, за ними – взрослые мужики. Дрались, пока одна сторона не обращала в бегство другую. Потом расходились по питейным заведениям и домам отметить победу. Оказывали помощь сильно пострадавшим. Кое-кого приходилось отправлять в больницу. Ну а проигравшие бой тоже разбредались по кабакам и трактирам залить водкой горечь поражения. Купцы и прочие богатеи не дрались. Они наблюдали за боем с какого-нибудь высокого, безопасного места. Александр Федорович категорически запретил детям участвовать в «битвах». Он знал, что накануне драки воротилы заключали в Купеческом собрании пари, делая подчас большие ставки на победу своего околотка.

– Богачам-миллионщикам – потеха, а людям синяки, да шишки! – говаривал Лебедев-старший. – Не по-христиански бить морды друг другу, ради удовольствия фабрикантов.

Лёнька же преуспел в боях. Сначала отцовскими ударами валил с ног мальчишек, потом подростков, затем – парней и, наконец, дюжих мужиков. Учил он драться и Колю с Шурой. Правда, зная, что тем крепко влетит от отца с собой не брал.

С войной драк становилось все меньше и меньше. Гребли работяг на фронт. Зато Александра Федоровича завалили военными заказами. Своих работников он сумел выкупить, бегая по военному начальству, суя за кого-то «зелененькую», за кого-то – «синенькую», за кого-то – «красненькую» (три, пять и десять рублей – авт.) Семья стала жить лучше, чем до войны. Количество заказов росло с каждым днем. Александр Федорович нанял еще работников, за деньги освободив их от призыва. Приобрел через военное ведомство машины, существенно увеличившие производство продукции.

В 1915 году Лёньке стукнуло двадцать лет. Он явился к Александру Федоровичу и объявил:

– Так, что, дядюшка, я добровольно записался в армию. Послезавтра отбываю на войну.

– Я за тебя аж десятку заплатил! – крякнул Лебедев-старший.

– Попросите, дядюшка, чтобы начальство в следующий призыв вам скидку сделало! А мне в тылу неинтересно. Ребят всех в армию призвали, фулюганов. Даже в морду дать некому. Скучно!

Через день у полицейского участка собрались призывники – мрачные, подавленные мужчины в окружении жен и многочисленных детей, подвыпившие задорные парни.

– Ты уж этим германцам наваляй как следует! – напутствовала Лёньку бабушка Акулина Никаноровна.

– Служи честно! Пулям не кланяйся, но и лоб под них не подставляй! – сказал свое слово Александр Федорович.

– Эх, Лёнька! Забубенная твоя головушка! – всхлипнула Аглая.