Я был репетитором Ярослава по русскому языку.
Н.Г. в первом своём письме характеризовала сына так:
«Здравствуйте! У нас подросток – 9 класс на семейном образовании, не форматный молодой человек. Нужно подготовить его к ОГЭ. Долго болел, не занимался полгода. С мозгами.»
Цитируя Н. Г., я не буду исправлять ничего.
На мой вопрос, а в каком смысле молодой человек «неформатный», Н.Г. уточнила: «Он интроверт проявленный, не аутист, но в эту сторону. Таких сейчас ребят много появляется, так психиатр сказал, но он совершенно адекватный».
Н.Г., в каком-то смысле, творческий человек: к её манере выражаться нужно привыкнуть.
Итак, неформатный 15-летний подросток с мозгами, притом, «интроверт проявленный», пока не аутист, но уже в ту сторону.
Конечно, мне стало интересно!
Надежда Георгиевна оказалась сверхзаботливой мамой.
По её словам, Ярослав очень устаёт от общения с людьми.
Правда, что он, видимо, людей боится. Голос у него детский, робкий и тихий, он преувеличенно вежлив. Не пользуется веб-камерой. Однако я бы не сказал, что он «устаёт от общения». На меня он на первом же занятии произвёл впечатление человека, которому как раз общения остро не хватает.
Правда, с этим первым же занятием у нас получилась нестыковка. Накануне мы договорились начать в 16—30. Ярослав почему-то решил, что в 15—00. Н.Г. была очень обеспокоена: куда я делся? Выяснилось, что и она перепутала время занятия.
Как потом оказалось, такая пунктуальность и организованность характерна как для Ярослава, так и для его мамы.
После первого же занятия Н.Г. стала задавать мне кучу вопросов: а как Ярослав, не замучился ли, бедный, а что у него получилось, что нет. Я, понятно, терпеливо отвечал.
Сейчас таких мам много, и становится всё больше с каждым годом. Так что я привык.
Но для неё, видимо, было не совсем привычно, что совершенно незнакомый человек подробно и терпеливо отвечает на все её вопросы. Более того, я поздравил её с Новым годом, прислал какое-то фото (я фотолюбитель). Это тоже, видимо, показалось необычным.
Постепенно она стала со мной делиться: рассказывать о Ярославе. Потом даже попросила разрешения позвонить и битый час мы проговорили о нём же: вернее, говорила она, а я слушал.
Выяснилось вот что.
Ярослав крайне самолюбив, всегда хочет хорошо выглядеть в собственных глазах, в то же время он очень неуверенный в себе. У него своеобразная внешность: рост 2 метра (в 15 лет). Он стесняется.
Действительно, я видел фото Ярослава, правда, плохие, любительские. Странный парень. Лицо мужское, без признаков чего-то детского, широкое, тяжёлое. Огромные ноги, как столбы, а голова по сравнению с телом и особенно ногами маленькая, втянутая в плечи, словно в ожидании удара. Он сутулится. Особенно странное – и даже неприятное – впечатление производит его смех.
Ярослав уже больше года не ходит в школу. В 8 классе он подготовил какую-то презентацию по литературе. Н.Г. говорит, что учительница – она же была и классным руководителем – хорошо к нему относилась, ценила его. Ярослав очень старался, красиво оформил свою презентацию. Но учительница сказала, что он сам и должен её представить.
То есть: выйти перед классом, что-то говорить.
Этого он так испугался, что больше в школу не ходил.
С тех пор Ярослав сидит дома. В буквальном смысле. Он не выходит во двор. Не ходит в магазин. Ночью часто сидит за компьютером, а утром или даже днём засыпает. Ночью он не всегда может заснуть, даже когда хочет. Из-за этого он несколько раз пропускал наши занятия. Напомню, мы занимались в 16—30. Он не успевал проснуться.
Ярослав умный и способный программист. Всему, что умеет, он научился сам. Вообще компьютер – это его лучший и единственный друг.
Признаться, к концу исповеди Н.Г. я, при всей привычке, был в некотором недоумении: почему она ему это позволила? Бросить школу, заточить себя в четырёх стенах, то есть.
Но Н. Г. развеяла мои сомнения. Оказывается, это было необходимо для духовного спасения личности Ярослава. Потому что школа эту самую личность просто убивала.
Н.Г. писала мне:
Теперь я уверенна, что забрать его из школы надо было практически после первого класса или не отдавать вовсе, когда он был здоров психологически.
Он сам называет школу тюрьмой и в этом я с ним согласна. На мой взгляд, все восемь лет он осуществлял борьбу с системой за право творчески относиться к жизни, не осознавая, конечно, так как это делают взрослые. В силу его непонимания как здесь, в мире, все устроено, его борьба приобрела такие уродливые формы протеста – протеста против самой жизни в социуме, собственной жизни в предметном мире. Он пытался сохранить себя как личность.
Я не замечала этой борьбы, я зарабатывала деньги для семьи, слишком сконцентрировавшись на земных ценностях и проявляя эгоизм.
И далее:
Сейчас у меня ощущение, что в отношении с Ярославом я иду по тонкому льду. Я пытаюсь пройти, опираясь в своем понимании на какие-то вещи более высокого уровня абстракции, приняв аксиому о целесообразности всего происходящего.
Итак, спасая своего сына, Н.Г. позволила ему… собственно, всё что угодно – позволила. Что хочешь – то и делай. Ярослав решил, что самое его любимое и притом спасительное для его личности дело – ничего не делать.
В результате: инфантильность (в 15 лет голос у него как у 10-летнего), атрофия воли (как её тренировать?), асоциальность, неумение общаться – и это именно в том возрасте, когда такую огромную роль играет общение со сверстниками.
Зато – он спасает свою личность!
Н.Г. писала:
Как Вы понимаете речь идет не о том, чтоб бросить школу. Он не бросил ее, а перешел на альтернативную форму образования. Если бы он там остался, то кончилось бы это психушкой. У него тяжелейшее состояние тогда было.
Вопрос стоял остро или психбольница или детский дом. Я попыталась найти третий выход.
У Гурджиева – четвёртый путь, а у Н.Г. – третий выход.
Ещё она очень настойчиво допытывалась у меня, насколько особенности Ярослава определяются генетикой.
Меня интересует Ваш взгляд на тему «психологической генетики», если можно так сказать. Точнее: насколько возможна передача паттернов поведения, даже ценностных установок посредством генов. Если есть такое явление, возможна ли корректировка, и если да, то насколько?
Вопрос второй. Как различить простому человеку, типа меня, где в поведении у ребенка проявляется признак «подростковой депрессии», а где банальная разболтанность?
Я могу ошибаться, но у меня складывается полное ощущение, что Ярослав внутренне сильно похож на своего отца, как налиты из одного кувшина, или из одного состава почвы, если использовать для понимания библейские сюжеты. И какое-то слабое присутствие меня тоже наблюдается. Хотя без сомнения – он очень самобытен. при этом, чем дольше мы с ним живем, тем больше в нем своих проявлений наблюдаю. Это очень субъективное, понятно. Когда пытаешься рефлексировать, находясь внутри ситуации, всегда стоит оставить дельту неистинный взгляд.
Что такое «оставить дельту неистинный взгляд», я не знаю. Могу только ещё раз отметить: Н.Г. человек творческий, отсюда многочисленные грубые речевые, грамматические, орфографические и пунктуационные ошибки – и своеобразная манера выражаться. Нужно это просто принять как данность и пытаться её понять.
Вот, например, типичная её реплика
Все верно, реализация заявленного принципа в каждом конкретном случае – вот место для жизненного творчества. Кажется, ну вот же ответ, нет проблем, бери и делай. Но как раз в этом самом делании и появляется куча нюансов, которые определяют уникальность каждой ситуации и невозможность повторить чужой опыт просто так.
Если вы прочли и вам понятно написанное, спокойно читайте дальше. Если непонятно, всё равно читайте: всё же непонятное нам даже интересней, чем понятное, правда?
Н.Г. уверена, что Ярослав – творческая личность. Почему она в этом уверена, я не знаю: на мой взгляд, Ярослав обычный парень, только с огромными проблемами. Но Н. Г. не сомневается в гигантском творческом потенциале сына и его особом призвании.
Кстати, если принять, пока умозрительно, что Ярослав творческая личность, и, исходя, из того, что важно, чтоб ребенок нашел свой уникальный путь, может моя задача в отношении его корректируется?