Врата вечности

– Скажи мне, Гэйл, – вкрадчиво спросил Джеррик тоном, напоминающим шипение рассерженной змеи. – Кто может что-либо разрешить или запретить главе Совета тринадцати?

– Но эльф Фергюс приказал…

– Это неправильный ответ, Гэйл, – кривая усмешка обнажила черные клыки кобольда. – Ты меня разочаровал. Я могу приказывать Фергюсу, но Фергюс может только исполнять мои приказы. Как и ты. Если, конечно, ты не хочешь оказаться на месте заключенного, которого охраняешь.

– Вот уж нет, – хмыкнул Гэйл. Он явно не блистал умом, но твердо заучил должностные инструкции, предписывающие, как ему поступать в том или ином случае. А потому упрямо повторил: – Но эльф Фергюс приказал…

Джеррик вспомнил старинное изречение, гласившее, что споры погубили мир. Tradidit mundum disputationibus. Переубеждать ревностного служаку было напрасной тратой времени. И он помахал перед носом домового предусмотрительно заготовленным приказом.

– Как видишь, Совет тринадцати предписывает освободить рарога, если я сочту это нужным.

– Печать, подпись… Все, как полагается, – бормотал домовой, внимательно разглядывая бумагу и чуть ли не пробуя ее на зуб. – Вот это другое дело! Теперь если даже эльф Фергюс…

– Молчи! – не сдержавшись, крикнул взбешенный Джеррик. – Я не желаю больше слышать ни единого слова о Фергюсе. Веди меня в камеру к рарогу.

Продолжая что-то бормотать себе под нос, Гэйл открыл неприметную дверь в стене и повел кобольда длинным и темным коридором, который постепенно спускался вниз. Его едва освещали факелы, развешенные по стенам. В конце коридора Джеррик увидел две массивные железные двери с узкими зарешеченными бойницами на уровне глаз, расположенные напротив друг друга. Гэйл открыл ту, что была по правую руку, и пропустил Джеррика вперед. Кобольд вошел и увидел Филиппа.

Рарог лежал на каменном ложе, подложив руки под голову, и спал. Или только притворялся спящим, как заподозрил Джеррик. Слишком тихо и ровно он дышал, а черты его красивого лица были спокойны и безмятежны, словно он не был узником и не провел в этой сырой затхлой камере последние десять лет.

– Оставь нас, – приказал Джеррик надзирателю, который, шумно сопя, переминался с ноги на ногу за его спиной. – Но никуда не уходи, будь за дверью. Войдешь, как только я позову.

Гэйл, что-то буркнув в ответ, вышел. Глухо лязгнула, закрываясь, дверь.

– Узнаю тебя, Джеррик, – с издевкой произнес Филипп, открывая глаза. – Semper idem. Всегда одно и то же. Предусмотрительность, предусмотрительность и еще раз предусмотрительность. Только одного ты не учел.

– И что же, мой мальчик? – спросил Джеррик. Неожиданно для себя самого он был рад видеть Филиппа. От рарога веяло надежностью и силой – качествами, которых так недоставало кобольду, и которые он тщетно искал в последнее время в окружающих его духах.

– Что если я захочу отомстить, то едва ли увалень Гэйл поспеет на помощь, как ты ни кричи, – улыбнулся Филипп. – С твоей стороны было крайне неосмотрительно заходить одному в камеру к тому, кого ты когда-то предал. И кому уже нечего терять.

– Кроме жизни, – не сумев скрыть легкой дрожи в голосе, напомнил Джеррик. На мгновение он почувствовал страх.

– Vita sine libertate nihil, – перестав улыбаться, ответил Филипп. – Жизнь без свободы ничто.

Глава 7

Филипп поднялся с ложа, расправил свои могучие крылья и стал похож на огромную черную птицу. Тело рарога искрилось, жесткие, похожие на оперение, волосы, которыми оно было покрыто сверху донизу, сияли, будто покрытые фосфором, из полуоткрытого рта вырывались языки пламени. Он был красив и ужасен одновременно.

Но Джеррик, невольно любуясь рарогом, уже не боялся его.

– Неужели ты винишь в своих бедах меня, мой мальчик? – спросил он с укоризной.

– А кого же еще? – с удивлением воззрился на него рарог. – Не этого же дурака-домового Гэйла. Он хотя бы не забывает кормить меня. И за это я могу быть ему благодарен. Причем ключевое слово в моей фразе – не забывает. А ты не только предал меня, но и забыл на долгие годы.

Если рарог рассчитывал, что Джеррик испытает угрызения совести, то он ошибся. Кобольду было не ведомо это чувство. Он только грустно улыбнулся.

– Вот она, черная неблагодарность! Но ты забыл, мой мальчик, кое о чем, прежде чем выносить приговор. Audiatur et altera pars. Следует выслушать и противную сторону.

– Benedicite! – с насмешкой произнес Филипп. – В добрый час! Но только будь краток. Я не расположен слушать длинные и запутанные, а, главное, лживые объяснения. В этом отношении я похож на жителей древней Лаконии. Иначе ты рискуешь тем, что к концу твоей речи я забуду ее начало.

– Brevis esse laboro, obscurus fiо, – сухо заметил Джеррик. – Если я стараюсь быть кратким, я становлюсь непонятным. По крайней мере, ты мог бы предложить мне присесть.

– Если найдешь, на что, прошу, – равнодушно отозвался рарог, усаживаясь на ложе, на котором лежал до прихода Джеррика.

Джеррик огляделся. В камере, кроме каменного ложа для сна, из мебели были еще только стол и стул, тоже из камня. Их было невозможно оторвать от пола. По их поверхности растекались лужицы. Вода капала с потолка и сочилась по стенам. Помещение, в котором содержался арестант, было сырым и холодным. Джеррик ощутил это только сейчас и зябко поежился. В камере царил сумрак. Свет проникал только через крохотную решетку в двери.

Джеррик остался стоять. Но когда он заговорил, в его голосе не просквозило и тени обиды. Когда это было нужно, кобольд был полновластным хозяином своих эмоций.

– Разве я заточил тебя в эту темницу? – спросил он, повышая голос. – Ответь мне, Филипп!

– При аресте мне показали приказ, подписанный тобой, – отозвался рарог.

– А кто тебе показал этот приказ, позволь узнать?

– Кто? Фергюс.

– Фергюс! – патетически воскликнул Джеррик. – Ты сам назвал это имя. Или ты думаешь, что у него не было личного мотива ненавидеть тебя? Вспомни, ведь это ты убил его любовницу.

– Но ведь она была человеком, – недоверчиво хмыкнул рарог. – Духи не мстят друг другу за смерть человека. Это древний закон.

– Тебе ли не знать, что Фергюс часто нарушает наши законы, – усмехнулся Джеррик. – Но прежде, чем я продолжу, подумай: если бы я захотел лишить тебя свободы, то разве в резиденции главы Совета тринадцати нет темницы, или в ней не нашлось бы камеры для тебя? Почему же ты здесь, в посольстве Эльфландии?

Филипп промолчал. Но по глазам рарога Джеррик увидел, что он начал сомневаться в своей правоте.

– Мой мальчик! Не знаю, поверишь ли ты мне, но знай – я, как и ты, пал жертвой Фергюса. Этот вероломный убийца ночью ворвался в мою спальню и, угрожая мне насилием, принудил подписать приказ о твоем аресте. Если бы я не подчинился, он размозжил бы мне голову своей тростью. Ты же помнишь, что случилось с гномом Грайогэйром… Что мне оставалось делать?

– Пожертвовать мной, – произнес Филипп. Но уже без злобы. – И забыть обо мне, чтобы не мучиться угрызениями совести за свой малодушный поступок.

– А я мучился! – со слезами в голосе ответил Джеррик. – Я страдал! Все эти годы. Поверь мне, я искал тебя, Филипп. Но откуда мне было знать, что Фергюс прячет тебя в посольстве Эльфландии? После гибели Лахлана посольство официально было закрыто и здание стояло пустым. Я даже подумать не мог, что ты здесь, в этом ужасном подземелье! О, коварный эльф! Он все продумал до мелочей. А сам сбежал на остров Эйлин-Мор, скрываясь от моего возмездия. Не мог же я начать с ним войну из-за тебя! Тогда бы он просто убил тебя, тем самым устранив сasus belli, повод к войне. Клянусь, только это сдерживало меня. Но я продолжал тебя искать, не жалея ни времени, ни денег. И вот я здесь, мой мальчик! А ты смотришь на меня с недоверием. Это разрывает мое сердце…

Неподдельные слезы выступили на глазах Джеррика. При необходимости он мог бы давать уроки театрального мастерства самому древнеримскому императору Нерону, который считал себя великим артистом.

Филипп молчал. Но это было уже другое молчание. Он уже поверил кобольду. Слишком много лет провел рарог в заточении и забыл, насколько искусно мог Джеррик лгать.

Пауза затянулась. Но Джеррик выжидал, пока брошенные им в благодатную почву семена прорастут. Наконец Филипп неуверенно произнес:

– И теперь, когда ты меня нашел… Я свободен?

– Теперь ничто не удержит меня от мести, – уклонился от ответа Джеррик. Он не хотел рисковать, давая обещание, которое не собирался выполнять, не получив то, за чем он сюда пришел. – Скажи, а ты-то хочешь отомстить нашему общему врагу?

– Фергюсу? – уточнил рарог. – О, да!

– И ты не побоишься?

– О, нет! – с ненавистью воскликнул рарог. – Не оскорбляй меня, Джеррик! В нашем роду не было трусов. Фергюс или я – один из нас скоро умрет.

– Только не ты, мой мальчик! – патетически воскликнул Джеррик. – Ты будешь жить. Нос volo, sic jubeo. Этого я хочу, так приказываю.

– Пусть будет по-твоему, – усмехнувшись, согласился Филипп. – Признаться, я и сам не хочу умирать. Теперь, когда я получил свободу…