Проклятие Гермеса Трисмегиста

Выхухолев. Просто интересно. На юных ветрениц вы не похожи. Это они меняют мужей, как сумочки, едва те выйдут из моды. Неужели это мужья вас бросали?

Огранович. Не нарывайся на грубость, психиатр. Сеанса психоанализа я не заказывала.

Выхухолев. И все-таки, удовлетворите мое любопытство. По старой дружбе.

Огранович. Так и быть, как старому другу скажу. (Пьет). Запомни, психиатр, любой муж имеет свой потолок. Должность, зарплата, связи – у каждого мужчины этот потолок разный. Но как только мужчина его достиг – женщине он как муж уже не интересен. Она ищет другого, чей потолок выше. И так до скончания своего бабьего века. Когда она будет уже никому не интересна как женщина.

Выхухолев. А вы, вдобавок ко всему, еще и циник, Елена Павловна.

Огранович. В нас, женщин, цинизм вложила сама природа. На генетическом уровне. Нам ведь приходится думать о продолжении рода. И абы какой самец для этих целей не подойдет. Для своих детей хочется лучшего.

Выхухолев. А позвольте узнать, сколько у вас детей, Елена Павловна?

Огранович. И что с того? Не каждой женщине дано. Но инстинкт-то остался! Сам почему до сих пор не женат, психиатр?

Выхухолев. Не встретил идеальную спутницу жизни.

Огранович. А, романтик, чистюля! Тогда придумай, как нам выбраться из этой кучи дерьма, в которой мы очутились. И не запачкаться при этом по самые уши.

Выхухолев. Вопрос не по окладу. Пусть Мышевский думает.

Огранович. Как же! Он такого надумает – потом в жизнь не отмоешься… А, только помяни черта – он тут как тут!

Входит Мышевский.

Выхухолев. Какие новости, Андрей Сигизмундович?

Мышевский. Профессор пришел в себя. Но сразу заснул после укола. Теперь безмятежно спит, как младенец. Около него дежурит медсестра. И сынок рядом вьется, как мотылек над лампой. Так что у нас есть время подумать.

Огранович. Над чем?!

Мышевский. Над ситуацией. Или ты думаешь, родная, я тебя сюда позвал водку на дармовщинку жрать?

Огранович. Всего-то пару рюмашек и опрокинула! (Пьет). Бр-р! А водка у профессора дрянь.

Мышевский. Тихо! Кто-то идет.

Входит Родион.

Огранович. Может быть, водочки, Родик? А то глядеть на тебя страшно.

Выхухолев. Это потому, что Родион Сталверович напоминает всадника апокалипсиса на бледном коне. Коня только и не хватает для полноты картины.

Родион. Вам что, не на ком больше оттянуться?

Огранович. Какой сердитый изюмчик! Иди сюда, я тебя съем!

Мышевский. Не переживайте вы так, Родион! Ольга Алексеевна уверяет, что опасность для жизни миновала. Она хорошая медсестра. Ей можно доверять.

Родион. Но она так же говорит, что отец испытал сильнейшее эмоциональное потрясение. Последствия его непредсказуемы.

Мышевский. Действительно, Сталверу Ударпятовичу не помешал бы хороший санаторий. Понимающие свое дело врачи, заботливый медперсонал, лучшие лекарства.

Родион. На все эти калики-моргалики нужны баблосы. А где их взять?

Мышевский. Позвольте, Родион! Но совсем недавно вы получили крупную ссуду в моем банке. Неужели все потратили?

Родион. Все. Или почти все. Я точно не знаю… А если я попрошу еще?

Мышевский. Вам не дадут, пока не расплатитесь со старым долгом.

Родион. А вы?

Мышевский. Что я?

Родион. Отец сделал вас чудовищно богатым. Неужели вы не можете оплатить его лечение?

Мышевский. Чудовищно богатым, вы говорите? Это еще надо проверить, правду или нет наболтал дух.

Родион. И сколько времени займет эта проверка?

Мышевский. Думаю, одному Гермесу Трисмегисту это известно.

Родион. Что за байда!

Мышевский. Судите сами, Родион. Даже если поправка в рецепт верна, сначала надо получить философский камень. Затем попытаться обратить металл в золото. И, разумеется, потребуется время поставить этот процесс на конвейер. Думаю, пройдет не один год. Вас огорчили мои слова, я вижу?

Родион. Огорчили? Я в ауте! Это слишком долго.

Мышевский. Слишком долго для чего, позвольте узнать?

Родион. Для меня… (Спохватывается). Для моего отца, я хотел сказать.

Мышевский. А мне кажется, вы сказали именно то, что хотели. Верно, Сергей Юрьевич?

Выхухолев. И к Фрейду не ходи.

Огранович. Даже я это поняла. Несмотря на несколько рюмок этой отвратительной водки.

Родион. (Кричит). Я оговорился, говорю же вам! И что за беспонтовая манера – цепляться к словам?

Мышевский. Хорошо, пусть будет по-вашему, Родион. Но скажите мне правду: неужели вы приняли на веру весь этот бред?

Родион. Что-то я вас не пойму.

Мышевский. Ну ладно, ваш отец. Человек уже в возрасте, мозги набекрень от занятий философией и одиночества. Но вы-то молоды и далеко не глупы. Алхимия, трансмутация, духи – как можно верить во все эти сказки для слабоумных?

Родион. Но вы же сами!