Психолог
– Да. Только я не атаман Роуга, ты это прекрасно знаешь, Мелентия.
– Принц Воров на последнем нашем с ним совещании совершенно открыто высказал мысль, что вы, господин Брендон, всегда можете рассчитывать на его полную поддержку.
– Я не вернусь к этим идиотам. Сын от папаши недалеко ускакал, помяни мое слово, аудитор. Я сам по себе.
Женщина что-то быстро черканула в своей маленькой записной книжке.
– Хорошо. Господин Брендон, если вы утверждаете, что вы в своих криминальных делах действуете совершенно независимо, то будете ли вы отрицать, что вы берете заказы у высокопоставленных королевских лиц?
– Нет, не буду.
– Хорошо. Господин Брендон, это широко известный факт, но прошу подтвердить, что вы оказываете посильную поддержку королю Виллему Пятому в преследовании так называемых оборотней, охота за которыми теперь ведется по всему королевству.
– Подтверждаю.
– То есть вы ведете дела на обе стороны? Помогаете двум королевствам одновременно?
– Это не взаимоисключающие дела, Мелентия. К тому же, насколько я понимаю, вы всегда хотели установить союз между этими двумя королевствами.
– Конечно, – кивнула аудитор. – Я просто уточняла информацию для дальнейшего опроса. Спасибо вам, господин Брендон, что отвечаете быстро, четко, без размытых формулировок, таким образом вы очень помогаете следствию. Продолжим. Господин Брендон, знаете ли вы, что ваш непосредственный наниматель, король Виллем Пятый, был убит неделю назад вместе с его верными приближенными?
Мужчина нахмурился и повернулся к женщине, уставившись на нее недоуменным взглядом.
– Что?
– Я повторю вопрос, господин Брендон, – сухо ответила аудитор. – Знали ли вы, что ваш…
– Нет, – тихо проговорил мужчина, нежно сжимая руку своей любимой. – Нет, я не знал. Что произошло?
– Мы выясняем обстоятельства дела, господин Брендон, но по нашим предварительным данным в столице произошел государственный переворот. Мы пока не знаем, кто виновник сего ужасного преступления, но мы без сомнения это выясним в ближайшее время.
– То есть не знаете? – гневно вопросил Брендон. – Неделю назад убили короля, его министров, а вы до сих пор ничего не знаете?!
– Мы не хотим строить догадки, господин Брендон. Пока у нас ничего нет на организаторов покушения, мы продолжаем расследование.
– Но хотя бы кто это был? Или они убили всех и скрылись? – Брендон пребывал в крайнем недоумении.
– Нет… – аудитор несколько замялась перед ответом. – Они в данный момент правят вместе с народом. Следуют, по их словам, истинным демократическим принципам и ценностям. Но мы… не знаем, кто они на самом деле. В центре внимания обычно оказывается некий мужчина по имени Малькольм, о котором нам ранее ничего не было известно. Также, по всей видимости, они подкупили замковую стражу, которая предала своего повелителя.
– Неизвестная фигура на доске, да? – задумчиво произнес Брендон.
– Давайте не будем заострять внимание на делах, которые находятся вне нашей юрисдикции, господин Брендон. Мы разберемся, уверяем вас.
– Разберетесь, – мрачно пробурчал мужчина. – А что там с вашим аудитором? Вы же предоставили этому придурку королю целого аудитора в знак вашего высокого доверия или как там.
– Убита, господин Брендон.
– Как жаль, – без тени сожаления в голосе сказал Брендон.
– Давайте вернемся к теме нашего сегодняшнего обсуждения, пожалуйста, – продолжала настаивать аудитор. – Насколько я понимаю, на ваш лагерь было совершено вооруженное нападение. Скажите, пожалуйста, господин Брендон, какова была численность вражеских сил, а также опишите степень их вооружения. Если вы сможете высказать свои предположения касательно того, кто стоит за этим происшествием, то я вас также с удовольствием выслушаю.
Наступило молчание. Брендон снова отвернулся от аудитора, как будто ее не было в этой комнате.
– Господин Брендон? – нетерпеливо напомнила о себе женщина.
Но он не отвечал.
– Господин Брендон, я прошу вас ответить на поставленные мной вопросы, иначе мне придется…
– Один, – тихо произнес мужчина.
– Прошу прощения?
– Он был один, Мелентия. Один взрослый мужчина.
Аудитор не повела и бровью.
– Хорошо. Каким оружием он пользовался?
– Он был совершенно безоружен.
Женщина слегка нахмурилась, но тут же взяла себя в руки.
– Хорошо, господин Брендон. У него были какие-то требования, чем он вам угрожал?
– Он хотел провести расследование…
– Расследование? Тогда кем он был уполномочен? Или это был частный детектив?
– Нет. Это был… аудитор.
– Что? – теперь уже женщина не на шутку встревожилась.
– К кому же он был прикреплен? Кто был его хозяином? – нервно спросила она.
– К королю Виллему Пятому, – хмуро произнес Брендон.
– Но, господин Брендон, к королю Виллему уже была прикреплена наш младший аудитор…
– Да я знаю! Знаю! Что ты от меня еще хочешь, Мелентия? Выставить меня дураком? Так это уже сделано, можешь не беспокоиться!
– Господин Брендон… я думаю, что вам надо взять себя в руки.
Он резко повернулся к ней и окинул ее мрачным взглядом.
– Тебе бы тоже. Дрожишь, как испуганная курица.
– Это оскорбление, господин Брендон. Но по старой дружбе я не буду вносить его в отчет.
– Да делай что хочешь, женщина, – он снова отвернулся от нее.
Мужчина бережно смочил тряпку в теплой воде и аккуратно стал протирать горячее, покрытое липким потом лицо своей возлюбленной.
– Хорошо, – аудитор сделала глубокий вдох, собираясь с духом. – Есть ли у вас основания, господин Брендон, считать, что это действительно был королевский аудитор?
– Я не знаю, – Брендон печально покачал головой. – То есть теперь не знаю. Сначала мы восприняли все это как некую дурную шутку…
И он начал свой сумбурный рассказ о донельзя сумбурных событиях прошлой ночи.
Аудитор старательно отмечала особо важные моменты, бесстрастно отражая эту странную историю на бумаге и в своей памяти, чтобы в предельно четких деталях доложить все своему хозяину. Но про себя она невольно задумывалась о реалистичности происходящего.
Мужчина средних лет, одетый в мантию старшего государственного аудитора, которую невозможно было отличить от настоящей. Или она и была настоящей?
Псевдоаудитора звали Зигмунд. И при нем был ручной ворон, обладающий невероятной магической силой.
Этот странный гость мог сообщаться с дикими оборотнями, от которых человеческого остался лишь внешний вид, да и он постепенно терял свои привычные очертания.
И жена Брендона, Моргана. Суккуб, пришелец из другого мира, женщина-демон, обладающая необъяснимо фантастическими способностями. Она была гораздо сильнее любого другого человека, могла на равных потягаться даже со старшими аудиторами, а ее способность очаровать любого мужчину или даже женщину никогда не давала осечек.
Какую игру ведет Брендон, если он врет? И зачем ему врать настолько фантастически неубедительно?
Аудитор закончила интервью, с облегчением закрыла исписанный вдоль и поперек различными заметками блокнот и вышла из комнаты, предварительно поблагодарив мужчину за оказанное следствию содействие.
Брендон лишь невразумительно буркнул ей в ответ, но она не обратила на такую мелочь внимания. Все ее мысли теперь занимали загадочный гость, посетивший лагерь разбойников, а также не менее загадочное покушение на короля Виллема. По пути она прихватила с собой бутылку вина, понимая, что ей предстоит короткая бессонная ночь, состоящая из интересных мыслей, выпивки и одиночества.
Лишь когда возлюбленные остались одни, Брендон наклонился к девушке и нежно поцеловал ее в губы.
– Выживи, хорошо?
Он тепло улыбнулся ей, гладя ее руку. Он собирался еще долгое время пребывать у ее ложа, передавая ей свою энергию, свою любовь через одним им ведомый энергетический канал. Пусть она выпьет его досуха, пусть он упадет замертво от усталости и изнеможения, но главное, чтобы она выжила.
Ведь Брендон был практически единственным, на кого не действовали чары Морганы. Он был им совершенно неподвластен. Потому что лучшее средство избавления от влюбленности – это сильная глубокая неразрушимая любовь. А он любил ее всем своим человеческим сердцем.
Она вдруг резко сжала его руку и подалась вперед всем телом.
– Тихо, тихо, – нежно произнес он, укладывая ее обратно. – Все хорошо, я здесь. Отдыхай.
Но она явно тянула его к себе, и он прильнул ухом к ее потрескавшимся от внутреннего жара губам.
– Если он здесь… беги, спасайся…
– Его больше здесь нет, любимая. Он ушел. Просто ушел. Все хорошо.
– Нет… не хорошо…
Ее слова были едва-едва слышны, и он сильно напрягал слух, чтобы разобрать хоть что-то.
– Отдыхай, любимая, все хорошо. Отдыхай.
– Если он придет, – снова хриплым и тихим голосом произнесла она. – То убегай. Оставь меня.
– Я тебя никогда не оставлю, ты же знаешь, – и он сильно сжал ее нежную ручку.
– Тогда мы умрем вместе…
Губы ее исказила рваная недобрая улыбка. Он нахмурился и приблизил свои губы к ее щеке.
– Кто это, любимая? Кто это был на самом деле?
Она тяжело вздохнула, мучительно набирая в грудь воздуха, и на ее больном выдохе он услышал ответ, которого он никогда не ожидал услышать.
И с этими словами она обреченно откинулась на подушки, возобновляя свой отчаянный бег по дороге жизни, испещренной ямами и оврагами, покрытой вязкой грязью и широкими глубокими лужами. Но она продолжала бежать, а ее муж давал ей для этого все необходимые силы. Она должна была добежать до финиша и выжить. Любой ценой.
А что до этого… с ним он разберется позже. Обязательно разберется. Ведь все монстры должны встретить одинаковый конец.
Все они должны оказаться глубоко в могиле. Иначе и быть не может.
XXX
– Ты убил ее, – мягко сказал ему священник в белоснежных одеждах.
– Да. Знаю, – виновато повторил уже сказанное тысячу раз Зигмунд.
– И что ты скажешь в свое оправдание, Зигмунд?
– Мне нечего сказать, святой отец.
Священник тяжело вздохнул, садясь в кресло напротив Зигмунда.
– Вот, смотри, – он показал Зигмунду книгу в мягком переплете. – Она очень любила ее читать. Я сам ей читал, когда она полностью ослепла.
– Да, – тяжело проглотив ком в горле, тихо ответил Зигмунд.
– А теперь ее больше нет.
– Да.
Они немного помолчали.
– Зигмунд, давай будем с тобой откровенными. Ты же сам сказал, что хочешь быть честным с самим собой, так? – священник мягко взял руку Зигмунда в свою и по-отечески мягко взглянул на него.
– Да, – Зигмунд, казалось, уже позабыл другие слова.
Он смотрел, не моргая, ничего не соображая, на стену позади священника, весь напряженный, встревоженный.
– Скажи мне… только честно! Если ты солжешь служителю Бога, то это будет несомненным грехом, но если ты солжешь себе, Зигмунд, то это будет предательством от самого близкого к тебе человека. Ты понимаешь?
– Да.
– Скажи мне… какое место ты занимаешь в этом мире? Зачем ему нужен? Чем ты можешь пригодиться? Какую пользу ты несешь? Ты же прекрасно знаешь, Зигмунд, что все в природе имеет свой четкий не размытый смысл. Так какой смысл… в тебе?
– Я… не знаю, святой отец. Я не знаю, – едва сдерживая слезы, тихо произнес Зигмунд.
– Тогда… – священник вздохнул, словно разговаривал с маленьким ребенком. – Почему ты еще жив, Зигмунд? Почему ты жив, а она мертва? Почему ты позволяешь существовать подобной несправедливости?
– Потому что… – Зигмунд запнулся.
– Зигмунд, – святой отец крепко пожал руку Зигмунда. – Она бы не хотела, чтобы ты жил. После всего, что ты сделал. Она желала бы счастья миру и тебе, ты же ее знаешь… но миру будет лучше без тебя, Зигмунд. Это единственно верная правда, и ты ее знаешь.
– Но я не могу, отец, не могу! Сколько я ни пытался – ничего не выходит, ничего! – горько произнес Зигмунд со слезами отчаяния на глазах.
– Поэтому я здесь, сын мой. Чтобы ты искупил свои грехи. Я помогу тебе, Зигмунд, тебе нужно верить мне. Скоро все закончится, обещаю.
Успокаивающее тепло руки священника как будто подтверждало его слова. Может, и правда возможно найти выход из всего этого кошмара?
– Так вот что тебе постоянно снилось, когда ты метался ночью у костра…
Рестар пододвинул свободный стул к столу и сел рядом с Зигмундом.
– Да… – устало произнес Зигмунд, аккуратно отнимая свою руку от святого отца. – Я сам создал этот искусственный кошмар, каждый день пододвигая себя к самоубийству. Это словно воспаленная фантазия, гипертрофированный мазохизм, заключенный в оболочку абсурдной выдумки, которая приносит странное темное запретное удовольствие. И это не единственная сценка из больного театра моего сознания. Но в других повторяется примерно то же самое – хорошие люди, которых я когда-либо знал, обвиняют меня в моей слабости, ничтожности, ненужности, говорят всякую нелепую бессмыслицу, несвойственную им. А я лишь слушаю, внимаю и плачу от собственной нелепости, терпеливо и успешно подрывая мою самооценку и веру в будущее.
– Ты честно признался мне в том, о чем некоторые не расскажут никогда в своей жизни… – Рестар покачал головой.
– Может быть, они просто этим и не занимаются.
– Я не уверен.
Они помолчали, смотря на замершего священника, который так и остался сидеть с протянутой рукой.
– Как ты здесь оказался? – поинтересовался Зигмунд у своего друга.
– Откуда ты знаешь, что я не часть твоей выдумки?
– Ты говоришь не по сценарию. С тобой сценок еще не придумано, ты недавно в моей жизни.
– Я… просто здесь оказался. После того как выслушал свои кошмары. А потом… как будто открылась дверь, и я очутился здесь.
– Твои кошмары? – Зигмунд откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.
– Да.
Дальнейших объяснений не последовало, но Зигмунду и не было интересно.
– Наверное, ты умеешь устанавливать незримую связь между собой и другими людьми, – высказал свою догадку Рестар.
Зигмунд лишь кивнул. Эта гипотеза ему также была неинтересна.
– Что ты решишь? В итоге? – спросил Рестар.
– А у меня есть выбор?
– Да. Теперь есть. Выбор между жизнью и смертью.
– Почему ты так уверен, что я смогу пробудиться? Эти разбойники явно знали свое дело.
– О, ты удивительный человек, Зигмунд. Я просто знаю, что ты сможешь.
Они еще немного помолчали.
– Но тогда выбора у меня нет, – подытожил ситуацию Зигмунд.
– Почему?
– Я бы мог проявить полное бездействие и умереть, если бы речь шла только обо мне, Рестар. Но я не могу решать и за тебя.
– А ты не думал, что я также хочу умереть? – прямо спросил оборотень.
Зигмунд удивленно посмотрел на своего друга.
– Не думал. Ты не говорил.
– Не говорил. Но я хочу. Просто у меня не хватает смелости. Я не могу быть честен с самим собой, как это делаешь ты. Я обычный трус, который прячется среди жизненных событий, не имея сил в себе их оборвать навечно.
Зигмунд на мгновение задумался.
– Я всегда о себе думал, как о трусе. Что это я хочу сбежать от жизни, в которой не нахожу места.
– Как видишь, все зависит от точки зрения.
– Точка зрения… – почти про себя произнес Зигмунд.
XXXI
– Держите чертову птицу! Дик, проверь там наших гостей! Быстрее, пошевеливайся!
– Босс… Норм… он мертв…
– Проклятье! – женщина смачно и цветисто выругалась, одновременно сплюнув на пол.
Зигмунд резко открыл глаза.
Реальность больной резкой вспышкой мгновенно заполнила сознание, выдергивая его из прекрасной дремотной неги. Его тело словно пронзила тысяча иголок, а желудок начал лихорадочно работать, подгоняя наполовину переработанный завтрак на выход.
Да, реальность ни с чем не спутаешь. Она сшибала с ног, ставя тебя на твое ничтожное место. С реальностью никогда не поспоришь. От нее можно на время уйти в мир фантазий и измышлений, но она всегда вернет тебя обратно, всегда напомнит о себе.
А любовь, подумал вдруг Зигмунд. Любовь – это фантазия, основанная на реальности, или же реальности вкупе с фантазией? Это своеобразный побег от обыденности или же обыкновенная дань традициям?
Он вышвырнул эти странные мысли из головы, стараясь сосредоточиться на главном.
А главное – у него получилось. Рестар, конечно, верил в него, но Зигмунд до конца не был уверен в своей теории. Она заключалась в том, что в своем психологическом обосновании сон является неким итогом усталости от жизни, то есть это нечто близкое к самой смерти. Спать – это нежелание больше жить. Это даже больше, чем правильный образ жизни, больше, чем распорядок дня. Многие указывали в причинах сна усталость, но разве усталость могла объяснить тот факт, что спать нам хотелось иногда больше обычного? Что мы иной раз не могли заставить себя встать с кровати и встретиться с реальностью? Мы хотели спать и дальше, то есть мы бежали от реальности. В этот самый момент мы не хотели жить, реальность теряла все свои привлекательные качества, которые мы сами себе и придумали через фантазии.
Любовь умирает рано или поздно. Надежда в будущее тоже. Вера в друзей и родных неумолимо угасает. И тогда спать хочется все больше… и больше…пока не засыпаешь навечно.
Ядовитый газ, что использовали бандиты, воздействовал на само тело, поражая определенные участки мозга, что приводило к бессознательному состоянию, а чаще – и к смерти. Зигмунд и Рестар были монстрами, поэтому даже усиленная концентрация ядовитого вещества отключила их от реальности, но оставила их в живых.
Возможно, разбойникам они и нужны были живыми. Они откуда-то узнали, что Рестар был оборотнем, а таких монстров всегда можно выгодно продать нужным людям. А если Зигмунд был обычным человеком, то он бы просто умер – быстро, безболезненно, эффективно.
Но если предположить, что эффект от яда является лишь сном, то есть своеобразным уходом от реальности, то лекарством от него может быть простое желание жить. Если заставить поверить свое сознание, что ты хочешь жить, что ты действительно просто хочешь жить без обоснования каких-либо целей, без постановки самому себе задач, без принципов, базисных фундаментов, чувства ответственности и всего прочего, из чего складывается жизнь обычного человека, то ты имеешь шанс проснуться.
Потому что… объяснения не нужны.
Не действия делают тебя личностью, ведь постоянно действовать ты не в силах.
И не место и статус, определенные тебе обществом, вовсе нет.
Человеком тебя делает лишь твоя точка зрения. Она дает тебе место в этом странном мире, и она же обосновывает все, одновременно не обосновывая ничего. И в этой простоте таится сама жизнь, где нет места причинно-следственным связям, объяснениям смысла жизни и определению любви. Там нет вообще ничего, лишь святая пустота, которая заполняется лишь тобой.
Противоречия всегда тянут тебя вниз, отягощая простое сложным, но иногда жизнь напомнит тебе, что бесполезно отвечать на миллионы вопросов, ведь ответ сосредоточен исключительно в тебе.
Он резко встал и оттолкнулся от земли, словно у него появились крылья веры… веры в бесконечную и безграничную картину бытия.
Женщина не успела вовремя среагировать, когда он уже был позади нее, сомкнув свои жадные зубы на ее морщинистой шее. Он впился в ее тело, словно голодный зверь, который, наконец, настиг свою добычу.
Женщина хрипло вскрикнула, забилась в его руках, но ее усталое старческое тело не могло отбиться от монстра. Ее сознание хорошо работало, как и в прежние времена, но ее физическая подготовка со временем стала сдавать.
Краем глаза Зигмунд заметил, как остатки дрожащей разбойничьей дружины поднимают свои арбалеты, направляя на него и женщину заряженные болты. Но это его уже не беспокоило.
Потому что он и правда чувствовал связь. Как и говорил Рестар. Он не знал, откуда она у него взялась и была ли до этого, но он ее теперь явственно ощущал. Он с еще большими усилиями впился в горло своей жертве, выпивая ее жизненную энергию.
А затем он начал ее передавать по ранее скрытым от него каналам. Сначала – ворону.
И вот его пернатый друг с взъерошенными перьями словно восстал из мертвых и поднялся в воздух, расправив свои огромные черные крылья. Он так ожесточенно и яростно ими взмахивал, что поднялся невиданной силы ветер, который заставил бедных разбойников держаться друг за друга, за обломки скамей, за мрачные серые, потускневшие от времени, колонны. Кто-то упал, но абсолютно все кричали от ужаса и страха.
Этот ветер словно состоял из нитей темной энергетики, которая пропитывала нутро Зигмунда и которую он передавал ворону. Он делал это исключительно по наитию, не руководствуясь прошлым опытом и знаниями.
Тело женщины приобрело мертвенно бледный оттенок, но кровь вместе с энергией продолжали поступать. И Зигмунд, не откладывая, проложил второй энергетический канал к своему другу.
Который весь вздрогнул, словно его ошпарили электрическим разрядом, схватился за голову, но, быстро собравшись с силами, вскочил и, давая себе лишь мгновение на общую оценку ситуации, помчался к застигнутым врасплох разбойникам, которые так и не оправились от пережитого. Идя наперекор мощному ветру, Рестар убивал своими мощными когтями все живое на своем пути, действуя хладнокровно, расчетливо, методично.
Лишь когда последний разбойник был повержен, Зигмунд отнял себя от тела своей бедной жертвы, отбросив ее в сторону, как ненужный куль мяса.
Ветер мгновенно стих, а ворон спокойно приземлился на старую скамью. Его глаза-бусинки почему-то отливали красным.
– Это было еще то зрелище… – тяжело дыша, произнес Рестар.
Зигмунд промолчал в ответ.
– Так значит, ты… – начал Рестар.
– Да. Я тебе не говорил, но теперь ты знаешь правду. И я спрошу тебя, как ранее спросил меня ты. Что ты будешь делать в выборе между жизнью и смертью? Я не буду сопротивляться, обещаю, ты можешь убить меня.
Левая рука оборотня уже обернулась нормальной, но правую он оставил в преображенном состоянии – с ее острых когтей медленно и неумолимо капала тягучая красная кровь.
– Я не люблю долго думать, Зигмунд. Не умею. Прости.
И он направился к Зигмунду резким и быстрым шагом, занося на ходу свою лапу.
– И ты меня прости, – прошептал Зигмунд, закрывая глаза.
Раздался мерзкий удар, оповещающий о том, что когти вспороли мягкое тело своей жертвы. На этом охота была окончена.
Зигмунд медленно открыл глаза.
– Всегда заканчивай начатое, Зигмунд. По крайней мере, в бою. Ни к чему оставлять после себя врагов.
Рассеченное тело женщины медленно обступалось со всех сторон лужицей блестящей крови.
– Я не хотел ее убивать, – покачал головой Зигмунд.
– Но так надо. Она наш враг.
Зигмунд быстро подошел к Рестару и притянул его к себе за воротник рубахи.
– Но почему? – жестко спросил он, глядя оборотню прямо в глаза. – Почему ты оставил меня в живых, если знал? Теперь-то я понимаю, что ты знал и ранее… почему?
Рестар отнял его руку и слегка оттолкнул Зигмунда.
– А что я должен был сделать? Осудить тебя? Каннибал будет винить кровопийцу? Это лицемерие, Зигмунд.
– Ты знаешь, о чем я, – сурово ответил ему Зигмунд.
– Ты хочешь сказать, что все оборотни уверены, что именно носители темных душ виноваты в их бедах? Да, это так, Зигмунд. И я не отличаюсь от моих собратьев по крови, только обвинять я предпочитаю всех разом – и людей, и оборотней, и аудиторов и… вашу шайку. Я виню весь мир, что он со мной сделал. И делаю это так основательно и так изощренно, что никто до сих пор не мог превзойти меня. Я презирал всех, Зигмунд, абсолютно всех, считал себя лучше и одновременно хуже других. И решил в итоге стать одиночкой. Кем ты меня считаешь, оборотнем? Но я уже давно не принадлежу стае, давно не выхожу на общую охоту. А некоторые из них убьют меня при первой встрече, как злейшего врага.
– То есть так, как волк-одиночка, – тихо произнес Зигмунд, весь обмякнув.
Рестар усмехнулся.
– Только я не волк, – он грузно присел на скамейку рядом с вороном. – Я немного другое животное, но смысл примерно один и тот же. Но я ответил на твой вопрос – мне незачем тебя убивать, Зигмунд, если ты сам не желаешь мне зла. Мой мир теперь сосредоточен во мне самом, я не принадлежу никаким силам, не несу ответственности, не имею статуса. Я лишь живу до тех пор, пока не умру. Без цели к существованию, без миссии, без смысла.
Они помолчали.
– Может быть… может быть, так и надо? По крайней мере, пока? А потом мы найдем эту самую цель, или она найдет нас? – задумчиво произнес Зигмунд.
– Мы? – удивленно переспросил Рестар.
– Ты уходишь? Я думал, что мы можем продолжить наше бессмысленное существование вместе. Потому что у меня тоже нет общества, где я могу служить каким-то общим идеям.
