Психолог

XXXII

Толпа собралась приличная. И она все росла и росла. Довольно нетипичное зрелище для города, в котором несогласованные массовые сборы людей негласно запрещены.

Множество простых деревянных широких скамеек поместили перед импровизированной сценой, но они довольно быстро заполнились заинтересованными зеваками, на которых сзади давили другие до ужаса заинтересованные граждане. Никто, впрочем, не замечал неудобств – все весело разговаривали между собой, ожидая начала представления, а между людьми, словно змеи, сотканные из корыстно правильных побуждений, ловко сновали мелкие торговцы, предлагающие различную снедь по заоблачным ценам. И многие с удовольствием покупали их незамысловатую продукцию – особенно те, кто не догадался взять с собой чего вкусненького.

Но Келен и Фрея давно поднаторели в такого рода делах, поэтому некоторые особо приметливые личности могли увидеть их вальяжно развалившимися на крыше и попивающими молочные коктейли. А если бы у кого из граждан оказался с собой бинокль, то он как раз успел бы заметить, как красивая поджарая спортивного телосложения девушка передает внушительный кусочек пиццы маленькому мальчику, который лежал на ее плече, зарывшись в ее длинные непослушные волосы.

У Келена, кстати, бинокль был с собой, и сейчас он с любопытством рассматривал в него окружающее пространство. Вид с выбранной ими крыши открывался поистине великолепный, а чувство легкой вседозволенности приятно грело им душу. Ведь еще несколько дней назад на крышах категорически воспрещалось вот так незатейливо лежать, а тем более рассматривать все вокруг. Но времена изменились и, возможно, даже в лучшую сторону. По крайней мере, на текущий момент уж точно.

– Малькольм будет держать речь, да? – спросила девушка у Келена.

– Ага. Он с радостью вызвался. Похоже, ему это нравится.

– Как и мучать бедных девушек в подвале, – с нескрываемым сарказмом заметила Фрея. – И он еще с такими усилиями пытался это от меня скрыть!

– Думал, что ты его отругаешь, – лениво предположил мальчик, пожимая плечами.

– Да меня особо не интересуют чужие извращенные пристрастия. Пусть он хоть там спит с ней или режет на части – мне без разницы.

Келен рассмеялся.

– Спать с аудитором – вот это задача!

– А что, думаешь, у финансистов не может быть секса? Они только изображают из себя фригидных неприкосновенных особ, а сами…

– Я слышал, что кроме самого факта их бесплодия у, по крайней мере, девушек в результате заключительной части Собеседования половые органы могут быть просто… выжжены.

– А я считаю, что это чепуха и выдумки феминистической пропаганды, чтобы на девушек не смотрели, как на сексуальные объекты, – резко возразила Фрея. – Все у них должно быть нормально, по крайней мере, если полежит с мужчиной в кровати и понежится – ничего с ней не станет, не растает.

– А как же долг? Патриотизм? – с ухмылкой спросил мальчик.

– Если долг и работа препятствуют хорошему сексу и нормальному сну, то лучше послать все это к черту как можно быстрее.

– Хорошим это никогда не кончится, – согласился мальчик. – Но раз уж мы начали сплетничать, то мне кажется, что самому Малькольму секс не так интересен…

– Это вряд ли, – медленно произнесла девушка, как будто уйдя на мгновение в свои мысли.

– Почему ты так думаешь? – удивленно спросил ее мальчик, слегка приподнимая голову.

Она мягко положила ему руку на голову, укладывая его обратно себе на плечо.

– Лежи, не дергайся, – она минуту еще помедлила, собираясь с мыслями, перед тем, как сказать. – Мне кажется, что такие люди, как он, рано или поздно отчаиваются найти себе хорошую пару. И они начинают… как эта штука называется в психологии? Ну когда всю сексуальную энергию тратишь на что-то другое… сейчас это новая модная теория, везде о ней трещат.

– Не знаю, – отрицательно покачал головой Келен, никогда не интересовавшийся подобными вещами.

– Вот это он и делает. Занимает себя всем, чем только можно, чтобы не задавать себе лишних вопросов.

Мальчик, всегда впадающий в сонную дремоту, когда речь заходила о психологии, сладко зевнул и крепко обнял свою девушку, а затем положил свою голову ей на колени. Она принялась рассеянно гладить его, все еще витая в облаках от обрушившихся на нее мыслей.

– Ну и ладно, – вполголоса произнес мальчик, которого убаюкивали и успокаивали нежные прикосновения его девушки, тепло ее тела, ее приятный и родной запах. – Главное, что он смог нам помочь…

– Это да, – согласилась Фрея. – Он неплохой специалист в своей области, вынуждена признать.

– Фрея-Фрея, – укоризненно нежным голосом сказал Келен. – Неужели я слышу в твоем голосе нотки уважения?

Она тотчас же наклонилась к мальчику и больно укусила его за ухо. Он в ответ принялся ее щекотать, и они со смехом начали кататься по крыше, заставляя случайных прохожих останавливаться на их крики.

– Дурак! Свалимся же!

– Зато вместе, – мальчик нежно поцеловал ее и положил свою голову на ее мягкую грудь, слушая ее мерное дыхание и ритмичный стук сердца.

– А почему я не должна испытывать к нему уважения, даже если он сам, как человек, мне глубоко противен? К тому же он вылечил меня, пусть и не до конца, да и трусом его не назовешь – он не выказывал никакого заметного страха во время битвы. И он… тоже немного сумасшедший, как и мы…

– Немного? – скептически произнес мальчик, лениво приоткрывая глаза.

За эту ремарку его вновь принялись кусать, но уже не так сильно. После очередной милой потасовки они поменялись местами, и теперь уже Келен гладил свою девушку по голове.

– А как думаешь, – невинно спросил он, – какая девушка ему бы подошла? Если брать твою теорию, что он никого не смог найти за всю свою жизнь, за истину.

– Ну… – Фрея опять задумалась, благо ей очень нравились все эти девичьи разговоры о поверхностной романтике. – Он очень гордый, упрямый, честолюбивый, ему кажется, что он прав абсолютно во всем, а если он не прав, то никогда этого не признает. С одной стороны, ему бы подошла милая девушка, которая бы во всем с ним соглашалась и превозносила его, как маленькое божество. Но…

– Но? – мальчик аккуратно раскладывал ее волнистые пряди, любуясь ими на ярком солнечном свете.

– Но она бы ему быстро надоела. Действительно, говорят, что мужчины женятся на дурочках, а также на дамах податливого характера, но такое подходит лишь тем, кто жестко делит свою жизнь на дом и работу. Такой мужчина приходит с работы, а его встречает женщина, которая не допытывается, чего он добился, какие он цели ставит перед собой, почему он так медленно прогрессирует…

– Разве такая вообще кому-то понравится? – удивленно спросил Келен.

– Судя по тому, как ведут себя современные пары – такие женщины устраивают всех. И женщины тоже так думают, поэтому ломают себя, уходят в рациональность, прогибаются под саморазвитие, становясь частичкой целого безобразного, но коллективного, а не отделяясь от толпы, становясь обычной, незащищенной, простой и уникальной.

Мальчик слегка потряс свою подругу.

– В тебя как будто демон вселился, даже голос стал на мгновение монотонным и сонным. Ты в порядке? – забеспокоился мальчик.

– Может быть, вселенная через меня пытается показать миру свое несовершенство?

– Ага. А по-моему, ты просто несешь, что в голову придет, – мягко сказал мальчик, щипая ее за нос.

Она отмахнулась от него и рассмеялась.

– Ну и что? Иногда хочется о всяком бреде поговорить, – она вздохнула и снова ушла в мысли. – Но если серьезно, то да, такая податливая и милая девушка ему точно не подойдет. Он постоянно занят, постоянно в каких-то мыслях, проектах, требовательных мечтах… мне так кажется. Ему бы подошла нечто вроде партнера, человека, с которым можно что-то сделать, обсудить, горячо профессионально поспорить без ожидания глубоких обид на следующий день…

– А, – догадался мальчик. – Ты имеешь в виду, как у нас с тобой?

– Почему нет? Просто у него сфера другая. Мы путешествуем по миру, убивая всех, кто нам не нравится, а он… что-то там делает у себя дома.

– Ага, – просто произнес мальчик, целуя ее в губы.

Поцелуи, нежности и обмен плотскими любезностями продолжался еще около получаса, а затем они сели на краю крыши, и каждый взял в одну руку теплый от солнечного жара молочный коктейль, а в другую кусочек размякшей пиццы. Вооруженные и готовые ко всему они пристально вгляделись в сцену, на которой недавно появился Малькольм, властным и жестким голосом призывавший всех к порядку и тишине.

Да, с девушкой будут явные проблемы, с горечью подумал Келен. Ведь призвание Малькольма (и это четко видел мальчик) было не в том, чтобы «что-то делать дома», а в политике. Волшебник не только прекрасно в ней разбирался, но и рассуждал о политическом мироустройстве с таким жаром и пылом, что даже Келен, крайне далекий от этой темы, с удовольствием заслушивался, когда они устраивали затяжные чаепития в его лесном доме.

Фрея пока не понимала, но Малькольм постепенно впадал в очень опасный для человека возраст, когда организм согласно биологическим и общественным часам должен отмирать, но мозг находится буквально на пике своего развития из-за обширного багажа знаний, накопленного за все прожитые годы. И если бы волшебник увлекался только наукой, то он мог бы прожить спокойно еще сотню или более лет в абсолютной изоляции, занимаясь любимой работой. Потом бы его обязательно нашел случайный аудитор или правитель, заинтересовавшийся научными открытиями странного волшебника, но все равно жизнь обещала быть относительно спокойной до момента его казни или убийства.

Но Малькольм был поистине талантливым человеком – иначе и не назовешь личность, которая одновременно умеет колдовать, занимается научными изысканиями, а именно изучением алхимических свойств некоторых реагентов в рамках их воздействия на организм человека, а также с головой ударяется в общественную политическую деятельность. На поверхностное изучение хотя бы одной из этих сфер у обычного человека могут уйти десятки лет, и эти знания будут охватывать лишь незначительный теоретический аспект без возможности применения обретенных знаний в жизни, а он на достаточно приличном уровне разбирается во всем вышесказанном и…

Он действительно сумасшедший.

И действительно в своем стремительном развитии как будто бежит от чего-то, что спрятано глубоко в недрах его души. Келен не любил психологию, но в случае с Малькольмом четко было заметно, что он бежит от самого себя.

Такая безумная самоотверженность пугала бы других, но Келена она донельзя восхищала. Он сомневался лишь в том, что Малькольм выдержит весь груз развития, что он в спешке взвалил на себя, что он не оступится по дороге, упав в бездонную яму отчаяния.

Хотя до этого могло и не дойти. Те игры, что он затеял, в современном мире практически всегда приводили людей к печальному и летальному концу. Действительно, Келена крайне интересовал исход их маленькой выходки, которую они затеяли в противовес остальному миру, но он точно знал, что общий итог будет один – они проиграют. А вот каким образом они дойдут до этого заранее известного печального результата и выживут ли в конце – вот она, настоящая загадка.

Мальчик любил разгадывать жизненные загадки. И он был крайне удивлен, что Малькольм в своем молодом (если сравнивать с Келеном) возрасте понял, что ты можешь получить от жизни полноценные ответы, только если будешь ставить свою жизнь на кон. Никаких полумер, только запасные планы на случай отступления. Но и этих планов в какой-то момент может не быть, и к этому надо быть все время готовым.

Он вспомнил, что за одной из долгих «чайных» бесед он решил раскрыть волшебнику часть своих гипотез и догадок:

– Вот ты говоришь, что хочешь получше изучить политический мир не только отдельно взятого государства, но и целого мира. Тебе кажется, что за кулисами прячется нечто, о чем никогда не говорят народу и даже близким придворным.

– Я бы это обозначил, как некий политический секрет или тайна, да, – Малькольм отпил уже из десятого кубка вина за вечер, все еще держась поразительно достойно.

– Но что если раскрытие подобного секрета… государственной тайны… что если это невозможно сделать тайком? То есть нельзя вот так просто подойти, посмотреть, задать интересующие вопросы, а потом спокойно идти пить чай, как мы сейчас.

– Ты хочешь сказать… – волшебник почесал свой подбородок, что он делал в период поверхностной задумчивости. – Ты имеешь в виду, что знание влечет за собой ответственность, как бы банально это ни звучало? Невозможно выведать секрет, если тебе о нем не поведают? А если уж ты все разузнал, то ты теперь часть общей системы, что влечет за собой обязательства или…

– Смерть, – закончил за волшебника мальчик. – Смерть. И ничто другое. Ибо много знать опасно.

И он с веселым видом погрозил волшебнику пальцем.

– А что ты знаешь? – прямо посмотрел Малькольм на мальчика.

Мальчик не стал отпираться.

– Мне кажется, что все в этом мире довольно просто. Дьявол же в деталях, Малькольм, и вот эти детали уже интересны.

– Что ты имеешь в виду? Можешь пояснить? – волшебник был весь внимание.

– Это лишь догадки, Малькольм, – мальчик небрежно пожал плечами. – И всего я тебе не могу рассказать лишь по той причине, что я знаю так много мелких деталей обо всем и ни о чем, рассказ о которых займет не одну книгу. А вот какие из них важны… кто его знает? Но есть предположение, что управляют этим миром поистине сильные люди. Все же должно быть просто, так?

Келен усмехнулся.

– Сильные люди? Но…

Тут Малькольм закрыл глаза на мгновение и откинулся на спинку стула, рассеянно покачивая полупустой кубок с вином.

– Да, – шепотом произнес он. – Я понял тебя. Ты имеешь в виду носителей темных душ. Проклятых людей.

– Ну да, – легко согласился мальчик, аккуратно отрезая донельзя вкусное пирожное стальным ножом с позолоченной рукоятью. – Разве можно представить существ сильнее, если брать все обстоятельства? К тому же, кому-то должны служить аудиторы, верно?

– Не сказать, что я не рассматривал эту гипотезу, – задумчиво произнес Малькольм. – Но что нам это дает?

– Да ничего. Вообще ничего! Ноль. Пустота. Конец. Тупик. Ты же понимаешь, как ученый-любитель, что все вопросы разрешаются лишь практикой. Загвоздка лишь в том, готов ли ты пожертвовать ради каких-то знаний самым дорогим – своей жизнью?

Малькольм не колебался с ответом.

– А что такое эта жизнь без наполнения, Келен? Я устал жить, каждый день утыкаясь в очередной тупик. Это ужасно утомительно, это удручает, приводит в некое отчаяние. Мне не хватает ресурсов, связей… – он осекся, виновато смотря на мальчика, как будто сболтнул нечто лишнее.

Но Келен был так любезен, что не заметил промашки своего собеседника, и в данный момент с упоением уплетал пирожное.

– Очень вкусно, Малькольм, ты молодец. Не знал, что ты умеешь столь потрясающе готовить!

– Пустяки! – Малькольм отмахнулся от похвалы, но было видно, что ему все равно приятно было услышать комплимент. – Я решил, что если уж женщины справляются со столь заурядным делом, то мне развиться в нем будет совсем просто.

– И как? Просто было? – еле слышно сказал мальчик с полностью набитым ртом.

– Не совсем, – волшебник тяжело вздохнул. – Я недооценил женщин, у них, видимо, есть на это некий природный дар. Мне понадобилось несколько лет, чтобы добиться хоть какого-то обывательского мастерства, но в итоге все получилось.

– И ты, как я видел, бегаешь по утрам, поддерживаешь свое тело в хорошей физической форме, – невинным голосом произнес мальчик.

– На что ты намекаешь, Келен? – раздраженно спросил волшебник.

– Да так, – небрежно произнес мальчик. – Ты как будто стараешься преуспеть во всем. Может быть, ты еще сражаться умеешь?

– Не во всем, Келен, а в базовых вещах, – серьезно ответил мальчику Малькольм. – Да, темная душа дает мне поразительные силы, предохраняет мое тело от дряхления и старости. Но я до конца не знаю ее свойств, поэтому хочу пребывать в здравом рассудке и обладать достаточно крепким здоровьем, чтобы быть готовым ко всяческим неожиданностям. Которые меня, несомненно, ждут, потому что вы, молодой человек, по каким-то своим причинам совершенно не хотите раскрывать природу темной души.

– Ну, я же тебе уже объяснял, Малькольм, это немного личное, – примирительно сказал Келен.

– Для ученого нет личных вопросов, и твои сведения могут оказаться крайне полезными для изучения.

– Ты со временем сам все узнаешь. Если доживешь, конечно, – с милой улыбкой на устах проговорил мальчик.

На этом их разговор и закончился. Как и многие другие до этого.

Но мальчику, в отличие от Фреи, почему-то нравилось общаться со старым волшебником, он чувствовал в нем человека живого, нетерпеливого и раздраженного на медленное течение вещей в мире. И было в этом что-то… милое. По крайней мере, до того момента, когда его черная душа не посоветует ему вонзить нож в спину мальчику. Или перерезать ему горло во сне. Во имя науки и общественной пользы.

А если Малькольм все же решит остаться на их стороне, то умеет ли он сражаться? Нет, этот вопрос он ранее избегал, обходясь лишь утренней пробежкой, парой отжиманий да подтягиваниями. Не густо, если против тебя опытный воин, а тем более аудитор или даже носитель темной души. Да и против вервольфа ты не простоишь и пары секунд.

Но что если волшебнику все же дать ту самую книгу заклинаний, которую он так часто упоминал? Он все же колдун, а не воин, авось вспомнит старые приемчики. Конечно, возвращать столь могущественную силу своему потенциальному врагу может быть несколько предосудительным поступком, но…

А что гадать раньше времени? Он даже не знает, откуда начинать поиски книги. Ведь они все были утеряны, а точнее тщательно уничтожены во время Магического Кризиса.

Говорят, что элементальная энергия самой земли находится прямо у нас перед носом, но она не подвластна простому смертному. Лишь людям с достаточным талантом, а также прошедшим обучение в Высшем Магическом Университете под силу подчинить себе магию стихий, но и то в крайне ограниченном объеме и только с помощью специальной книги заклинаний.

Таких книг раньше выпускалось очень и очень мало, что было связано с совершенно понятными предосторожностями. Такая книга закреплялась лишь за одним владельцем и не могла быть использована в чужих руках.

Была еще куча всяких условностей, в которые Келен никогда не вдавался, но он помнил те времена, когда начались гонения на волшебников. Именно тогда аудиторы и получили свой высокий официальный статус, хотя их должности существовали и до этого в качестве резервного, запасного плана. И вот кто-то решил, что пора доставать скрытые козыри из рукавов, а кто-то другой решил то же самое, но в своем понимании и видении вопроса… в общем, началась та еще неразбериха. Кроме аудиторов существовали еще и пресловутые инквизиторы, находившиеся на службе у Церкви, которая также желала ухватить часть своего пирога… а страдали в итоге волшебники, хотя некоторые из них даже костер не могли разжечь с помощью магии. Десять лет магического образования и все – ты враг народа. Подлый ведьмак, насылающий проклятия на людей. И пустым занятием было объяснять, что проклинают только ведьмы в сказках – народ, мозги которого промыли государственной пропагандой, твердо решил избрать безопасный путь решения вопроса. И такой путь вкратце звучал так – мертвый волшебник равняется светлому будущему. Странная мысль, зато простая.

В общем, теперь такая книга ценится как могущественный артефакт или даже выше. Хотя без опытного мага она совершенно бесполезна. И вряд ли такую штуку можно теперь где-либо отыскать, но Фрея кое-что услышала в одном городе, а Келен поспрашивал у людей, а затем они вместе полюбопытствовали у одного человека… когда кто-то лишается пальца, то язык быстро развязывается. Теперь цепочка событий была аккуратно записана в их походный блокнот, оставалось лишь начать проверять некоторые факты.

Но это подождет. Потом.

К тому же зачем им гнаться за какой-то там магической книгой, если аудиторы обладают частичным сопротивлением к стихийной магии? Ради любви к искусству и магической науки? Это можно, ведь жизнь – это бесконечная череда удовольствий и помощи хорошим людям. А если Малькольм покажет себя с хорошей стороны, то почему бы его и не порадовать подобной безделицей?

Торжественная речь Малькольма уже подходила к концу. Келен его не слушал, общественные тематики ему были никогда не интересны, особенно, если они были начинены всякой пропагандисткой чушью о патриотизме, заботой о народе и вселенской справедливости. Но такая милая лапша на уши благотворно и действенно влияла на честной народ, тут надо было признать прекрасные ораторские способности волшебника, это заслуживало уважения.

Люди все, словно завороженные, замерли, их тела сами собой наклонялись к сцене, ловили каждое слово. А потом под торжественную барабанную дробь на сцену, которая быстро, ловко и неожиданно вдруг тотчас же превратилась в эшафот, вывели всех видных чиновников, государственных деятелей и министров. И аккуратно повязали на их шеи пеньковые прощальные галстуки.

– Вот это круто вообще! – радостно воскликнула Фрея, восхищенными глазами рассматривая сцену.

По народному собранию прошло волнение, ропот, начались легкие перешептывания. А затем один смелый активист все же нарушил столь гнетущее неловкое молчание.

– А что, так можно было?!

И все стали ожидать ответа, требовательно смотря на волшебника.

Малькольм специально выдержал еще одну невыносимо долгую паузу, а затем широко улыбнулся и по-отечески добрым властным и громогласным голосом сказал:

– Можно!

И через секунду все начали рукоплескать, кричать, веселый гомон и всеобщая радость, как бурное наводнение, вскоре заполонили всю площадь.

И Малькольм, как прирожденный артист, поднял руку и торжественно указал на бледных виновников торжества, которые в шоке проживали последние мгновения своей бесчестной жизни.

Не было суда и следствия. Ведь судей можно подкупить, а следствие затянуть.

Не было и общественного опроса. Ведь все и так знают, чего на самом деле хочет народ – чтобы вопрос бедности, уныния и жизненного отчаяния решился уже любым доступным способом. И народ хотел перемен, желательно к лучшему.

Не были выслушаны и чиновники. Ведь зачем очередной раз внимать пустым и безнадежным обещаниям пустобрехов и преступников?

Демократия, чистая, незамутненная, беспощадная, вынесла свой кровавый вердикт, пустив историю по новому пути.

Государственных служащих высокого ранга оказалось много, невообразимо много. Не все сразу могли быть повешены, не до всех сразу доходила очередь. Но народ был донельзя терпелив, пропала ежедневная суета, пропала вся эта городская хаотичность и безразличность к ближнему своему – все стояли, обняв друг друга за плечи, и плакали. Плакали от счастья, плакали, как только могут плакать бывшие рабы, сбросившие с себя стершие им тело до крови ржавые кандалы. Плакали, дышали и чувствовали себя хоть немного свободнее.

Кто-то, конечно, пытался бежать. Но его не пустили. Народная солидарность была настолько на высоте в этот день, что никто не хотел упускать ничего важного. Всем было не все равно. Все были заодно. Это была их земля, их город, и они вершили правосудие.