Психолог

Он никогда его не слышал.

Почему именно этот раз должен стать исключением?

XVI

Он аккуратно прикрыл за собой дверь.

Он даже ступал осторожно. Ведь в его теле бурлила такая сила, что все вокруг казалось слишком хрупким, нежным, мягким. Он буквально ощутил на себе, каково это быть огромным неуклюжим зверем в посудной лавке. Одно неверное движение – и все полетит к чертям.

Все. Без исключения.

Убранство дома осталось примерно таким же, каким он его запомнил в последний раз. Пару вещей переместили, грязи и дорожной пыли прибавилось – вот и все изменения.

Он заглянул в соседнюю комнату. Пусто. Это хорошо.

Но оставалась еще последняя маленькая комната. В ней когда-то, наверное, спали дети того самого охотника. Или лесничего. Уже сложно разобраться в роде деятельности жителя той маленькой деревушки, где живет кладовщик, нападающий на вас с ручным арбалетом и не совсем ручным суккубом.

Действительно, все в этом мире уже давно полетело к чертям. Зачем он вообще еще существует? Ведь надежда на хорошее будущее – это сущая ересь. Тогда ради чего живут (существуют?) все эти люди? Какая у них цель, кроме той самой, экзистенциальной, заключающейся в маниакальном стремлении дожить до завтра.

И все же дом был довольно большим, пусть и без второго этажа. И построен был на славу, видно, сколько труда и любви в него вложили – уж очень он разнится с неказистыми домиками в деревне. И если ты находишь свою любовь, вкладываешь в нее все свои силы, всю свою жизнь, то кто даст тебе гарантию, что завтра непременно наступит? А если такой гарантии нет, то зачем все вообще начинать?

Он немного поколебался перед тем, как открывать ту, последнюю дверь. Почему-то он знал (интуиция?), что там кто-то да будет.

Времени, к сожалению, было мало. А то бы он так и простоял у этой двери в сомнениях, как он стоял у каждого непонятного момента в своей никчемной жизни. Постоянно колеблясь и сомневаясь. Никогда не прекращая думать, передумывать, осмысливать и рассматривать с тысячи разных сторон. Но никогда так и не приступая к решительным действиям, а лишь… если бы он не стоял вот так, переминаясь с ноги на ногу, если бы умел отключать сознание и давать волю телу, то, возможно…

Он бы тогда смог спасти Марию… а не тупо наблюдать, как она умирала…

Дверь открылась с такой чудовищной силой, что она слетела с петель. Зигмунд вошел в маленькое темное пространство, тяжело дыша и ощущая, как липкий пот и чувство вины невыносимо душат его.

Он бешеным взглядом окинул комнату, за считанные мгновения привыкая к плотному сумраку. Да, он мог видеть в темноте. Он вообще много что мог, да только какая от этого была польза, если он никогда не использовал свои умения во благо?

Да он вообще их не использовал, а лишь стоял в стороне и рассуждал… рассуждал… о чем вообще можно было столько думать?! И ради чего? Что дали ему эти размышления, кроме бесконечного тягучего промедления?

Есть такое понятие – «плыть по течению». А он даже не плыл, а только барахтался, мешая течению делать свою природную работу.

А в это время другие давно уже построили свою лодку или плот… взяли судьбу в свои умелые руки. А он… думал, стоит ли? Нужно все взвесить, поразмыслить… и если за него решит кто-то другой, значит, так будет лучше, проще, легче.

Крупный рослый мускулистый человек сидел, прислонившись спиной к стене, и смотрел прямо на Зигмунда. Он был явно изможден, измотан, а также избит до того пугающе омерзительного состояния, в котором не может пребывать обычный человек.

Значит, это был монстр. В иное время Зигмунд обязательно похвалил бы себя за столь блистательную догадку, но сейчас ему было ровным счетом все равно. Это существо ему мешало.

– Аудитор, значит, – хрипло проговорил незнакомец сквозь разбитые губы. – Они таки сумели договориться…

Зигмунд не стал оправдываться. Нужно было просто быстро и четко устранить возникшее перед ним препятствие. Без промедлений и лишних раздумий. Хотя бы в этот раз.

Он быстро подошел к тому, кто еще не так давно был охотником. Или лесничим. Какая разница, если сейчас от него оставили лишь жалкое подобие его самого?

Цепи. Он был закован в цепи.

И верно. Зверь должен быть схвачен, скручен и посажен на цепь.

Зигмунд решительно схватился за толстую блестящую в полумраке цепь… и его тут же охватила настолько нестерпимая боль, что зубы омерзительно и свербяще заныли, голову словно стиснул раскаленный обруч, в сердце как будто вонзили иголку, а живот поразила изжога в сто крат больнее обычной.

Он выругался и быстро отпустил цепь, невольно сжимая и разжимая пальцы на руке.

– Это меридий, дурачок, – с издевкой прошептал Рестар. – Тебе, что, не сказали? Не доложили господину государственному аудитору о такой незначительной детали?

Зигмунд раздраженно наотмашь ударил мужчину.

– Замолчи, – приказал он ему.

– А вы горазды избивать слабых и немощных, господин аудитор? Каково же вам приходится так жить, если…

Зигмунд с такой силой припечатал голову бывшего охотника к стене, что затрещали доски перегородки, отделяющие эту комнату от соседней.

– Я сказал тебе замолчать. Пожалуйста, – тихо и вежливо попросил Зигмунд.

– Мне уже все равно, аудитор, – гневно выпалил Рестар. – Вы убили мою семью. И скоро убьете меня. Какая разница, буду я молчать или нет?

Но для Зигмунда разница была, и огромная. Разговор его утомлял.

Он резким движением схватился за уже довольно сильно порванную и грязную рубаху Рестара и, опираясь одной рукой о могучую грудь мужчины, он грубо вырвал клочок изношенной, но все еще довольно плотной ткани.

Обмотав свою правую руку, он на пробу еще раз попытался схватиться за цепь, но ужасающая боль пронзила его вновь. Создавалось такое впечатление, что его соприкосновение с этим странным металлом оказывало сильнейшее воздействие на его нервную систему, поражая тем самым весь его организм.

– Что ты делаешь? – удивленно спросил его охотник. – Пытаешься снять с меня оковы? Тебе не дали ключ на такой случай?

– Не дали, – просто сказал Зигмунд, опускаясь на колени и прислоняясь к соседней стене.

– Да не расстраивайся ты так, господин аудитор. Пока можешь поизбивать меня вдоволь, а затем придут твои деревенские дружки да…

– Почему ты не можешь помолчать?

– Я молчал всю жизнь, аудитор. Прятался и молчал. Теперь уже можно и поговорить… перед своим бесславным концом.

Видно было, что этот монстр желал того же самого, что и Зигмунд, но способы достижения цели у них были разные.

В принципе, подумал Зигмунд (да, он снова начал думать и размышлять!), можно было не особо беспокоиться об этом монстре да оставить его здесь умирать. Он же все равно рано или поздно умрет, ведь так?

Но почему-то этот вариант Зигмунда не устраивал. Он хотел умереть и как можно скорее, но тянуть с собой в могилу еще одного человека?

Также можно было попробовать выпить из него энергию и попробовать с новоприобретенной силой разорвать цепь, но это тоже было чревато.

Монстр мог умереть от истощения.

Сила странного металла все равно могла одержать верх, даже несмотря на все попытки.

И последнее – Зигмунд не горел желанием пить кровь мужчины. Это было крайне омерзительно и негигиенично. Или просто омерзительно.