Психолог

Зигмунд понял, почему он хотел умереть. Не только потому, что он более был не нужен в этом мире. Это также являлось правдой, ведь он прожил уже более семидесяти лет, а старики должны быть в могиле, по мнению правителей этого мира. Пожил, поработал и все, хватит. Умирай, ты больше не нужен.

Но это было не единственной причиной. Он хотел умереть, потому что он был стар. Стар не столько по возрасту, но из-за взглядов и суждений. Его мировоззрение устарело, потому что одними теориями сыт не будешь.

Малькольм был в чем-то прав. Саморазвитие – это для мнительных барышень, которые хотят из себя что-то да представлять. Но это бесполезно, если развитие проходит просто ради развития. В молодости мы можем это себе позволить, но затем сознание будет спрашивать… зачем?

Почему я изучаю новый язык? Просто так?

Почему я тренирую свое тело? Просто так?

Почему я занимаюсь этой работой? Просто так?

Он не мог больше быть настолько лицемерным по отношению к себе. Он не изменял мир, который именно в данный момент жутко нуждался в этих самых изменениях. И поэтому он был бесполезен. Не потому, что так решили финансисты. А потому что это было правдой.

Но как стать полезным этому несчастному бедному миру? Как привнести изменения? И стоит ли вообще искать ответы на такие вопросы? Или это очередная попытка убежать от смерти?

У него начала раскалываться голова от такого обилия вопросов.

– Вино делает тебя более задумчивым.

Зигмунд вздрогнул. Он так глубоко ушел в свои мысли, что не заметил, как вошел Рестар.

– Последние события вообще заставляют о многом задуматься…

– Ты о стычке в храме? – Рестар налил себе еще вина.

Зигмунд приметил, что его друг принес еще четыре бутылки. А они выпили уже шесть.

Интересно, он станет таким образом алкоголиком? Или носителям темных душ и оборотням просто иногда хочется напиться до беспамятства?

– Нет. Я в общем, – он кивнул на новые непочатые бутылки. – Это не много будет?

– Нисколько, – просто ответил Рестар.

Зигмунд пожал плечами. Все равно голова наутро будет болеть, какая теперь разница?

– Расскажи мне о ней, – попросил Зигмунд своего друга.

– О ком, о ней? – Рестар собрал на лбу свои кустистые брови, непонимающе смотря на Зигмунда.

– О той девушке, что зажигала костер одним щелчком пальцев.

– Но как ты?.. – Рестар, казалось, даже мигом протрезвел.

– Догадка, – небрежно сказал Зигмунд.

Оборотень тяжело вздохнул.

– От тебя ничего не утаишь. Ладно. А ты мне расскажешь про ту девушку, что погибла? Про ту, которую упоминал тот священник?

– Нет, – жестко и твердо отказал Зигмунд.

– Хорошо, – Рестар добродушно кивнул. – А я тебе расскажу.

Он положил ногу на ногу, налил себе полный кубок вина, откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Он разговаривал словно в полусне, и Зигмунд понял, что таким образом он хочет смягчить воспоминания, не говорить о них серьезно.

И он молчал. Просто слушал своего друга, без комментариев.

– Мы познакомились еще до Кризиса. Я помогал одному своему знакомому переправлять его караван, набитый различным контрафактным товаром, а она поехала вместе с нами как студентка магической академии, которой просто было по пути. Ей было немного страшно ехать по дороге в одиночку, тогда разбойники любили развлекаться с женщинами, а мой знакомый… в общем, нам было по пути. По пути…

Язык у оборотня стал немного заплетаться, но через мгновение он резко качнулся и пришел в себя.

– Она… она была очень красивой. Я сразу ее заприметил еще до начала отправки, но не подходил к ней близко. Девочка же хочет побыть одна, зачем ей лишние знакомства? Но буквально через пару дней нашей экспедиции она пришла ко мне сама. Ночью и…

Он начал так широко улыбаться, что у Зигмунда разом потеплело в душе, прошла головная боль. Он налил себе еще вина в кубок.

– Понимаешь, я думал, что она пришла… ну, за этим. Потому что я сам хотел этого, понимаешь? Просто хотел… ну, ее хотел. Очень она была красивая. А она приходит, трогает меня за руку, будит и нежно выводит из нашего со знакомым походного шатра. И говорит… понимаешь… говорит…

На глаза Рестара вдруг накатились крупные слезы.

– Говорит… моя хорошая… она тут же без всяких вступлений, понимаешь, мне и говорит: «А можно я буду вас изучать? Пожалуйста!» И таким милым обезоруживающим голосом, что я вначале ничего не понял, только стою и любуюсь ею…

Наступило молчание. Оно длилось очень долго, но Зигмунд никуда не торопился. История исходила от души.

Оборотень слегка всхлипнул и зашмыгал носом.

– А я такой, – сказал Рестар после долгой паузы. – А я… «Изучать? Малыш, зачем тебе меня изучать?» А она… «Вы только не пугайтесь, господин, но вы же… вы же оборотень, правда?» И во мне словно все оборвалось, понимаешь? Такой милый голос, но такие опасные слова. Мое тело мигом напряглось, я был уже готов к худшему, но тут… словно ожидая этого самого чертова момента, понимаешь, луна как выскочила из облаков, и осветила ее, меня, все вокруг! И только тогда… понимаешь, только тогда я взглянул в ее глаза… прекрасные хорошие добрые глаза…

Рестар уже плакал, не сдерживаясь, тяжело облокотившись локтями о стол.

Зигмунд хотел что-то сказать, но тут он неожиданно увидел, как пара налитых кровью глаз смотрят прямо на него. Эти глаза были полны скорби и отчаянного желания отомстить. Это были глаза убийцы. Кровожадного безжалостного убийцы, зверя, который никогда не будет ведать отдыха, пока не довершит задуманное.

– Они выкололи ей эти глаза, Зигмунд, – он сказал это просто и отчетливо, в его глазах больше не было видно слез, а голос был тверд. – Ее прекрасные, нежные, самые лучшие на свете глаза. Сделали это просто ради веселья перед тем, как окончательно ее добить. Они мучали ее, пытали и… они надругались над ее телом, надругались над бедным не виновным ни в каком злодеянии маленьким ребенком…

Он резко схватил руку Зигмунда и притянул ее к себе.

– Я до конца не знаю, кто ты, Зигмунд. Я не понимаю. Ты видишь во мне многое, а я вижу в тебе лишь зло и зло великое. Раньше, намного раньше я бы убил тебя или умер в сражении с тобой. Потому что так мне внушили, потому что так меня научили – носители темных душ должны умереть. И я в это верил.

Оборотень перевел дыхание, а его хватка стала еще жестче, еще требовательней. Зигмунд не сопротивлялся, он спокойно смотрел на своего собеседника, он был полностью в его власти.

– Но до чего довели меня эти взгляды? Что они принесли хорошего в мою паршивую жизнь? Зигмунд, – он вдруг отнял свою руку от руки Зигмунда, – меня не волнует твое прошлое и пока не волнуют твои будущие намерения. Я вижу, что зло наполняет твою душу, но не мне судить тебя, когда я сам переполнен ненавистью и отчаянием. Я понял в последнее время, что важны не сами эмоции, что двигают человеком, но то, как он влияет на окружающий его мир. Зигмунд, я спрошу тебя несколько официально. Те люди, что управляют этим миром с помощью разума, рациональности и законов… чего они заслуживают?

Зигмунд ни секунды не колебался.

– Смерти. Потому что мир несовершенен по их вине. По крайней мере, я так это понимаю сейчас. Мне не хватает знаний, чтобы увидеть картину полностью.

Рестар еще раз сжал руку Зигмунда, но уже мягко и тепло.

– Тогда мы на одной стороне, Зигмунд. По крайней мере, пока. Мне тоже не хватает знаний, чтобы понять тебя полностью, но сейчас мне они и не нужны. Скажи только – если я на твоих глазах убью аудитора или носителя темной души, который делает этот мир таким, как он есть… ты будешь против?