Психолог

XVII

Масло невидимыми струйками стекало по стенам, в то время как Зигмунд медленно ходил по комнате, предаваясь своим легким и простым мыслям.

Голова больше не болела, а тело казалось легким и чистым, как белоснежная пушинка. Все было хорошо.

Он неожиданно учуял и приятный запах древесины, который исходил от всего дома, а пыль и паутина вокруг перестали казаться скучными и зловещими, приобретя неожиданные успокаивающие очертания.

Он вдруг решил смириться с прошлым, отпустить всю ту злость, что он копил у себя в душе по отношению ко всему, что его окружало. Ведь это разрушало его самого, что постепенно привело к тому, что не мог более найти общий язык ни с близкими ему людьми, ни с самим собой.

Он также понимал, что это временно. Что это поверхностное. Он так и не решил своих психологических проблем, которые сопровождают его столь длительное время, но умереть он хотел с легким сердцем. Может быть, скорее опустошенным, а не легким, но в последние секунды своей жизни он не хотел думать ничего плохого ни о себе, ни о мире.

Да, это был обман. Но это также был последний обман в его жизни.

И в столь простом, незамутненном лишними мыслями состоянии он вдруг осознал, что в его жизни просто не хватало некой системы, упорядоченности. Да, он был умен и даже слишком. Но какой толк от всего этого великолепия, если ты не умеешь им распоряжаться? Он попросту промотал все те дары и таланты, что дала ему жизнь, проиграл в ближайшем духовном казино и растратил все без остатка на излишние тлетворные эмоции, переживания и расстройства.

И все потому, что это ему нравилось… действительно нравилось страдать, заниматься самокопанием, анализом себя и окружающего мира. Но он не знал, когда и где нужно остановиться. И все переплелось в столь сложный и неприятный эмоциональный клубок, который теперь было легче уничтожить, чем распутать. Это было подлое, унизительное и не подобающее хорошему человеку решение, но оно отличалось столь элегантной простотой, что он уже не мог от него отказаться. Да, его можно осудить за слабость духа. Но разве в этом капиталистическом мире люди не умирают и за меньшее? Разве их просто не убивают ради наживы и обогащения?

Действительно, мир был устроен неправильно, и нужно было его изменить. Но он не мог изменить даже самого себя, а уж бороться с несправедливостью во всем мире?..

Да, пусть его не простят, пусть посчитают трусом. Но он не знает, что ему делать, как лучше быть… и, видимо, никто не знает. Этому миру нужен лидер, некий мистический освободитель, который сможет уничтожить всю эту капиталистическую падаль и найти дорогу в новый спокойный мир без многочисленных войн, насилия и каждодневного выживания. Но такого героя этот мир, пожалуй, не заслуживает. Или мы просто расплачиваемся за свои прошлые грехи?

Какое счастье, что скоро эти вопросы больше его не будут беспокоить.

Судя по запаху, масло уже впиталось в дерево, стало его частью.

Интересно, подумал Зигмунд, а какой частью мира мнит себя его друг, Малькольм? Действительно ли он нашел свое место в мире или только лжет самому себе? Его таланты и возможности поистине безграничны – например, это самовоспламеняющееся масло его идея. Само по себе, без контакта с материей, находясь в специальной изолированной емкости, оно не опасно. Но если его вылить наружу, то происходят какие-то диковинные химические реакции, и оно, беря нужные элементы из окружающей среды, постепенно возгорается.

Но удовлетворяет ли Малькольма столь незавидная судьба ученого-отшельника? Он ведь всегда хотел большего, ему очень нравилось общаться с людьми, помогать им… оказывать влияние на их судьбы.

А этот странный мальчик, Келен? Он уверен, что если не задавать себе лишних вопросов и действовать спонтанно, то жизнь просто не успеет тебя нагнать. Но готов ли он бежать всю свою долгую жизнь? Не захочет ли он когда-нибудь остановиться?

И все эти люди в деревне… за что они борются? Ведь безумство не может быть бесконечным, и когда ты остаешься один, наедине с самим собой, то какие вопросы ты решаешь?

Нельзя быть вечно занятым. Когда-то ты ляжешь на диван и… ужаснешься. От того, какое ты на самом деле ничтожество.

Зигмунд учуял запах гари. Надо поспешить.

С легкими, незамутненными ничем посторонним и отягчающим мыслями он зашел обратно в маленькую комнату с оборотнем. Рестар что-то ему сказал, но он не обратил на это ровно никакого внимания.

Уверенным движением он схватился за меридиевую цепь и… ничего не почувствовал. А что должен был почувствовать человек, идущий на смерть? Только легкость на душе и предвкушение от скорого избавления от всего плохого.

Резким движением он вырвал цепь из стены. Потом проделал то же самое и со второй.

Наверное, Рестар глядел на него изумленно. Возможно. Зигмунд уже не видел и уже ничего не помнил. Он не заострял более внимания на мелких деталях уходящего от него мира.

Но оборотень все еще колебался. И тогда Зигмунд спокойно сказал:

– Горит. Чуешь? Горит. Скоро здесь все сгорит. И ты тоже, если останешься.

И после этого он вышел в соседнюю комнату. Его уже не интересовал ранее прикованный оборотень. Поверил ли он Зигмунду или нет – какая разница? Главное, что он приложил все усилия, чтобы вместе с ним умерло на одно существо меньше. Эдакая последняя предсмертная гуманность.

Интересно было все же осознать, что и его треклятый гуманизм оказался в конце концов притворной иллюзией. Но теперь он более не хотел лгать самому себе.

Огонь уже был повсюду. Языки пламени охватили окружающие стены, лизали скудные предметы мебели, медленно подбирались к нему.

Все еще можно было убежать. Но он не хотел предавать столь долго лелеемую идею в самый последний момент. Нет, он останется здесь. Он позаботится об этом.

И как все же интересно все складывается в жизни. Если бы его ворон не убил Дилана, то Зигмунд использовал бы свое кольцо. Он бы спас пареньку жизнь…

Но его смерть не была напрасной. Это была очень эгоистичная мысль, но теперь Зигмунду нравилось быть эгоистом. По крайней мере, он был самим собой, а не тем, кем хотел себя так отчаянно видеть. Так было проще и лучше.

Смерть паренька не была напрасной, потому что кольцо все еще было активно. А это значит…

Вдруг ему стало очень-очень жарко и очень-очень тревожно. Организм стал посылать отчаянные сигналы, прорываясь сквозь туманную пелену самоубийственных мыслей в его сознании.

Медлить больше было нельзя.

Он провернул кольцо.

Перед ним предстала темная тень, переливающаяся неприятными очертаниями. Он запретил себе думать. Настроил все свое тело и сознание на последнюю, завершающую команду.

И шагнул вперед.

Мгновением позже словно тысячи маленьких иголок пронзили его тело, и он невольно закричал от охватившей его чудовищной и неожиданной боли. Но это длилось недолго.

Последнее, что он помнил перед тем, как рухнуть на пол – это как нечто красное захватывает его в свои смертельные объятья.

И пусть огонь очистит его душу.

И пусть его пепел развеется по миру.

И пусть его забудут.

Но пусть этот мир станет хоть чуточку лучше.

Пожалуйста…

XVIII

– Ты меня обманул, волшебник! – яростно воскликнул Келен.

– Ну-ну… не сердись, каждый может ошибиться, – с едкой усмешкой произнес Малькольм.

– Нужно было его с самого начала прикончить, – жестко сказала Фрея, делая шаг к волшебнику.

Малькольм, все еще улыбаясь, примирительно поднял руки.

– Не стоит, моя прекрасная волчица, не стоит. Ведь если ты поддашься своим низменным охотничьим инстинктам, то кто тебя потом будет лечить?

– Найдем другого. Мало, что ли, вас в этом мире? Не будь столь самонадеянным, – парировала девушка, делая еще шаг по направлению к Малькольму.

– Не стоит, – успокаивающим тоном произнес мальчик, кладя руку на плечо своей девушке. – Он действительно может нам еще пригодиться.

– Но… – Фрея на мгновение осеклась. – Вспомни, на тебе же живого места не осталось. И ты считаешь это смешным, волшебник?

Малькольм, смотря на их сконфуженные лица, уже не мог сдерживать смех.

– Да, дорогая, я действительно считаю это очень смешным. Мне всегда нравились те моменты в жизни, когда уверенность людей буквально испарялась после сделанных ими ошибок.

Девушка тут же в одно мгновение подскочила к Малькольму и схватила его за грудки.

– Не смей называть меня дорогой, приблуда, ты понял?

– Господин Келен, ваша дама кусается, – захлебываясь от смеха, прохрипел Малькольм. – Почему она до сих пор ходит без намордника?

Фрея занесла сжатый кулак в сторону, готовясь нанести страшный удар, но в последний момент передумала.

– Келен, ты говоришь, что этот придурок нам еще может понадобиться?

– Ага, – весело отозвался мальчик. – Поэтому не бей его особенно сильно.

Фрея равнодушно пожала плечами.

– И не собиралась. Если уж его странный дружок оказался настолько силен, то кто знает, какие козыри прячет наш столь гостеприимный хозяин?

– Верно подмечено, – согласился Малькольм. – К тому же…

Но тут же резкое движение и последовавший за ним глухой удар прервали его мысль, а сам он в мгновение ока очутился у стены, которая очень неблагосклонно и грубо приняла его в свои древесные объятия.

– Черт возьми, мой нос! – с негодованием воскликнул волшебник.

– Еще раз неуважительно отнесешься ко мне – я сломаю тебе его окончательно, вырву язык, выдавлю глаза и оборву твои торчащие уши. Ты понял?

– Да ты и так мне пару ребер сломала, дура!

– А еще раз тронешь моего парня – убью. Ты меня понял? – медленно повторила она свой вопрос.

Малькольм промолчал, сердито отхаркивая сгустки крови. Наступило слегка гнетущее молчание.

– Ты же все равно хотел с ним поговорить, Келен. В таком состоянии он мне кажется более сговорчивым, – рассудительно сказал Фрея.

– Мне тоже, – охотно подтвердил мальчик.

– И так ты меня благодаришь за свое лечение, волчица? Так вы меня благодарите за гостеприимный прием? – негодующе произнес Малькольм.

– Я учла все это, – просто сказала девушка. – Поэтому ты до сих пор жив.

И она вышла, напоследок сильно хлопнув дверью.

– Не вижу логики, – промолвил Малькольм вместе с мучительным хрипом, доносящимся из его больной грудной клетки.

– Женщины, что с них взять? – мальчик беззаботно улыбнулся. – Ну как? Теперь мы можем поговорить о деле?

XIX

Малькольму очень хотелось выпить. Но этот странный мальчик не употреблял спиртное ни в каком виде, поэтому волшебник удовольствовался травяным чаем. Келен не возражал против того, чтобы Малькольм налил себе добрый бокал отличного вина, но в последнее время волшебник начал подозревать в себе раннюю стадию алкоголизма. Он пока еще не понимал, чем она может быть вызвана, но в последнее время начал замечать, что алкоголь несет в себе нечто большее, чем простое удовольствие. Желание забыть или, наоборот, желание вспомнить?

Как бы то ни было, но он пока зарекся пить в одиночку. Чтобы банально не спиться. Ведь он все чаще и чаще приглядывался к своему другу, Зигмунду.

Бедный малый, наверное, думает, что за ним следят. А Малькольм просто не мог отвести от него взгляда, не мог перестать наблюдать за ним, чтобы навечно отпечатать у себя в голове одну простую истину – я ни за что и никогда не хочу опуститься до такого состояния.

У Зигмунда была депрессия, он был серьезно болен. И его могла вылечить лишь смерть, либо тотальная жизненная встряска, либо медленное и кропотливое лечение у опытного психиатра, либо божественное вмешательство. Но Малькольм не был врачом да и в Бога никогда не верил. Он был волшебником с незаконченным высшим магическим образованием (потому что в свое время убежал из университета), а также ученым-самоучкой. То есть просто выброшенным жизненным морем на песчаный берег неудачником, который все еще пытается найти в жизни хоть какой-то смысл. И его спасала от самоубийства лишь непоколебимая уверенность в собственном достоинстве.

То есть обыкновенная гордость. Что во многих религиях, кстати, всегда считалось грехом. Как и выпивка.

Но это пока его спасает. Грехи держат его на плаву, как бы иронично это ни звучало. Но так долго продолжаться не может. И он точно это знал, потому что, смотря на своего больного друга, он как будто украдкой ловил свое отражение в зеркале.

И сколько бы он ни твердил ту самую мысль (я не стану таким же! Не стану!), это не помогало полностью отогнать мерзкое чувство незащищенности.

Хотя этот мальчик… да, тот самый, который сейчас сидел напротив него и похабно ухмылялся (Малькольм всегда ненавидел подобных зазнавшихся юнцов)… он, видимо, знал, как можно прожить в этом мире относительно долго.

Или он попросту врал.

Или был сумасшедшим.

Значит, все просто. Надо тоже врать и стать сумасшедшим.

Малькольм судорожно втянул воздух. Его ноздри тут же ошпарило горячим паром из чашки, которую он держал перед собой, и он поморщился. Нос все еще саднило, а притрагиваться к нему он брезговал – под пальцем сразу же начинали трещать какие-то мелкие косточки.

Но был все еще жив. И почему-то это донельзя его радовало.

Ведь он каждый день вставал с кровати, смотрелся в зеркало, приглаживал свои седые волосы.

Меня зовут Малькольм, мне семьдесят пять лет. И я еще жив.

Вот так говорил он себе. Он гордился собой даже за такие простые достижения. Точнее… недавно стал гордиться. Стал поощрять себя за простые жизненные победы и старался особо не корить себя за неудачи.

Потому что в ином случае прогресс бы рано или поздно остановился. А человек без прогресса – это мертвый человек.

Я ни за что не стану таким, как он, повторял он себе.

Но как же ему было жалко своего друга! И одновременно жалко себя.

– Вы о чем-то задумались, господин Малькольм? – весело спросил мальчик.

О Боги… я в вас никогда не верил. Но пусть жизнь подарит мне этот прогресс! Ведь я так не хочу умирать!

– Нет, – Малькольм посмотрел прямо в глаза своему собеседнику. – Я все жду, когда ты начнешь излагать свое дело.

– Хороший чай, – похвалил мальчик.

– Да. Самые обычные сушеные лесные травы, а вкус гораздо лучше, чем у городских купцов.

– Значит, ты… давно живешь вдали от города? – невинно спросил мальчик.

– Просто не люблю привлекать к себе лишнее внимание.

– Понимаю, – кивнул мальчик, улыбаясь. – А теперь о деле…

XX

Тронный зал был исполнен в старинном стиле.

Сейчас все больше королевств вменяли новый обычай принимать гостей в королевских замках в специально отведенных для этого маленьких и душных комнатушках, где вас выслушивал низенький сухопарый чиновник, аккуратно записывая все жалобы и предложения в Лист Гостевого Совещания, который, в свою очередь, трепетно подшивался в архив и вскоре забывался.

Но Виллем Пятый придерживался прежних традиций, как и его отец, и его дед, и все прочие потомки, которые принимали своих достопочтенных гостей в шикарно обставленном просторном зале, где и прислушивались к гласу народа, придерживаясь крайне правильных демократических принципов.

По крайней мере, так это выглядело со стороны. На деле же прием у короля представлял собой диковинный политический аттракцион, который придумали финансисты для очередного способа пополнить казну. Для того чтобы попасть пред светлы очи всемогущего государя, необходимо было обладать недюжинными связями, а также солидной сумой, доверху наполненной приятно звенящими золотыми монетами.

И нельзя было обвинить власть имущих в несоблюдении демократических норм и правил, просто изъяны капиталистической системы давали о себе знать, подтачивая обезвоженные корни гражданского общества, превращая последнее в аморфную безразличную массу, копошащуюся на поверхности мироздания.

Именно так думал Малькольм, который в данный момент стоял в центре тронного зала королевского замка в компании с одетым в красивую парадную форму мальчиком, который осматривал окружающее его пространство озорным детским взглядом, а также с молодой привлекательной девицей, которой не помешало бы усвоить пару уроков этикета.

– Мадам Фрея, я ужасно извиняюсь за свою бестактность, но так агрессивно работать челюстями, находясь на приеме у короля, это… немного неправильно, – полушепотом проговорил Малькольм.

Фрея презрительно обвела волшебником взглядом, давая тем самым понять, куда бы она дела все эти правила.

– Ты думаешь, он что, растает? – дерзко спросила она.

– Вряд ли, – спокойно сказал Малькольм, стараясь не выходить из себя по пустякам. – Но выглядит это, мягко скажем, непорядочно.

– Так я не поняла – это тебя, что ли, раздражает? Или если я буду вести себя как-то не так, то наши планы пойдут коту под хвост, а?

– Меня… – Малькольм тяжело вздохнул. – Меня это раздражает. Сильно.

– Так бы сразу и сказал, – она небрежно пожала плечами и выплюнула на ладонь мокрую жвачку.

Малькольм успел перехватить ее руку как раз вовремя.

– И бросать ее на пол также не стоит. Люди не поймут. Давайте вот сюда, – и он брезгливо обхватил мокрый белый комочек своим надушенным платком и положил его себе во внутренний карман.

– Как все сложно-то у тебя, – проворчала Фрея.

– Это с вами все сложно, – гневно парировал волшебник.

– Так, тихо, ребята! – мальчик предостерегающе поднял руку. – Похоже, они идут. Все помнят наш план?

– Его довольно сложно помнить, Келен, если его и не было, – недовольно напомнил мальчику Малькольм.

– Так это и надо помнить. Любой хороший план подразумевает исключительную импровизацию, запомни это, – мальчик украдкой подмигнул волшебнику.

– Надеюсь, что эта импровизация не станет нашей последней, а то мне больше нечего будет запоминать.

Фрея довольно больно ткнула волшебника под ребра.

– Да хватит бурчать, как старик! Смотри, ишь как вырядили парнишу. И ему не жарко в таком костюме?

Она показала рукой на медленно идущего мальчика, который в этот самый момент как раз выходил из небольшого проема в дальнем конце тронного зала. Его сопровождала до зубов вооруженная стража, а впереди него уверенно шел мужчина средних лет, на голове у которого красовалась корона, украшенная красными блестящими каменьями.

Малькольм мягко и тактично опустил руку Фреи.

– Не стоит показывать пальцем на августейших особ. Это неприлично, – он понял, что если говорить с девушкой, как с ребенком, то можно хоть как-то сберечь свои напряженные нервы. – Мальчику действительно может быть неудобно, но подобное одеяние носят молодые царствующие особы, которым принадлежит право наследования трона. Данный стиль одежды передается из поколения в поколение, меняется лишь фактура некоторых материалов. Династия Виллемов всегда славилась своим уважением к традициям предков.

– Мы не ожидали присутствия молодого наследника… – задумчиво проговорил Келен, потирая подбородок.

– Да, хотя на самом деле это закономерное явление. Подрастающий наследник должен обучаться всему тому, что знает его отец. И выслушивать дела от граждан также входит в обязанность государя. Просто нам не повезло, что молодой принц присутствует именно на нашей встрече, потому что, как я слышал, его присутствие носит исключительно случайный характер.

– Не повезло, говоришь?.. – мальчик как будто весь ушел в свои мысли.

– Верные подданные, его королевское величество просит вас отойти от трона на десять шагов назад!!

Эхо в этом зале было потрясающее, оно оглушало. И оно же немного застало гостей врасплох, судя по тому, как они разом вздрогнули.

Нарядный слуга, одетый в цветастый наряд, прокричал сей приказ после того, как к нему подошел сурового вида мужчина из стражников.

– О, нам не доверяют? – удивилась Фрея, иронично улыбаясь.

– Обычные меры безопасности, – пожал плечами Малькольм. – Они только усиливаются в присутствии принца. Келен, я думаю, что мы можем отложить исполнение нашего плана до…

– Нет, все хорошо, – мягко прервал его мальчик. – Просто идеально. Давайте немного отойдем, чтобы не раздражать доблестную охрану.

– Слушай, волшебник, а как зовут этого мальчика? – на сей раз она просто кивнула на молодого принца, который в этот момент усаживался на небольшой трон рядом с отцом.

– Виллем, – кратко ответил Малькольм, уже догадываясь, какие вопросы последуют за его ответом.

– Как и его отца? Не слишком-то оригинально, знаешь ли.

– Но так принято, Фрея, так попросту принято. В традициях не всегда должен присутствовать смысл.

– Малькольм, а должны ли мы ожидать еще и прибытия королевы? Я не вижу, куда бы она могла сесть, но… – мальчик медленно и вдумчиво осматривал всех людей, окружающих королевских особ.

– Здесь нет нужды беспокоиться, – успокоил его Малькольм. – Женщинам строго запрещено участвовать в важных государственных делах. Они считаются людьми… существами второго сорта. Их мнение редко учитывают.

– Но это же сексизм! – негодующе воскликнула Фрея.

– Это жизнь, – просто возразил Малькольм.

– Но не всех женщин можно отнести к описанной тобой категории, Малькольм, – усмехнулся мальчик. – Посмотрите-ка.

Все явно ожидали чего-то. Или кого-то.

И вот она появилась.

Прекрасная, как аккуратно подбитый и сведенный бухгалтерский баланс.

Приятно пахнущая, как только что напечатанный и сшитый гроссбух.

Безупречная, как искусственная роза на просторном столе без единой бумаги.

Да, это была она.

Аудитор.

Нежные белоснежные локоны падали на ее слегка приоткрытые плечи.

Напряженный и внимательный ответственный взгляд выхватывал из пространства все неточности и погрешности.

Ее элегантное парадное боевое платье было расшито прекрасными охранными рунами.

И за спиной у нее был закреплен короткий шест, отливающий металлическим блеском.

– Ну все. Нам жопа, – лаконично резюмировала текущую ситуацию Фрея.

– Неожиданный элемент в уравнении, который перечеркивает все наши прежние домыслы. Предлагаю отступить, – здравомысляще высказался Малькольм.

Но глаза мальчика постепенно начали заполняться жизнерадостным блеском, как у кота, который увидел цель своей жизни в маленькой птичке за окном.

– Да ладно, ребят. Кому сейчас легко? Давайте хотя бы попробуем, – легкомысленно предложил Келен своим спутникам.

И вдруг наступила тишина.

Стражники выученными движениями разошлись по своим местам.

Аудитор заняла позицию позади принца.

И все взгляды устремились на гостей.

Король Виллем Пятый галантно прокашлялся.

– Я вас слушаю, мои дорогие гости. Изложите цель вашего визита.

И вот официальный прием у достопочтенного государя начался.

XXI

Земля была сырой.

Видимо, природа недавно плакала, пытаясь слезами дождя смыть все несовершенства этого мира.

И кто-то все же умудрился развести небольшой костер, рядом с которым согревали свои безжизненные серые от грязи шкурки маленькие зайчата. Они невидящим леденящим взором смотрели на Зигмунда, как будто вопрошая его, почему он не присоединился к ним.